— Она не знала, что это такое.

— Ну, теперь-то мне все ясно. Впрочем, на ответе не настаиваю. Знаю, как тебе сложно выставлять на всеобщее обозрение настолько личные моменты, но ты же понимаешь, что так лучше. Яра – славная девушка. И нужно было показать людям, что твоя жена – обычный человек. Что она улыбается, радуясь каждой твоей находке. Что она не умеет плавать и боится сильных волн. Что она тебе нравится, в конце концов. Подданные любят наследника престола и желают ему счастья. А теперь многие верят, что ты, действительно, мог влюбиться в принцессу, которую прятали от целого мира. У нее даже свой фан-клуб появился. Они сейчас с твоим ведут оживленную дискуссию на тему: кому больше повезло? Тебе с ней или наоборот?

— И кто выигрывает?

— После того, как Яра подбила тебя построить замок из песка – симпатии склонились в ее сторону.

— Почему? Мы ведь вместе его строили.

— У нее получалось лучше. Поэтому достопочтенные матери семейств пришли к выводу, что она – девчонка, которой впору, если не в игрушки играть, то с подружками гулять, а ее замуж выдали. Ей всего двадцать один год. Только-только совершеннолетие наступило.

— А ведь они правы. Мне с ней повезло гораздо больше, чем ей со мной. Знаешь, что самое паршивое? Шахди Гаяр повел себя гораздо достойнее меня. Он написал мне письмо. И в нем довольно подробно рассказал об опасности, которую могут представлять для нее тиверийцы. «Она – невинная жертва в политической игре наших отцов. И если Вы позволите убить ее, то станете моим личным врагом». Так он написал. Представляешь? И я вместо того, чтобы прислушаться, решил действовать наперекор. Кому и что хотел доказать? А в результате, она выжила чудом.

— Ее отравили на территории консульства. Ты не мог этого предотвратить. Точно также, как не можешь сейчас призвать их к ответу.

— Слабое оправдание.

— Другого нет. Прошлое не изменить. Но будущее в наших руках. И все причастные рано или поздно ответят за содеянное.

Не представляю, как добралась до постели. Вполне возможно, что Энираду пришлось нести меня на руках. Последнее, что помню, как накатила невероятная усталость прямо на пляже. Я легла на теплый песок, закрыла глаза и торжественно пообещала встать через пять минуточек.

Это было незадолго до заката, а сейчас ночь. Или уже утро? И состояние такое… непонятное. То ли выспалась, то ли нет. А еще я одна. Не то, чтобы я хотела проснуться в компании новоявленного мужа. Но так было бы понятно, что делать. Если бы он спал, я, последовала бы его примеру или посидела бы тихонько.

И словно в ответ на мои мысли дверь с тихим шипением отъехала в сторону и в спальню вошел княжич. Он сонно потер глаза, а потом провел ладонью по взъерошенным волосам.

Это было по-детски, знаю. Но я закрыла глаза, претворяясь спящей. Энираду тихо, почти крадучись подошел и медленно опустился на постель. Затем приблизил свое лицо к моему, обжигая дыханием. Он не целовал, а невесомо касался губами моей щеки, уголка губ, шеи. И я замерла, боясь не то, что шелохнуться, а даже дышать.

В моей жизни никогда не было чувственной нежности. Иначе бы я в девственницах до двадцати одного года не ходила. Детский дом был плохим местом для сексуальных экспериментов. Там если ты позволила чуть больше даже одному, на тебя быстро навесят ярлык шлюхи. И все бы ничего. Какая разница, что о тебе думают? Но у девушек с подобной репутацией перестают спрашивать согласия.

Помню одну такую. Влюбилась в мальчишку из старшей группы. И было бы во что. Но там же ни ума, ни таланта, ни внешности. Короче, на принца он никак не тянул. Это даже в мои двенадцать было понятно. Благородством его, также, природа обделила. В первый же день дружкам похвастался своей победой. А Настя повесилась после второго изнасилования. Самое паршивое – никому за это ничего не было. Потому что записка, которую она перед смертью оставила исчезла. А директриса сама лично все ее вещи перебрала, не оставив без внимания ни одной тетрадки. И даже несколько с собой забрала. Но что-то мне подсказывает, сделала она это не для того, чтобы полиции отдать.

После выпуска из детского дома у меня случилась пара свиданий. Неудачных. Короче, к тому, что Энираду делал сейчас жизнь меня не подготовила.

Я сама потянулась к его губам, меньше всего в этот момент думая о том, что еще пару дней назад не могла выносить этого надменного представителя княжеской крови и была почти влюблена в другого. Но прервать этот момент нежданной нежности мне показалось почти преступлением.

Сладкое безумие отступило мгновенно. Словно в голове что-то выключили.

Раду, не замечая этого продолжал целовать меня. И я не могла его винить, потому что минуту назад сама льнула к нему.

На смену волшебству пришла растерянность, стыд и страх, что Энидаду после этого не захочет остановиться, даже если я попрошу.

— Что-то не так, — спросил он шепотом, игриво прикусив мочку уха. Я не ответила. Да и что можно сказать в такой ситуации? Прости, но не мог бы ты прекратить?

— Ладно, задам вопрос по-другому, — тон его стал каким-то серьезным и немного встревоженным. — Что случилось?

— Не знаю.

Муж перекатился на спину, не размыкая объятий. Моя голова оказалась на его плече, а бедро закинуто на его ноги. И вроде бы я сейчас сверху, но чувствую себя еще более беззащитной. Чертовы гормоны! И вместо того, чтобы оттолкнуть, моя ладонь устроилась напротив его сердца, сжав в ладони ткань его рубашки.

— Я поторопился и испугал тебя? Прости. Не удержался. У меня сильно развит инстинкт собственника. Ты – моя и никто не смеет… — Энираду шумно выдохнул. – Когда об этом думаю крышу сносит. А думаю я об постоянно. Потому что, буквально вчера моя жена умирала у меня на руках. Это было страшно. И я злюсь, что не могу сейчас отплатить тем, кто чуть тебя не убил.

— Или, что они вынуждали тебя стать их соучастником?

— Данный факт меня тоже раздражает.

— И как это связано с тем, что мы… делали?

— Все сложно. Я тебя хочу. Сильно. Ты красивая. И моя. Почти моя.

— А в чем сложность?

— Мне претит вынужденное исполнение супружеского долга. Хочу заниматься с тобой любовью. Чтобы ты получала такое же удовольствие, что и я.

Энираду тяжело вздохнул, поцеловал меня в макушку, как ребенка и накрыл мою ладонь своей. А потом мой нежданный муж попросил:

— Спой мне. У тебя удивительный голос. Хочу, чтобы он звучал только для меня.

Я не смогла ему отказать. Потому что его поцелуй был лучшим, что случилось со мной за последние… не знаю сколько дней, хоть и оставил после себя привкус горечи вины. Мой голос, тихий и надрывный снова плел невесомое кружево. Раскрывая ему душу, деля надвое страх, боль разочарования и надежду, я пела ему любимую песню моего отца:

Цвіте терен, цвіте терен, А цвіт опадає. Хто в любові не знається, Той горя не знає.

* Украинская народная песня. Прим. автора

Война разбила мою, и так не слишком спокойную жизнь. И я знала, что так будет. Ощущение беды буквально витало в воздухе. Но глупая надежда на то, что Гаяр удержит мир от безумия не желала меня отпускать.

Это, наверное, подло. Всем сердцем верить не в мужа, с которым делю ночи, а в того, кого Энираду считает своим врагом. Нет, мое сердце не принадлежало ни ясноглазому шахди, ни гордому княжичу. Поэтому бесплотные терзания на тему: «Как я могу любить одного и спать с другим» обошли меня стороной.

И, да, любопытство погубило больше девственниц, чем все насильники мира. Я готова была отдаться за искорку теплоты, за каплю нежности. Раду даже особо соблазнять меня не потребовалось.

Но если бы в молитвах был бы какой-то прок, если бы я верила, что создатель услышит, то молилась бы за них обоих.

Весть об объявлении Джаннатом войны Талие меня оглушила. Не помню, как пережила первые несколько дней. Муж пытался успокоить, но я не могла слышать ложь о том, что все будет хорошо. Особенно в свете того, что он отправляется почти что на передовую. Ведь не дело княжеской семье отсиживаться в тылу. Раду даже пытался объяснить почему лететь должен именно он, а не, например, Алес. Но фальшь в его словах слышали мы оба. И от этого становилось еще более страшно.