«Яфетическая теория, – пишет Н.Я. Марр, – бремя доказательства перелагает на семантику»[270].
«Установление такой природы семантики в палеонтологии речи вынудило переставить центр тяжести с учения о формах на учение о словах, вообще на слова, как на прямых, при учете переживаний, носителей идеологии различных стадиальных эпох общественности, тем более, что, во-первых, сами формы разъяснялись в своем идеологическом использовании как те же хозяйственно и общественно обоснуемые в своих значениях слова, и, во-вторых, в структуре своего морфологического построения языки выявились отражающими структуру социальных форм»[271].
Разрешение проблемы стадиального развития мышления выразилось у Марра в создании учения о трех стадиях развития мышления – тотемической, космической и технической. Тотемическая стадия в развитии мышления, по Марру, соответствует тому периоду, когда люди собственно еще не мыслили, а только мифологически воспринимали различные производительные силы. Это был период так называемого дологического мышления. Ведь почти те же самые идеи мы находим у Леви-Брюля.
Тотемическая стадия, которую Марр приурочивал к периоду первобытного коммунизма, сменилась у него космической стадией, когда человек начал осознавать существование трех космических стихий: неба верхнего, среднего и преисподнего. К этому периоду Марр относит и начало звуковой речи. Космическую стадию он характеризовал наличием так называемого макрокосмического мышления, когда человек еще не осознавал своего собственного я и отождествлял себя со всей вселенной.
Не представляет особого труда убедиться в том, что и этот тезис вытащен из заржавленного арсенала ранней яфетидологии. Вот что писал Н.Я. Марр в 1922 г. в статье «Яфетиды»:
«В яфетических языках наблюдаются отложения словотворчества из эпох восприятия мира в образах космических и микрокосмических явлений, когда небо, земля и вода представлялись одним предметом, по всей видимости живым существом, существом, находившимся в трех плоскостях – верхней, земной и преисподней, а члены его тела представлялись повторением такого же космического восприятия физического строения человека»[272].
Только на стадии технологической человек, по Марру, стал впервые осознавать сущность окружающих предметов.
Теория стадий в развитии мышления сложилась у Марра окончательно после 1926 г. в связи с изобретением им четырехэлементного анализа. Этот анализ служил Н.Я. Марру главным доказательством его теории глоттогонического процесса и стадиального развития языков.
Период после смерти Марра был до некоторой степени новой вехой в развитии теории стадий. Пресловутые четыре элемента были совершенно недоказательны. Всевозможные системы координат оказались невыявленными, точные корреляции между развитием производства, мышлением и языковой структурой упорно не устанавливались.
И.И. Мещанинов, чувствуя, что периодизация норм сознания оказывается непосильным для него делом, решил снова вернуться к уже пройденному этапу развития «нового учения». Он вновь обращается к сменам грамматических форм. Однако неудавшийся опыт с морфологической классификацией послужил для него уроком. Все его внимание концентрируется теперь на синтаксисе, так как корреляции между стадиями развития и морфологической структурой языков установить не удалось.
Обращение к синтаксису нашло широкий отклик среди других последователей нового учения о языке. Можно без преувеличения сказать, что весь период после смерти Н.Я. Марра был периодом усиленных поисков стадий в области развития синтаксиса. В своей работе «Общее языкознание», появившейся в 1940 г., И.И. Мещанинов дает новую стадиальную схему. В основу стадиальной классификации здесь положена уже не сумма расплывчатых ведущих признаков, а характер структуры предложения. Расхождения в построении предложений являются, по мнению Мещанинова, не чем иным, как разными ступенями в развитии языка, постоянно сменяющими друг друга и выступающими как звенья единого глоттогонического процесса.
Эта схема, в известной мере уже намеченная в Новом учении о языке, в 1936 г. представляется теперь в следующем виде: 1) слово-предложение, 2) инкорпорированные комплексы, 3) становление вербального предложения, 4) посессивный (притяжательный), 5) эргативный строй предложения, 6) аффективный и локативный строй предложения, 7) номинативный строй предложения. Она до некоторой степени аналогична по своему построению известной марровской схеме преемственности морфологических типов: как там флективный тип морфологии, так здесь номинативный строй предложения индоевропейских языков оказывается вершиной развития.
Однако основной вопрос и в этой работе остается не решенным. Какая же ступень производства создает соответствующую структуру предложения? На этот вопрос И.И. Мещанинов не дает никакого ответа.
Помимо всего этого, в основу выделения стадий здесь кладется всего лишь один признак – структура предложения. Сужение признаков, характеризующих стадию, было началом кризиса стадиальной теории.
Тем не менее марровский тезис о тесной связи стадиального изменения с изменением материальных условий жизни продолжает оставаться на вооружении.
«Вместо постепенного эволюционного движения, – пишет в одной из своих статей Мещанинов, – Марр устанавливает ступенчатый переход, именуемый им стадиальным. Для таких переходов требуется изменение материальных условий жизни, общественного бытия, отразителем которого является общественное сознание и его непосредственная действительность – язык»[273].
Довольно странно выглядит в этой статье И.И. Мещанинова следующее заявление:
«Языкознание должно обогатиться свидетельством материальной жизни человеческого общества в ее материальных и духовных выявлениях, в том числе в их отражениях на археологических памятниках, а тем самым получить объяснение в своем ходе развития в значительной степени более ясное, чем это достигается одним формальным анализом изучаемых языков»[274].
Какое отношение имеет ленточная или шнуровая керамика, те или иные формы топоров к происхождению времен, наклонений, падежей и типов склонения, к изменению отдельных звуков и т.п.? История материальной культуры может иметь известное значение для выяснения путей миграции отдельных племен и народов, в некоторых случаях она позволяет строить догадки об этнической принадлежности населения какого-либо района и то при учете всей суммы других данных.
Но памятники материальной культуры никогда не в состоянии объяснить историю происхождения форм, характер фонетических изменений и т.п. Упование на материальную культуру свидетельствует только еще раз о глубоком непонимании специфики языка как Н.Я. Марром, так и И.И. Мещаниновым и другими его учениками.
В 1945 г. вышла в свет книга И.И. Мещанинова «Члены предложения и части речи», представляющая интерес во многих отношениях. Прежде всего она интересна тем, что автор ее продолжает следовать новому направлению в деятельности исследований Марра, начатому уже ранее его работами «Новое учение о языке» и «Общее языкознание».
Неудержимый галоп на яфетических конях по Евразии и Африке, который характеризовал все работы Марра, сменился стремлением к созданию сравнительного синтаксиса различных языков. Прогрессирующий отрыв от изучения формы, начатый еще Марром, здесь заметно усиливается. Главным оказывается содержание языковой формы, но не сама форма.
«Единый процесс прослеживается не только в тождестве формальной стороны. Напротив, оказывается весьма разнообразным в своем внешнем выявлении. Одно и то же задание, даваемое содержанием высказывания, получает различные пути своего выражения и в морфологии и в синтаксисе. Движение языковой формы от одного состояния к другому может идти одинаковыми переходами, хотя бы и при различном внешнем оформлении и т.д. Таким образом, единый процесс языкового развития получает свое весьма убедительное проявление также и в тех многообразных расхождениях, а не только в схождениях, которые обусловлены различным состоянием речевого строя»[275].
