– Нашла кого слушать – суеверных неучей. Они и на рыночную площадь не выходят, не обернувшись трижды на пороге и не съев щепотку тёртого перца, – иначе же торговля не заладится.

– А вы видели их без масок, ми сантин Монтонари? – Валеска подёргала Сальдо за рукав. – А Огненосцев? Говорили с ними? Правда, что ими руководит двуполый человек? Я слышала, что это и девушка, и юноша, и всё в одном лице.

– Такого не бывает, – фыркнул Керро

– Согласен, – поддержал его разумные сомнения казначей.

– А вот в Скорпионьей норе однажды родился ребёнок двух полов, – голубые глаза вдруг широко распахнулись. – И рос он быстрее обычного, и зубы у него были с рождения. А когда архонт читал над ним Раду Иммар, он начал изрыгать пламя и слизь. А если он был проклят повитухой?

– Байка, – поспешил развеять суеверную уверенность Валески юноша. – Проклятые слизь не изрыгают. Это давно известный факт.

– И вовсе это не смешно. Так вы общались с этой Гарпией? Видели её… его лицо?

– Нет, – повертел головой Сальвадор, подумывая попросить шуструю дочку графини Шеноя не стискивать его локоть с такой силой, будто ослабь она хватку, он убежит. – Я был лишён такого удовольствия. Мне хватает общения и с её светлостью Улиссой.

– А что она?

Сальвадор повёл бровью, подбирая слова.

– Зла, обижена, амбициозна, чрезвычайно набожна и очень сильно влияет на внука. Даже если Теабран не захочет доказывать законность своих притязаний на трон железом и кровью среди непокорных графов, под её влиянием он вполне может устроить вторую ночь Унганн-Геде.

– Думаете, может дойти до такой крайности? – усомнился Керро. – Мы же не дикие племена.

– До того, как кирасиры вырезали пятнадцать тысяч баладжеров, люди тоже так думали. Поэтому лично я бы принял во внимание возможность и такого развития событий.

– Вы намекаете на моего отца?

Троица приостановилась. Землистое лицо Сальвадора оставалось непроницаемым, только тонкие губы чуть дрогнули.

– Трудно не брать в расчёт его весьма прямолинейный отказ от присяги на верность Теабрану. Отчасти в том, что сейчас происходит между вашим отцом и Витторией-Ларой, есть моя вина. Мы говорили сегодня утром, я высказал ей некоторые свои измышления, которые, по всей видимости, произвели на неё впечатление и привели её к определённого рода выводам на сей счёт.

– Она ему угрожает? – догадался Керро.

– Согласен, не все методы графини отличаются корректностью по отношению к оппоненту.

Керро едва сдержался, чтобы не назвать мать Валески шлюхой.

– Значит, угрожает.

– Не могу спорить, я не подслушивал.

Юноша стушевался.

– Сантин Гримани, просто поверьте, вашему отцу лучше не идти на конфликт и преклонить колено. Так будет лучше для всех. В политике гордыня неуместна.

– Не согласен, – категорично возразил юноша.

Серое лицо казначея вытянулось, красивые глаза озадаченно посмотрели на мальчишку.

– Нет и нет! – с горячностью, свойственной молодости, повторил Керро. – Мой отец прав. Нельзя ему присягать. Это погубит всё, во что мы верим.

– И во что же вы верите?

– В истину, – зелёные глаза загорелись огнём борьбы за правое дело. – Теабран – Ложный король, по происхождению и по сути. Вечера, вот кто должен был получить корону. Только она! Я её знал, мы в детстве дружили, она приезжала к нам по пути в Эквинский замок после изгнания. Она нравилась отцу, он называл её королевой по крови, а Теабран её убил. И теперь отец должен преклонить колено перед ним? Нет! И я буду настаивать.

Сальвадор внешне остался совершенно равнодушен к пылу юного идеалиста.

– Боюсь, когда над вашей головой зависнет топор палача, вы быстро пересмотрите значимость своих детских привязанностей.

– Нет! Она королева, – настоял Керро, – и всегда ею будет!

– И она мертва, – привёл разумный довод казначей.

– И пусть, – снова возразил юноша. Его смуглые щёки вдруг вспыхнули, как два граната. – Зато она была настоящей. Чёрт возьми, она оседлала быка! А Теабран такое сделал?

– Боюсь, ми сантин Гримани, в нынешней реальности это очень слабый аргумент, – посмешил Сальвадор успокоить всполошённого посягательством на свою святыню юного борца за справедливость. – К тому же, я слышал, Теабран вообще подумывает упразднить тавромахию.

– Что?! – воскликнул Керро. Высокий лоб покрыла испарина. – Но тем самым он лишит Ангенор его сути!

– Всё меняется, и суть в том числе.

– Я не согласен! – вознегодовал Керро. – Прошу меня простить, сантин Монтонари, но вы не чувствуете себя предателем? Перед тем как присягнуть Теабрану, вы хотя бы сомневались, что поступаете не наперекор собственной совести? Родители королевы Суаве были первыми, кто склонил голову перед Ложным королём. Их дочь вынуждена прятаться в горах, потеряв всех детей, а они уже улыбаются самозванцу. Граф Ревущего холма принял присягу, хотя его дочь замужем за легатом, которого пытают каждый день. Вы служите тирану, который покалечил вашего брата! Все вы в одну секунду отреклись от родных. Я один считаю, что так делать нельзя?

– Смею уточнить, что казначеи служат не королям, а казне, – спокойно возразил Сальвадор. – Но ваш пыл мне понятен. Мне тоже когда-то было шестнадцать.

– Нет, не понимаете!

– Нет, понимаю, – настоял хранитель казны. – Но ваше возмущение преимущественно бесполезно. Теабран, ложный он или нет, единственный король, которым мы располагаем, а армия его, поверьте, действительно так огромна, как о ней говорят. Может быть, в ваших глазах я и не выгляжу человеком высокой морали, зато я неплохо считаю и сравниваю. Если Теабран направит на Лагримону Ночную Гарпию и армию Огненосцев, у вас и вашего отца, при всей вашей личной верности покойной принцессе, не будет ни единого шанса выжить. И расстанетесь вы с вашей гордостью в тронном зале под аплодисменты придворных или под руку с ней окажетесь на плахе, будет зависеть только от вас.

– Тогда лучше оказаться на плахе! – гордо заявил Керро и, желая оставить последнее слово за собой, высвободил рукав из цепкой ручки Валески, чтобы уйти, но хранитель казны не дал ему этого сделать.

– При всём моём уважении, сантин Гримани, – осадил его прыть казначей, – вам ещё никогда не выносили смертный приговор, а я уже видел людей, которые дрались за свои убеждения и отказывались от них за минуту до того, как взойти на эшафот. Вы сами ещё не знаете, от чего отречётесь за секунду до смерти.

Оба замолчали. Валеска робко поглядывала на друга, прижавшись к руке Сальвадора.

Керро понял, что проиграл.

– Прошу меня извинить, отец уже наверняка меня ищет.

С этими словами он наспех откланялся и поспешил удалиться, неся на плечах весь груз оскорблённой чести бастарда.

– Отпустите! Отпустите! Прошу, пожалуйста, не надо!..

Крик прервал глухой удар топора о плаху. Озябшее худенькое тело девушки в одной холщовой замызганной рубашке вздрогнуло, руки в последнем рефлексе дёрнулись к шее. Задрожали, царапая перерубленный позвоночник, сбитые пальчики. Голова, отделённая от тела, с мерзким хлюпом стукнулась о мёрзлые доски и покатилась к краю покрытого коркой льда эшафота. Тело в последней конвульсии сжалось, замерло и обмякло.

Продрогший до костей мальчишка – помощник палача, который со скучающим видом ковырял в носу на самом краю залитого кровью помоста, спохватился и успел подставить ногу, чтобы голова не упала на землю, где к ней уже тянула руки толпа, готовая прорваться сквозь круг из воинов кадерхана и вырвать испачканные кровью волосы казнённой, чтобы сделать из них амулеты от ведьминого глаза.

Глядя на их выпученные от желания урвать вожделенный кусок плоти, глупые, как у кур, глаза, мальчик нагло хмыкнул и сплюнул себе под ноги. Ещё не хватало, чтобы суеверная темнота расхватала некогда красивую головку на кусочки бесплатно. Мальчик слышал от своего пьяного вдрызг головотяпа, когда тот надирался накануне в корчме, что он не продаст ни единого волоска колдуньи меньше, чем за саргон за пучок толщиной с горошину, а унцию крови – и вовсе загонит за пять, и то по договорённости только местным повитухам, которые, по слухам, за отдельную плату подкладывают пузырьки драгоценной крови роженицам под подушки, чтобы плод не застрял на выходе из утробы. А уж череп… Череп, он слышал тогда же, у прилавка, уйдёт не меньше, чем за три десятка серебряных монет с оттиском медвежьей морды одной личности, чья репутация в Таш-Харане не оставляла сомнений в том, что ремесло её и казнённой ведьмы было одним и тем же.