Объем провизии — второй вопрос. Никита полагал, что погоня отнимет максимум двое суток. Плюс обратная дорога. Но с Межниковым повел разговор о двухнедельном запасе съестного — мало ли что. А вот бутилированную воду чиновник не дал. Оказалось, все вездеходы Аркаима оборудованы атмосферными гидрогенераторами.

Чрево мастодонта осветилось электричеством.

— Залезайте, — раздался голос Кадилова.

Рамон сел на край широкого люка, перебросил обе ноги через кольцо и нащупал пятками рифленую скобу. Перед глазами выросли сапоги некроманта. А затем все исчезло — Никита полез в утробу «Арктоса».

Вездеход начал мерно вибрировать.

Ноги Никиты коснулись металлического пола. Так, теперь беглый осмотр. Царство брутальной функциональности. Встроенные шкафы, сенсорные световые панели, крепления для оружия и инструментов. Толстые переборки. Раздвижные люки, ведущие в багажное отделение. Секция, подозрительно напоминающая холодильник.

Рамон посторонился, пропуская Друмкха и Азарода. Последним спускался Валик.

— Закрой люк, — приказал Рамон.

— Добро.

Рамон двинулся к передним отсекам. По дороге он миновал спальное отделение с четырьмя койками, привинченными к стенам, надстройку пулеметной турели, совмещенную с радиорубкой, и машинную секцию, оккупированную спаренными дизель-генераторами. Проходя через спальный отсек, Никита забросил свои вещи на верхнюю койку. Была у него маленькая слабость — спать под потолком. Вряд ли ребята обидятся.

Гул генераторов постепенно утих.

— Пристегните ремни! — заорал Кадилов.

Рамон поднялся в кабину по небольшому трапу и уселся рядом с Ефимычем.

«Арктос» медленно выкатился в центр ангара.

Кадилов щелкнул тумблером связи:

— Диспетчерская, борт 235−46Н покидает купол. Прошу открыть ангар. Как слышите меня?

— Хорошо слышим, — произнес усталый голос мужика лет пятидесяти. — Выезжайте.

Кадилов начал жать на педали и орудовать рычагами. Вездеход тронулся с места и плавно покатил в направлении расширяющегося черного прямоугольника.

Врата Аркаима распахнулись в ледяную ночь.

Рамон ощущал ногами тепловые волны, поднимающиеся от печки. Смотрел на жилистые руки ангела, ворочающего массивную баранку двухэтажной технологичной махины. И почему-то вспоминал годы, проведенные в казахской степи. Как и сейчас, он занимал кресло второго пилота, прислонив к ноге дробовик. Как и сейчас, всматривался во враждебную ночь. Как и сейчас, не ждал ничего хорошего от грядущих дней. Что же изменилось? Аптека, улица, фонарь.

«Арктос» въехал на наклонный пандус, занесенный снегом и обледеневший по краям. Несколько минут колесный монстр карабкался к звездам под углом в тридцать градусов.

Сквозь толщу купола, укрывающего людей от мрака и безысходности.

Прочь из мира тепла.

Рамон заинтересовался диаблеро после неудачного рейда в Зеленый Слой. Эту реальность охотники называли Зеленкой за то, что здесь благополучно наступил постиндустриальный век. С изрядной долей экофанатизма. Утопия тоже хороша, но с Зеленкой ее не сравнить.

В том мире разросшиеся корпорации не смогли взять верх над национальными идеологиями ведущих государств. Мировоззрение землян определяли философские доктрины Индии и Китая, сумевших в свое время устоять под напором европейских колонизаторов. Образовалось некое подобие планетарного правительства. Контролировалось все, начиная с образования и распределения благ, и заканчивая колебаниями среднегодовой температуры.

Когда в Зеленке объявились переверты, с ними попробовали договориться. Правительство думало, что умение менять облик — не повод для дискриминации. Несколько лет офисы профсоюза были запрещены, а социальная реклама призывала подружиться с волколаками.

А затем погибла младшая дочь одного из членов правительства.

Фумико. Кажется, так ее звали. Отец девочки представлял интересы Японии, продвигал идею равенства людей и перевертов. Двери не запирались, семья следила только за внутренней гармонизацией и непрерывным развитием. Кхан вломился в комнату, где спала девочка, и убил ее. Никакой инициации. То, что осталось от ребенка, хоронили в закрытом гробу.

Эта ночь послужила точкой отсчета для политических изменений на Зеленке. Кадзуо Кимура тайно обратился в профсоюз за помощью. Он хотел найти убийцу своей дочери. И покарать. Смертью.

Высшее руководство профсоюза предложило Кимуре сделку. Денег с него не возьмут, но в Токио должно открыться профсоюзное представительство.

Вызов обществу — вот что это было.

Кимура согласился. И в планетарном правительстве развернулись жаркие дискуссии по поводу статуса оборотней. Чтобы открыть офис, требовалось поставить перевертов вне закона. Фактически — объявить войну их виду. Такие решения не принимаются мгновенно.

Рамона прикрепили к опытному охотнику, считавшемуся в профсоюзе чуть ли не эталоном. Тейн — вот как его звали. Выходец из технологического среза. Насквозь киборгизированный — сплошные импланты, нейроусилители и биотические модификаторы. Тейн был универсалом. Прежде Рамону не доводилось наблюдать за работой охотника-проводника. Тейн сам открывал порталы, проходил в них, выслеживал и убивал тех, на кого ему указывали. Он редко прибегал к помощи нюхачей — усовершенствованное обоняние подарил имплант. Тейн почти не использовал транспорт — он умел перемещаться с высокими скоростями на своих двоих.

Тейн был живой легендой.

Рамон слышал байки о том, что этот парень умеет летать, бегать по стенам и творить совершенно невообразимые вещи. Например, расправляться с перевертами без оружия. Верилось с трудом, но часть слухов позже подтвердилась.

— Зачем я ему? — спросил Рамон у своего куратора.

— Снабжение, — ответил куратор. — Ты вроде как на подхвате. Связываешься с Валиком, когда Тейну что-нибудь нужно. Валик достает это и переправляет тебе. Ты передаешь Тейну. И держишь контакт с Кимурой. Если прикажут. Твоя задача — развязать Тейну руки. Пусть не отвлекается по мелочам. Это понятно?

— Да, — буркнул Рамон.

— Вам троим очень хорошо заплатят, — подчеркнул куратор. — Но ты должен помнить, что охота в Зеленом Срезе запрещена. Оборотни там имеют равные с людьми права. За убийство переверта тебя посадят. Со временем Кимура все изменит, но сейчас так.

Рамон вздохнул.

— Ясно. А что с оружием?

— Огнстрел под запретом.

Час от часу не легче.

— Ножи?

— Это же Япония, — усмехнулся куратор. — С клинками проблем нет.

Никита отправился паковать вещи. Дробовики и пистолеты перекочевали в сейф. В рюкзак — боевой нож с серебряным напылением. Больше ничего. От этой авантюры скверно попахивало, но так захотел профсоюз. Возражать бессмысленно.

На всей территории планетарного государства, в которое превратилась Зеленка, имела хождение общая валюта. Интер. Добыть ее внутри слоя не представлялось возможным, так что Рамон поехал в межпространственный обменник, затаившийся на окраинах Нортбурга.

Промзона. Химический комбинат, унылые пятиэтажки. Складские помещения и заброшенная железнодорожная ветка. На пересечении Лермонтова и Белинского вырос монументальный сталинский утюг. Три этажа забытого величия. Обменник укрылся в квартире на первом этаже. Чтобы попасть внутрь, Никита достал вырванный из блокнота мятый листок. И набрал указанные цифры на домофоне. Дверь пискнула и размагнитилась.

Добро пожаловать.

Обычный сталинский подъезд. Чугунные перила. Истертые и продавленные бесчисленными жильцами ступени. Широкая площадка на четыре квартиры.

Никита подошел к двери, обшитой дерматином. Убедился, что над глазком прибита табличка с двойкой.

Позвонил.

Вдруг возникло ощущение, что кто-то прощупывает мозг. Заглядывает в душу. Накатило и схлынуло.

Дверь со скрипом отворилась.

— Быстрее заходи.

Никита шагнул в полутемный коридор. За спиной раздался щелчок — дверь закрылась без помощи человека. Повернулся ключ в замке.