Заметив, что стражник оставил свой пост, он свернул удочки и, спрятав их в близлежащих кустах, отпустил улов. С обезьяньим проворством Ржевуцкий взобрался на липу и слился с ее стволом. Демаскирующий зеленый фрак он благоразумно сменил на черный сюртук. Многочасовое выслеживание зверя из подобных засидок в бытность его охоты в Индии на буйволов и львов научило поляка терпению. Отвязав винтовку, пан Станислав приложился к прицелу. Царская ложа пустовала, но по суете возле разукрашенной гирляндами трибуны и броуновскому движению адъютантов он понял, что появление цезаря и его гостей ожидается с минуты на минуту.

Налетевший ветерок разогнал тучи, и высоко стоявшее солнце озарило Марсово поле. Выстроившиеся полки императорской гвардии с развевавшимися полотнищами знамен и отливавшими на солнце кирасами и касками, увенчанными двуглавыми орлами и пиками, ожидали сигнала к церемониальному маршу. Собравшаяся на трибуне женская половина публики, вооружившись зрительными трубами и биноклями, любовалась бравыми лицами гвардейцев лейб-конного полка, тогда как знатоки из ее мужской половины важно обсуждали великолепных рысаков кавалергардов, стоявших прямо напротив.

Отсутствие вестей от наблюдательного агента Хлыща отравляло жизнь полицейскому чиновнику Блоку. «Как бы ни был занят слежкой филер, а исхитриться и дать весточку о себе, шепнув пару слов встретившемуся городовому, не могло отвлечь его от исправления основной службы. Подожду до полудня и, коли новостей от Хлыща не поступит, дам телеграммы в Гатчину и Лугу», – определился с повесткой на день он и решил допросить Лиховцева. Однако ни в аудиториях университета, ни на квартире, куда потом заявился Блок, студента не оказалось, причем его мамаша выглядела чрезвычайно встревоженной и ничего толком не сообщила, зато светившаяся неподдельным счастьем горничная показала, что накануне вечером барин был дома.

«Придется к школяру вдругорядь нагрянуть да с папашей его побеседовать, коли его опять не застану», – взялся писать записку судебному следователю о предпринятых мерах Блок. Пробило полдень, и верный себе чиновник Сыскной полиции собирался уж дать предполагаемые телеграммы, как дежурный привел к нему есаула казачьей стражи Михайловского дворца.

– Стало быть, рыжий господин в зеленом фраке предъявил вчера вашему казаку жетон сотрудника Сыскного отделения? – не верил своим ушам Блок, будучи прекрасно осведомленным, что своих агентов Сыскная полиция в означенный дворец или куда рядом не командировала да и рыжих пышноволосых сотрудников не имела.

– В пятом часу пополудни оный казус приключился, а сегодня история повторилась. Еще пару часов назад, когда я отбыл на совещание к господину обер-полицмейстеру, тот рыжий господин, но уже в черном сюртуке, удил рыбу в Мойке и опять возле западной ограды дворца. Поверьте, не стал бы я докучать вашему благородию, коли б не совещание у его превосходительства, на коем присутствовал и господин Путилин. На мой шутливый вопрос, чем вызвано внимание к Михайловскому дворцу Сыскной полиции, его высокоблагородие превесьма удивился и дал мне понять, что ему ни о чем таком не ведомо.

– И вдругорядь наш жетон тот рыжий сегодня вашим казакам предъявлял?

– Мои казаки на оный предмет его не спрашивали, поскольку знали со вчера о его секретной службе. Однако ежели взять на ум сегодняшнее заверение господина Путилина, выходит, тот человек самозванец, приобретший жетон Сыскного отделения обманным манером. Господин Путилин направил меня к вам за разъяснениями, вдруг оный тип действует по вашему распоряжению, о коем вы не успели до него довесть.

– Никак нет, господин есаул. Подобных распоряжений я не давал, в противном случае начальство мое непременно извещено было бы.

– В таком разе предлагаю отбыть со мной и, коли рыжий на том же месте пребывает, арестовать подлеца, – ничтоже сумняшеся предложил есаул.

С утра Чаров намеревался навестить дежуривших на Восьмой линии агентов, когда звонок колокольчика возвестил о приходе Шныря.

– Горничная Лиховцевых Глафира заявилась щас на квартиру, – филер глянул на показывающие четверть девятого часы в кабинете судебного следователя, – а вот как уходила, мы с Фролом не приметили.

– Не мудрено, коли полночи проездили, за студентом гоняючись.

– Однако ж горничная при Лиховцевых живет и комнату свою там имеет. Да и с чего ей в ночь глухую куда-то тащиться? – у агента свербела мысль, что прислуга неспроста уходила из дому.

– Полагаешь, Глафира со студентом в ночь утекла, а поутру исполнять свою службу горничной, как ни в чем не бывало, вернулась?

– Наверняка не скажу, ваше высокоблагородие, но больно лицо ея счастьем светилось, Фрол сказывал.

– Может, в добром настроении девица пребывает, а ты далекие умозаключения делаешь, – укоризненно покачал головой судебный следователь.

– Допросить ея все же не мешает, ваше высокоблагородие, – упрямо глядел на Сергея филер.

– Дай срок – допросим и ее, только нынче меня Лиховцев да Ржевуцкий беспокоят. С поезда ясновельможный пан внезапно сошел и, полагаю, сейчас в городе пребывает. Наблюдательный агент Сыскной полиции, кой с поляками в поезд сел, тоже пропал, и господин Блок от него известий до сих пор не имеет.

– Надобно в университет ехать да студента задержать. Кажись, он по естественному отделению физического факультета состоит.

– Господин Блок, наверняка, за Лиховцева уже взялся и, коли в классах университетских его не обнаружит – а я убежден, так оно и будет, – к родителям его пожалует и бедную матушку студента вновь до смерти перепугает.

– Тогда прикажете на квартире, как и допрежь, его караулить?

– Смысла нет там вам нынче торчать. Дуйте на Марсово поле, где парад гвардии на первый час пополудни назначен.

– Полагаете, студент злоумышляет на жизнь… – побоялся произнести вслух высочайшее имя Шнырь.

– Всемилостивейшего государя нашего, – договорил за него Чаров. – Расположитесь по краям императорской ложи перед трибуной, коя вдоль Лебяжьей канавки устроена, да зырьте во все глаза. Лиховцев может средь толпы быть.

– А где ж тогда поляка искать, ваше высокоблагородие? – не забыл про Ржевуцкого филер.

– На Марсовом поле, любезный Шнырь, – помрачнел лицом судебный следователь.

«Его высокопревосходительство не сможет принять вас, господин коллежский асессор. На девять часов у графа назначено совещание с обер-полицмейстером», – не успел произнести адъютант, как в приемную шефа жандармов вошел генерал Трепов.

– Ваше превосходительство! – вытянулся в струнку судебный следователь и, нарушая неписаный протокол, обратился к обер-полицмейстеру. – Имею доложить его высокопревосходительству дело государственной важности и крайней срочности. Касаемо высочайшего смотра на Марсовом поле, объявленного на час пополудни. Прошу допустить меня с оным докладом к графу вперед вашего превосходительства. Пяти, максимум – семи, минут мне будет довольно, – под ошарашенным взглядом полковника Шебеко выпалил на одном дыхании Чаров.

– Что ж, коли в пять минут уложитесь, извольте, – проникшись пафосом минуты, великодушно разрешил генерал. – Только помните, господин судебный следователь. У меня через два часа предполагается совещание с есаулами казачьей стражи императорских резиденций и чинами Сыскной полиции, – счел нужным предупредить и о своем плотном графике обер-полицмейстер.

– На ходу подметки рвете, Чаров, – покачал головой шеф жандармов и, когда дверь за адъютантом затворилась, поднял испытующий взгляд на судебного следователя. – Стало быть, на священную особу его величества злоумышляют хорошо нам известные лица, – выслушав сообщение Сергея, заключил Шувалов и обернулся к стоявшим на каминной полке часам. – Причем наблюдение за обоими вами потеряно, – окатил его холодом граф.

– Смею предположить, ваше высокопревосходительство, что принятая московскими филерами за телескопическую трубу вещица, кою привез из Москвы в столицу Ржевуцкий в поместительном кожаном футляре, является вовсе не трубой, а ружьем с телескопическим прицелом. Подобное оружие применялось в годы Гражданской войны в Североамериканских Штатах и способно поражать весьма отдаленные цели.