– Стало быть, я имею удовольствие говорить с господином Аксаковым, – отставив недопитого «медведя», изумился пан Станислав и поднялся со стула.
– К вашим услугам. Иван Сергеевич, а это жена моя, Анна Федоровна.
– Станислав Ржевуцкий, литератор, – смущенно отрекомендовался он, облобызав даме ручку.
Далее беседа потекла непринужденно и весело, но памятуя предостережение Скворцова, пан Станислав опустил факт сотрудничества с главредом «Русских ведомостей». Апофеозом неожиданного знакомства послужило появление в ресторане владельца гостиницы, купца первой гильдии Кокорева, который, завидев Аксакова с супругой, прямиком устремился к ним.
День окончился в личных апартаментах миллионера, пообещавшего все блага мира совершенно растерявшемуся от обрушивавшихся на его голову сюрпризов Ржевуцкого. Аксаковы к тому времени давно распрощались и отбыли домой, оставив пана Станислава «на съедение» вошедшего в раж от политических споров и обильных возлияний Кокорева, ни за что не хотевшего отпускать понравившегося ему поляка.
«Завтра пришлю вам такое ружьецо, коим уложите кабана с двухсот саженей и одним выстрелом, коли под лопатку прицелитесь», – набулькивая шампанское в массивный золотой лапоть и добавляя туда приправленного хреном квасу, похвалялся купец. Вежливо поблагодарив и не особо рассчитывая на памятливость ругавшего на чем свет стоит московские власти миллионщика, Ржевуцкий добрался до номера и в изнеможении рухнул в постель. О неутешительном вердикте Захарьина он позабыл напрочь и уснул как младенец.
Наутро коридорный разбудил пана Станислава и, водрузив на ковер обитый кожей футляр, удалился со словами «это хозяин вам дарит». «Неужели обещанное ружье прислал?» – запахивая на стеганой подкладке халат, подумал Ржевуцкий, как мозг пронзил вердикт доктора Захарьина «до будущей осени, батенька», и он удрученно опустился на стул. От вчерашней искрометности и разгульного веселья не осталось и следа. Сжав пересохшие губы, Ржевуцкий безучастно уставился на футляр. Воткнутый в его замок ключ красноречиво предлагал им воспользоваться, и поляк отомкнул футляр.
Великолепное ружье с закрепленным на стволе телескопическим прицелом предстало его взору. «А Кокорев на мелочи не раскидывается, коли уж дарит, так дарит», – достав оружие, он шагнул к окну и приложился к прицелу. Мужики, сновавшие по сходням пришвартованной за Москворецким мостом баржи с дровами, казались как на ладони. Поводив ружьем, он убедился, что и фланирующая по набережной публика видна не хуже, и взял в прицел куда-то спешащего, что есть мочи, господина.
«Коли спустить курок, он мой, – осклабился пан Станислав и снова примерился. – А ведь это копия американской винтовки Кристиана Шарпса. В годы Гражданской войны обеими сторонами применялась, – знавший толк в оружии, безошибочно определил он. – А вот телескопический прицел, пожалуй, английский, хотя точно не конструкции подполковника Дэвидсона».
Отставив ружье, он склонился над раскрытым футляром. Прямоугольная жестянка с клеймом Тульского оружейного завода содержала пятьдесят патронов, как явствовало из надписи на коробке. «Добрая будет охота при таком прицеле, да и винтовка высший класс, денег немалых стоит, – он погладил приклад рукой. – Значит, пан Кокорев заказал для себя небольшую партию в Туле, отдав тамошним мастерам тот самый оригинальный образец, кой ему подарил коммодор Фокс38 со товарищи, когда американцы посещали в прошлом году Россию», – детально вспомнил вчерашний разговор с миллионщиком Ржевуцкий.
«И зачем мне с подобным оружием на кабана по нонешним хлябям идти? Не ровен час, дождь, аль в воде окажусь, да и охота эта совсем не ко времени. Однако ружье пристрелять надобно. Кажись, в Твери весьма продолжительная остановка39 бывает. На извозчике за полчаса обернусь, а ежели что, еще где сойду, – неожиданное решение пришло на ум пану Станиславу. – Отпишу-ка господину Дурасову, дескать, телеграммой в Петербург по неотложным надобностям отбываю, а со Скворцовым немедля встречусь, благо отсюда до Полянки на лихаче рукой подать. А ведь из этого Шарпса да с таким прицелом можно далекую цель одним выстрелом снять. Пан Кокорев прав, когда давеча толковал о 200 саженях, а я его, дурак, на смех поднял. Да нам такая дистанция едва ли понадобится, хотя всякое может статься», – нехотя оторвался от прицела Ржевуцкий и, положив оружие в футляр, запер его на ключ.
Идея использовать царский подарок купца Кокорева в их главном с Катаржиной деле начинала овладевать паном Станиславом, шаг за шагом нивелируя печальный вердикт доктора Захарьина.
На память пришел приезд императора в Варшаву 6 июня, где он пробыл четыре дня по возвращении из Парижа. Еще по дороге на Всемирную выставку царь обнародовал указ об амнистии участвовавших в восстании 1863 года поляков и прекращении в отношении них судебных и полицейских преследований. Исполненная надежд публика с радостью встречала Александра. Ржевуцкий стоял в толпе, и когда царь в окружении свиты проходил мимо, то внезапно повернул голову – и их глаза встретились. Что-то необъяснимо притягательное было в его взгляде. Ласковый васильковый свет мягко струился по лицу пана Станислава и источал только добро. Царь учтиво улыбался и любезно кивал приветствующим его полякам, и всем казалось, что он забыл тот выстрел в Булонском парке, что амнистия это только начало, за ней последует пересмотр закона 10 декабря40, а дальше наступит конец и прочим несправедливостям41. Но судьба распорядилась по-иному. Покушение фанатика-одиночки уже затуманило ласковое свечение васильковых глаз…
Генерал Слезкин просматривал донесения негласной агентуры, когда адъютант принес докладную записку, поступившую минуту назад из филерского отделения. Обратив внимание, что бумага касается подопечного шефа жандармов, он немедля взялся за нее.
«Сегодня, в девятом часу пополудни, наблюдаемый, он же Профессор, отбыл из гостиницы Кокоревского подворья на нанятом легковом извозчике (нумера экипажа приводятся) и прибыл на вокзал Николаевской железной дороги. Средь багажа, кой наблюдаемый имел при себе, обратил внимание длинный кожаный футляр внушительных размеров. Полагаю, это и есть тот предмет, кой был подарен Профессору владельцем гостиницы, купцом первой гильдии Кокоревым. Со слов коридорного, доставившего футляр в нумер Профессора и опосля (сегодня) опрошенного наблюдательным агентом Кактусом, футляр содержит телескопическую трубу. Досмотр нумера Профессора и несгораемого шкапа, произведенный днем ранее, ничего подозрительного не выявил. Поместившись в вагон 1-го класса, Профессор на площадку вагона, как и на сам перрон, не выходил и с иными провожающими в контакт не вступал. Наблюдательный агент Шкварка».
Глава 17. Превратности любви
– Казик, Казик, муж приехал, уходи немедля! – в ужасе отшатнувшись от окна и тряся растрепанной головой, немилосердно столкнула с постели молодого человека Катаржина и, похватав его вещи, вытолкнула на черную лестницу. – Здесь оденешься! – затравленно озираясь и кидая одежду, женщина захлопнула дверь и, набросив пеньюар, бросилась в гостиную убирать со стола посуду и пустую бутылку венгерского.
– Черт дернул его притащиться! – проворчал в пустоту Лиховцев, проклиная неожиданно вернувшегося раньше заявленного срока дядю. В нос ударила вонь нужника и аромат сгнившей капусты, а щербатый камень черного хода неприятно холодил ступни ног. Натянув исподнее и застегнув рубашку, студент услыхал звук хлопнувшей двери. «Дай бог, чтобы это была Глафира», – подумав о горничной, он запрыгнул в штаны и, забрав с пола тужурку с ботинками и носками, стал осторожно спускаться. Неприятный запах заместил умопомрачительный пряный дух, тянувшийся с их кухни. Подождав, когда горничная скроется за дверью, он покончил с одеванием и выглянул во двор. «Дворник, похоже, у себя», – пройдя двором, Казимир вышел на улицу.