Как писал классик — у меня сегодня именины сердца.

Утром в тренировочный лагерь для первого и второго полков нашей бригады привезли в большущих зеленых ящиках каски.

— Ну, что, Иван Иванович, сбылась Ваша мечта?

Рязанцев сиял как новый медный гривенник. Он не меньше меня был доволен.

Я ему этими касками давно все уши прожужжал. Дескать, потерь у нас гораздо меньше будет, если голову нашего солдата каска украшает.

Французы не только для пользы дела все каски в зеленый цвет покрасили, но и озаботились для каждой герб Российской империи изготовить и впереди на защитное изделие прикрепить. Мелочь, а приятно.

Не только нижним чинам и унтерам каски были выданы, но и каждому из офицеров. Им особенно головы свои беречь требуется, они ими воюют. Офицер должен противника передумать. В этом его задача. Головой надо воевать, головой, а не бездумно солдатиков на поле боя штабелями укладывать.

Эх, нам бы ещё кирасы для защиты груди и спины… Ну, и для живота, и чтобы в промежность пуля не прилетела.

Есть же такие у германцев, сам я это на фронте видел. Правда, не для всех солдат, но — имеются.

Я вопрос кирас с Никифором Федоровичем тоже дорогой обсуждал. Тот только руками разводил и вздыхал.

— Дорого, Иван Иванович, дорого…

— Война, Никифор Федорович, вообще дело дорогое…

Ну, хоть наколенники и налокотники удалось для всех наших солдат изготовить. Пошили их в хозяйстве у самого Рязанцева и сейчас, в тренировочном лагере, солдаты меня часто добрым словом вспоминали. Дошла до них информация, кто о сохранности их суставов позаботился.

Стыдно сказать, но и я в этом имел свой шкурный интерес. Меньше с травмами локтей и коленей на мой перевязочный пункт будут обращаться, больше у моих подчиненных будет времени для занятия с ранеными.

Французы, как и обещали нашему императору, вооружали бригаду с ног до головы. В большом количестве нам выдали пулеметы и организовали обучение их использования.

Рязанцев носился как угорелый, поесть нормально ему было некогда…

— Минометы сегодня получаю…

Прием вооружений Лохвицкий вменил ему в обязанность, не подсчётом портянок капитан занимался. Хотя, портянки — вещь нужная. Надо только правильно их наматывать. В носках все ноги сотрёшь, а в портянке солдатская нога как у тёщи на именинах.

— Траншейные лёгкие пушки поступают…

Недаром владению ими наших солдат обучали, сейчас в умелые руки они попадут.

При каждом батальоне был организован взвод бомбомётчиков. Сейчас те нижние чины, что были в данные взводы зачислены, от зари до зари учебные гранаты в поле метали. Ходили гордые — каждому, как офицеру, был выдан автоматический револьвер.

— Вот им бы, Никифор Федорович, кирасы изготовить… — кивал я капитану на бомбометчиков.

Бригадный интендант, выслушав меня, сегодня как-то хитро улыбнулся.

Что? И здесь дело с мертвой точки сдвинулось?

Унтер-офицерам, что в Марселе получили трёхзарядные винтовки, велено было их сдать. Взамен унтерам выдали десяти зарядные.

— Совсем другое дело…

Один из моих старших фельдшеров, тоже получивших такую, её ласково, как невесту свою поглаживал.

— Десять, это тебе не три патрона…

Получили и аппараты Вермореля. Ужасное, конечно, это оружие. Смерть от него страшна, гораздо лучше от пули погибнуть.

Больше всего радовались солдаты ружьям-пулеметам. Их тоже выдали чуть ли не каждому третьему нижнему чину. Заряжались они круглой кассеткой на двадцать пять патронов.

Я, честно сказать, даже и не знал, что такие уже имеются. Ну, мне простительно, я же не офицер, а только военный чиновник.

Солдаты наши старались вовсю — ползали, бегали, копали, копали, копали… Патроны жгли без счёта. Понимали, что лучше сейчас пот лить, чем кровь на поле боя. Это ещё и при том, что на лицах они теперь марлевые маски носили. Во Франции свирепствовала эпидемия, правда, сами французы к этому как-то крайне несерьезно относились.

За усердие почти всем на погоны лычки вернули, что ножницами фельдфебелей, и подпрапорщиков были в пути срезаны. Ну, и много новых ефрейторов появилось.

Лохвицкий, как хороший командир, отмечал заслуживших, а кое-кого и наказывал. Кнут и пряник никто в армии не отменял, надо только ими правильно пользоваться.

И ещё. Сейчас почти у каждого солдата бригады была «крестная мать». У некоторых — сразу две. Это были француженки, которым по их настоятельным просьбам, выделяли «крестников». Женщины окружали заботой своих подопечных, баловали их подарками…

Я не составлял исключения. Обо мне проявляла заботу вдова полковника, сложившего свою голову на фронте.

По примеру ряда офицеров я прошёл ускоренную снайперскую школу. Пригодится. Тем более, организована она была прямо в нашем лагере и никуда ездить было не надо.

Глава 5 Сават

Стена русских солдат, что дугой выгнулась, стояла молча. Иногда только матерки сквозь зубы просачивались.

Стыдно.

Неприятно.

Ох, позорище…

Уже третьего нашего бойца невысокий худенький француз запинывал. Сам росточком невелик, а наших медведей одного за другим валит.

Сават.

Один из самых подлых и изощренных видов боя.

Больно и неприятно когда тебя бьют ногами. Ещё и принародно, а ты ничего сделать не можешь.

Вот тебе и любители вина и круасанов…

Тут опять нашему старшему унтеру тяжелый ботинок в бок прилетел… Всё, готов для меня ещё один пациент.

Французы нам предложили соревнование устроить. Кто кого. Наши согласились, вот сегодня вечером цвет русской экспедиционной бригады и мутузили.

Сабанцев уже гимнастерку скинул и пыхтя разминался. Что-то типа английского бокса изображал. Где он только такого в вятской деревне насмотрелся?

Однако, одного бокса тут мало будет. Саватист — это руки из английского бокса плюс техника ног с ударами в жесткой обуви. Причем, по самым чувствительным частям — голеням, коленям, паху…

Гуманизма в савате нет. На ногах саватиста обувь с твёрдой, выступающей подошвой, ещё и подбитой гвоздями. Так слово «сават» и переводится — «старый башмак».

Нет, есть ещё и «шоссон» — «тапок», в нём ботинки со смягченной подошвой, но тут французы против нас классического саватиста выставили.

Просто зверя.

Правда, приемы с ножом и палкой, что практикуют в савате апаши, сегодня в схватках запрещены, но нашим и чистого савата хватает.

По рядам солдат прокатился вздох. Наш боец лежал на земле.

Я подошёл. Жив, но без сознания. Пульс частит, но это — ерунда. Зрачки нормально на свет реагируют.

— Кто следующий? — поинтересовался на ломаном русском француз.

Ишь, какой…

Старшего унтера унесли, а я вернулся к группе наших офицеров. Им невместно сегодня кулаками махать — голубая кровь, белая кость.

Рязанцев меня под локоток взял.

— Может, Вы, Иван Иванович?

Я — военный чиновник. Побьют меня — урону офицерской чести не будет.

Во как…

Всё условности какие-то.

Саватом сам Александр Дюма, сын генерала и дворянин, не брезговал, у самого Шарля Лекура это боевое искусство перенимал.

Офицеры с недоумением на Рязанцева смотрели — что это такое он доктору предлагает? Переломает сейчас француз врачу руки, а кто их лечить на фронте будет?

— Думаете стоит, Никифор Федорович?

Бригадный интендант тут про честь русского солдата вспомнил, мол сам Лохвицкий не велел нам во Франции в грязь лицом ударять.

— Ну, если только не в грязь лицом…

Я скинул мундир, подвернул рукава нижней рубахи.

— Гармошку бы ещё… Плясовую бы какую…

Тут уже все офицеры укрепились во мнении, что умом я точно сбрендил.

Француз одного за другим отборных богатырей с ног валит, а тут с ним состязаться задумал какой-то доктор. Под гармошку.

— Карева сюда, — рявкнул Рязанцев. — С гармонью.

Младший унтер ещё на корабле всех своей игрой развлекал, правда, потом ему лычки срезали, но по возвращению из Шалонской снайперской школы с хорошим аттестатом по приказу командира полка звание ему вернули и отдали даже под командование отделение снайперов.