- Нужны, - по-своему понимает меня Лимон, и я спешу объяснить свое молчание.

- Мне, конечно, нужны хорошие ножницы, но не конкретно эти. И я не понимаю, почему он их мне подарил.

- Совсем не понимаешь? - его губы кривятся в усмешке, а глаза ледяные. - Просто помни, что ты приняла решение, Пчёлка, - подходит он вплотную. - Я сейчас уйду. Какое-то время меня не будет, - он говорит мне в висок, обжигая дыханием. Моё сердце бешено бьётся в груди от страха, от его близости, от его слов. - Но, когда я приеду... - он замолкает, а его рука оказывается на моем затылке.

- Накажешь? - шепчу, потому что он молчит.

- Если будет за что – да. Это верни, - он отстраняется и указывает на коробку, что бросил на стол. - Тебе Айс привезёт карту, купишь, что нужно.

- Мне не...

- Пчелка, - он поднимает руку, подносит к моему лицу, но так и не дотронувшись, сжимает ее в кулак, - Просто сейчас замолчи! - цедит сквозь зубы. - Бык! - зовет приятеля, и тот появляется в дверях.

- Да?

- Можем уходить сейчас?

- Минуту.

Бык достаёт телефон и выходит на лестницу.

- Уколи обезболивающее и помоги собрать мои вещи.

Спрыгиваю с подоконника и иду в свою комнату. Руки немного потряхивают от волнения или переизбытка эмоций. Но мне удаётся справиться со шприцом и сделать укол. Складываю немногочисленные вещи в пакет. Туда же кладу лекарства и записку от врача.

- Твоя куртка и свитер, они испорчены, - вспоминаю я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Выбрось.

- Можно ехать, - заходит в комнату Бык. Он забирает у меня пакет.

- Где мои ботинки?

Достаю из шкафа почищенные мною ботинки. Лимон обувается и даже пытается сам справиться со шнуровкой, но я приседаю и делаю это сама. Видно же, что нагибаться и работать левой рукой ему больно. Бык даёт ему свою куртку.

- До встречи, девочки, - прощается Бык.

- Пока, и спасибо, - говорит мне Лимон.

Я же не могу и слова выдавить. Они уходят. А я обессилено присаживаюсь на маленький пуфик, что стоит у самых дверей.

Маша подходит, присаживается на корточки и кладёт свои руки на мои колени.

- Май, все в порядке? Хотя, блин, извини. Какой тут порядок. Май, ты только не реви, хорошо? А пошли выпьем. Я же вино домашнее привезла. Пойдём.

И я иду. Маша болтает обо всем подряд. Старается вывести меня из состояния амебы. А я даже объяснить не могу, что со мной. Ни Маше, ни себе. Словно внутри пустота. Какая-то кромешная тьма или бездонная дыра.

- Маша, он вернётся? - вдруг спрашиваю я.

Бутылка вина почти пустая, оно хоть и домашнее, но крепкое, и кажется, я совсем пьяна.

- А ты хочешь?

- Просто мне почему-то страшно... за него.

- Я не знаю, что тебе ответить. Могу только посоветовать просто жить каждым днем, не загадывать наперед. Мы все равно ничего не сможем изменить...

На работу я вышла только тринадцатого числа. Всю неделю я боролась с собой, училась жить. Айс действительно привез мне карту на следующее утро. Но я так ей и не воспользовалась. Паша снова приходил, я отдала ему ножницы, объяснив, что не могу принять такой дорогой подарок. Он пытался вытянуть меня на прогулку, но я отказалась. Маша только плечами пожимала на его вопросы.

На работе получалось отключаться и делать свое дело. Паша и здесь проявлял участие, все пытался выяснить, что случилось. Только я сама этого так и не поняла. Я тосковала? Да. Волновалась и переживала? Да. Одного понять не могла – почему так остро все это чувствую? Я не набожный человек. Совсем. Наверное, к этому приучают с детства. Я знаю, моих одноклассниц водили в церковь родители или бабушки. Мои в Бога не верили, у нас ни одной иконы в доме не было. Бабушка, та ещё читала молитву перед сном. А я... я даже не крещенная. Но сейчас я каждый вечер просила высшие силы за Лимона.

Мартынова перестала на меня смотреть как на врага. Теперь смотрела с жалостью. Ведь чем больше проходило времени, тем больше все болело внутри. И наверное, отражалось снаружи.

Двадцать семь дней. Сегодня двадцать семь дней, как он ушёл от меня, и я не получала от него никаких вестей. Я даже не знаю, жив ли он. Но об этом стараюсь не думать. И если на работе удаётся держаться, то дома просто все валится из рук. Я почти все время лежу на кровати, обнимаю Ванюшу, моего медвежонка, и молю Бога, чтобы с Лимоном все было хорошо.

- Майя, - зовет меня Лиза. - Зайди к Мартыновой.

Убираю свое рабочее место. На сегодня это моя последняя клиентка. Переодеваюсь и иду к Ирине Александровне в кабинет.

Ирина

Лимон пропал, он даже стричься не приходит, а ведь он очень щепетилен в этом. Я уже не знаю, что думать. Господи, я ведь даже набралась смелости и позвонила, но абонент был недоступен.

И Паша не справился со своей задачей. Эта девчонка не повелась на его смазливое личико. Хотя... разве после Лимона можно захотеть другого?

Я пробовала, честно, но нет, ничего не вышло. Он все ещё самый желанный мужчина в моей жизни. И тот, перед кем я могу быть собой. Не сильной, уверенной в себе и самодостаточной. А слабой, подчиненной и даже униженной... Но такой я хочу быть только с ним. Кто-то скажет, я больна. А я не буду отрицать – больна, одержима, неизлечима.

Я помню его совсем мальчишкой. Когда он пришёл к нам в класс, он был худым, глазастым, губастым и каким-то совершенно несуразным. Очень задиристым и уже тогда умел добиваться своего. Смешной, он ел в столовой по несколько порций. Когда девчонки отказывались есть какой-нибудь обед, он с удовольствием забирал их порции себе. Мог четыре штуки съесть за раз, а в старших классах и того больше.

Он взрослел, формировался и из худого мальчишки превратился в парня с хорошей спортивной фигурой. Его не разнесло в плечах, он не старался накачать себе все, что только можно, как некоторые. Но притягивало меня не это. Нет, конечно, внешность играла роль, но... В нем была честь и достоинство. Он всегда отвечал за свои слова и никогда не бросал их на ветер. Это в мужчинах я ценю больше всего. И уже тогда для меня, четырнадцатилетней девчонки, это было главным качеством в парнях. Ваня не был многословен, но если говорил, то всегда по делу, а если обещал, то всегда исполнял. А ещё я безумно была влюблена в его глаза. Я могла смотреть на него не уставая. Мне достаточно было развернуться полубоком на своей парте, и он был перед моими глазами. Иногда сосредоточен, иногда смеялся с Денисом, с которым сидел за одной партой. Я любила его любым. Тогда я и почувствовала всю прелесть нашего соседства. Я могла выйти и ждать, пока не хлопнет его дверь, а потом вроде просто догнать и идти вместе в школу или со школы. Он часто заходил в гости или я сама звала его на пирожки, например.

Они с мамой очень плохо жили, не голодали, но... Он никогда не отказывался поесть. И я этим пользовалась.

Как-то на улице ко мне пристали хулиганы, не местные, видимо. Он как рыцарь встал на защиту моей чести. Один против трех. И он их сделал. Это было в классе девятом. Тогда я окончательно потеряла голову. Но ему было невдомек. Или он просто не хотел этого замечать. Я ведь даже встречалась с другими в надежде, что он приревнует. Ничего. Подруга, одноклассница, соседка. Это все, что мне досталось. А потом эта Адель...

Вот когда я поняла, что потеряла. Он был не просто парнем, а парнем мечты. Как же я ревновала. Сколько слез пролила в подушку. Как тяжело было улыбаться ему при встрече.

А то, что произошло... Мне её ужасно жалко, мы не были подругами, но наши родители общались и мы часто встречались на каких-то посиделках. И конечно, такой участи никому не пожелаешь. Но что это сделало с ним… Он словно умер. Он перестал улыбаться, а на мир смотрел из-под бровей, и казалось, уничтожит любого, кто перейдёт ему дорогу. И если другие его стали опасаться, я тянулась к нему ещё сильнее. Даже когда пошли слухи, что он связался с криминалом, меня это не остановило.