Я проснулся в одиночестве, моргая в темноте вечера. Все еще чувствуя себя разбитым от вчерашней ночи, от того, что поделился с кем-то своим испорченным прошлым, я вышел из спальни. Фотографии исчезли, шкаф был закрыт, но не на замок. Разбросанная еда была убрана. Но посмотрев на стену, у меня перехватило дыхание.

Две фотографии.

На стене висели две фотографии, удерживаемые маленькими гвоздями.

Зейн и Девин на одной и Тина, Дев, Зейн и я на другой. Я не слышал, как она подошла ко мне, но ее рука обняла меня сзади, и она прижалась поцелуем к моей обнаженной спине.

— Они заслуживают того, чтобы на них смотрели, — тихо сказала она и подошла к стойке.

Она взяла что-то в руки и вернулась ко мне. Я попытался разглядеть, что это было, но она встала на цыпочки и натянула какой-то шнурок мне через голову. Что бы это ни было, но пахло оно чистящим средством. И когда я почувствовал знакомое ощущение металла на своей коже, я понял.

Жетоны Девина.

Мое сердце билось слишком быстро, и я не осмеливался посмотреть вниз.

— На них было имя твоего брата. Они выпали из шкафа, когда я складывала все на место. — Она сделала паузу. — Не думаю, что это произошло случайно. Я думаю, это значит, что ты должен носить их с гордостью.

Я не мог говорить, но почти развалился на части, когда она сказала:

— Ты должен начать прощать себя, иначе как же ты будешь жить дальше?

— А ты?

Она слабо улыбнулась.

— Я тоже постараюсь. Я прокручиваю в голове воспоминания о каждом разе, когда видела ее. Их недостаточно. Мне следовало бы иметь больше, но я начинаю понимать, что это у меня украли. И…

Она глубоко вздохнула.

— И это не моя вина.

— Я чертовски горжусь тобой.

Она опустила глаза.

— Спасибо.

Глядя на меня сквозь длинные ресницы, она сказала:

— Я тоже горжусь тобой.

И, твою мать, я не ожидал удара, который нанес этот комплимент.

Фиби подошла к фотографии Зейна и Девина.

— Он похож на тебя и твоего брата, — улыбнулась она. — Больше даже на тебя.

— Да, — грубо ответил я, все еще не привыкший говорить о них. — Так говорили Дев и Тина. Мини-я.

— Интересно, как он сейчас выглядит, — задумчиво произнесла она и вернулась на кухню.

Я вышел на улицу и развел огонь в кострище. Сев в кресло, я поднял голову к небу. Глядя на звезды с жетонами Девина на шее, я задавался вопросами, какой была жизнь Зейна.

Интересно, любил ли он Клэр и Тома, как родителей? И много ли он помнит о своих маме и папе?.. А помнит ли он меня? Интересно, любит ли он байки, как всегда любили мы с его отцом?

Мой желудок сжался… Я подумал, ненавидит ли он Дева за то, что тот сделал? Я задавался вопросом, ненавидит ли он меня?

— AK?

На улицу вышла Фиби, неся что-то в руках. Ее лицо было ярким и возбужденным, когда она положила предмет на землю.

— Что это такое?

Я наклонился и увидел старый виниловый проигрыватель Дева.

— Он проигрывает музыку, — сказал я, вспомнив, как Стикс и Кай говорили, что сучки из культа ни хрена не смыслят в технологиях.

— Проигрывает музыку? — спросила она, и ее лицо озарилось, как огни на Рождество.

Я не мог не ухмыльнуться. Ее рука пробежала по проигрывателю, и она вздохнула.

— Когда мы отправлялись на вербовку, у нас всегда была одна цель. Соблазнить. Но у меня был секрет.

Моя бровь вопросительно поднялась.

— Я любила танцевать. — Она пожала плечами. — Братья, в конце концов, позволили мне это делать, так как, по их словам, это заставляло мужчин хотеть меня еще сильнее. Но я делала это не для них. Когда играла музыка, я теряла в ней все свои тревоги. Я теряла… себя. — Она рассмеялась и покачала головой. — Глупая женщина.

Я поднялся с кресла и вернулся в хижину, нашел удлинитель и подключил его к проигрывателю. Фиби с любопытством наблюдала, как я включил его, и он с треском ожил. Я передвинул иглу и не смог удержаться от смеха, когда из динамиков донеслась знакомая песня.

Фиби ахнула, когда музыка заполнила воздух вокруг нас.

— Что это?

Я сел обратно в кресло, потирая затылок.

— Боуи. «Герои».

Я сделал паузу.

— Любимая песня Дева. Он часто включал ее на повторе.

И я сделал тоже самое.

Фиби закрыла глаза и закачалась в такт. Белое платье с открытыми плечами развивалось вокруг ее ног. Ее длинные рыжие волосы струились свободными волнами, касаясь веснушчатой кожи, когда она двигалась.

Она улыбнулась. Полностью потерявшись в своем собственном мире, она подняла руки в воздух, и ее тело закачалось в такт. Ее бедра двигались в ритм песне… и я, бл*дь, не мог отвести взгляд.

Я откинулся на спинку, наблюдая, как она позволяла словам Боуи диктовать свои движения. И я увидел это, понял, почему она затягивала в свои сети одного мужчину за другим. Улыбка на ее губах была шире, когда она танцевала, ее бледная кожа казалась ярко-белой в свете костра. А потом она открыла глаза. Она открыла свои чертовски идеальные голубые глаза, и они посмотрели прямо на меня.

Она взялась за подол своего платья до колен и, покачивая материю в руках, подошла ко мне. Сучка танцевала для меня, и я знал, что это была она — настоящая. Никаких трюков, просто она чувствующая ритм и делающая то, что, черт возьми, хотела.

Самая горячая вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Песня закончилась, а потом снова ожила. Она рассмеялась, когда поняла, что это повтор, полностью отдаваясь тому, что любила. Не думая ни о своей дочери, ни о лице Лилы. О Мейстере или том чертовом аду, откуда она пришла.

Ее взгляд остановился на моем, и она затанцевала в моем направлении. Она подняла ногу и оседлала мои колени. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она откинула голову назад, обнажив свою длинную бледную шею. Ее плечи держали ритм, а бедра прижимались ко мне. Я мгновенно затвердел.

Мог сказать, что она чувствовала это, потому что, когда опустила глаза, ее взгляд был тяжелым. Наклонившись, я вытащил свой член из джинсов и приподнял ее бедра. Я приставил головку к ее входу и опустил Фиби обратно вниз. Ее стоны потонули в музыке. Но она продолжала двигаться в такт, мои руки двигались по всему ее телу. Я смотрел, как она танцует, как берет меня.

Она танцевала и танцевала, пока не кончила, увлекая меня за собой. Ее голова упала мне на плечо, и она рассмеялась. Я откинул голову назад, переводя дыхание.

— Мне нравится эта песня, — выдохнула Фиби.

Я кивнул и ухмыльнулся.

— Я всегда любил ее. Но теперь она нравится мне еще больше.

Она засмеялась.

— Мне нравится текст. Слова о том, чтобы быть героями.

— Да?

— Да.

Она улыбнулась и положила голову мне на плечо. Ее голова кивала в такт, пока Боуи еще семь раз пел о героях.

— Фиби?

Она подняла голову. Ее глаза были уставшими, но такими чертовски живыми.

— Ты переедешь ко мне, когда мы вернемся. Ты не вернешься к Ли. Ты принадлежишь мне.

Рыжие брови поднялись от удивления, но затем гребаная улыбка появилась на ее губах.

— Я принадлежу тебе, — сказала она и легла, обняв меня за талию.

Занятие любовью — так она называла наш трах. Я подумал об этом, прокручивая слова в голове.

И, бл*дь, сучка была права.

Она поймала меня на крючок, я заглотил наживку, но, в отличие от других несчастных ублюдков, она никогда не покинет меня… потому что я тоже ее поймал.

Навсегда.

Фиби

Через неделю…

— Сапфира?

Мои ноги бежали по твердой земле, подгоняемые бешено бьющимся сердцем. Мужчина втащил ее в большое здание. У меня перехватило дыхание, когда я последовала за ними внутрь.

Я задохнулась от запаха. Потом увидела, как мужчина дотронулся до нее, прижал к кровати и вколол зелье ей в руку. Сапфира склонила голову набок, и ее карие глаза безжизненно уставились на меня. Ее большие карие глаза с заметной веснушкой сбоку.