— Я не знаю.

— Почему?

— Клэр запретила мне видеться с ним. Он… он даже не пошел на похороны своего отца. Клэр и Том похоронили Тину отдельно, назвав моего брата убийцей. Я хоронил Дева в одиночестве, только Вик и Флейм рядом со мной. Ему даже не оказали военных почестей.

— Я перевернулся на спину и попытался дышать.

— Этот мальчишка был всей моей гребаной жизнью, а я не видел его много лет.

Я посмотрел на фотографию, на которой мы все были изображены, и даже больше не узнавал этих людей. Я не узнавал себя.

— Сейчас ему должно быть пятнадцать.

Я провел рукой по лицу Зейна.

— А я его ни хрена про него не знаю. И никогда не узнаю.

— AK. — Фиби положила голову мне на плечо. — У меня нет слов. Не знаю, чем тебе помочь.

— Ты помогаешь тем, что ты здесь, — сказал я. — Ты помогаешь, потому что понимаешь. Ни один другой человек никогда не понимал меня так, как ты. Ты понимаешь меня, а я — тебя.

Тишина затягивалась, пока я смотрел в потолок, полностью опустошенный.

— AK? — наконец спросил сонный голос Фиби.

— Да?

— Они все еще там?

Я напрягся и посмотрел на край кровати. Знал, что она имела в виду. Мои кошмары. Я приготовился увидеть изуродованные лица… но выдохнул.

— Нет, — хрипло ответил я, видя только темноту ночи. — Они ушли, — сказал я, и внезапная легкость подкралась к моему тяжелому сердцу. — Они ушли.

— Ммхм, — пробормотала она и потерлась щекой о мою грудь. — Это потому, что ты ни в чем не виноват.

Я посмотрел на рыжие волосы Фиби и впитал ее слова.

Ты ни в чем не виноват…

Я не помнил, как заснул, но в ту ночь я спал. Больше двух гребаных часов.

И мне вообще ничего не снилось.

AK

— Привет, — сказала Фиби, когда я открыл глаза.

Она все еще лежала рядом со мной в том же положении, как мы заснули прошлой ночью. Мои глаза болели, и уверен, веки были распухшими. В горле пересохло, и я был совершенно измотан.

— Привет.

Посмотрев вниз, я увидел, что ее рука все еще в моей. Я вздрогнул, когда посмотрел прямо на луч света, пробивающийся сквозь щель между занавеской и окном.

— Уже утро?

Я провел рукой по обнаженной груди. Должно быть, ночью я снял футболку.

— Уже полдень. — Она улыбнулась. — Мы проспали всю ночь и все утро.

Улыбка сошла с ее губ, она подняла руку и провела ею по моему лицу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не очень, — сказал я.

Фиби смотрела на меня, явно ожидая, что я скажу больше. Я вытянул шею и подумал о прошлой ночи. Обо всем, что рассказал. Я ждал привычной тяжести в груди. Стыда и чувства вины. И они были там. Я был уверен, что это ощущение никогда не исчезнет. Но сегодня его стало меньше.

— Но лучше, — сказал я искренне. — Немного лучше.

Ее взгляд смягчился.

— Хорошо. — Она снова поцеловала мне руку. — Я размышляла, пока ты спал.

— Да?

Она кивнула.

— Думаю… думаю, мы должны были найти друг друга, АК. Я считаю, мы должны были встретиться и вместе покинуть ад.

Я не ответил. У меня не было слов.

— Думаю, что никакое решение не бывает быстрым, и никакое лекарство волшебным образом не избавит нас от боли. Но я считаю, что мы должны пройти через эту боль, которую испытываем, чтобы двигаться дальше. И я верю, что какой бы Бог или великая сила ни существовали над нами, они сводят нас, чтобы мы могли исцеляться вместе. Исцелять другого так, как не смог бы ни один другой человек.

Ее глаза опустились, и гребаный румянец покрыл ее веснушчатые щеки.

— По крайней мере, именно это я и обдумывала. — Она рассмеялась. — Но это может быть просто глупость.

— Нет.

Я взял ее за подбородок, поднял лицо, ожидая, пока эти застенчивые глаза снова остановятся на мне.

— Думаю, ты права, Рыжая. Думаю, что ты можешь быть чертовски права.

Сияющая улыбка озарила ее лицо.

— Что?

— Рыжая, — сказала она со вздохом. — Мне нравится, когда ты меня так называешь.

— Да?

Она кивнула.

— Да.

Я двигался все ближе и ближе, пока мой нос не коснулся ее носа, а губы не зависли над ее губами.

— Знаешь, что мне нравится?

Она покачала головой.

— Твои губы на моих.

Она сглотнула и положила руку мне на грудь. Как только ее рука коснулась моей кожи, мой член зашевелился в джинсах.

— Правда? — тихо спросила она.

Я провел зубами по нижней губе.

— Мхм…

Я наклонился и коснулся губами ее губ, пока не услышал ее стон. Я провел рукой по ее обнаженной руке к тонкой бретельке ночной рубашки. Она вздрогнула от моего прикосновения, и я улыбнулся мурашкам, покрывающим ее тело.

— АК, — пробормотала она и закрыла глаза.

— Рыжая?

— Поцелуй меня, — попросила она.

Я запустил руку ей в волосы, и, черт возьми, поцеловал ее.

Мои губы горели, последствия этих гребаных слез. Мои губы — и ее губы — распухли, но я не отстранился, и она тоже. Мой язык проник в ее рот, и она застонала.

Я не торопился. Быть с ней вот так — совсем другое дело. Ни одна сучка никогда не знала меня таким. Никто никогда не знал всего о моих демонах — даже Вик и Флейм не знали, насколько ужасными были эти кошмары.

Но Рыжая знала. И я знал о ее боли. Знал о жестоком обращении. О ребенке. Та же вина и стыд, что текли по моим венам, текли и по ее.

Когда я оторвался от губ Фиби, она задержала дыхание. Но я не остановился, а провел губами по ее шее, откидывая рыжие волосы назад на подушку. Мы вдвоем занимали каждый сантиметр этой узкой кровати, но мне это нравилось. Она была здесь, подо мной, рядом со мной, и куда бы она или я ни двигались, другой был рядом.

Я переместился на нее сверху, двигая ее под своим телом. Мои руки согнулись по обе стороны от ее головы, когда я посмотрел на нее сверху вниз. Ее голубые глаза были широко раскрыты, зрачки расширены.

— Чертовски красивая.

Я убрал оставшиеся пряди волос с ее лица.

— АК, — сказала она, и в ее приглушенном голосе послышалось удивление.

Ее щеки раскраснелись, но я все еще мог видеть веснушки под розовым румянцем. И тут меня осенило. Ее развратили, вероятно, трахнули таким количеством способов, какое большинству сучек не довелось увидеть за всю жизнь. Но когда дело дошло до медленного, означающего нечто большее, чем соблазнение и оргазм, акта, она была чертовски растеряна.

С таким же успехом она могла быть девственницей. Бл*дь, как и я. Никогда еще я не брал сучку вот так — лицом к лицу, глаза в глаза. Никогда не брал сучку, когда между нами была честность, ничего недосказанного.

И никогда не брал сучку, которая мне нравилась.

Бл*дь… Мне нравилась Фиби.

— Ты… ты тоже прекрасен.

Она застенчиво улыбнулась и нервно положила руку мне на лицо. Она сказала, что ее дочь была красивой и застенчивой. Интересно, если бы ей не промывали мозги и не дрессировали до тех пор, пока она не стала влажной мечтой любого мужчины, была бы она тоже застенчивой. Бл*дь, да, красоты у нее было с избытком, но сейчас она была и чертовски нервной.

Наклонившись, желая почувствовать ее рот на своем, я поцеловал ее, быстро оторвавшись, чтобы губами коснуться ее шеи. Руки Фиби запутались в моих волосах, пока я продвигался дальше на юг — по ее ключице и вниз, пока вырез ее ночной рубашки не встал у меня на пути. Оглянувшись на нее и убедившись, что она этого хочет, я взял подол и медленно поднял его, обнажая ее ноги, киску, живот и, в конце концов, грудь. Когда она не запротестовала, я поднял его над ее головой и сбросил одежду на пол.

Я сел на корточки и посмотрел на нее, лежащую на узкой кровати. Ее кожа была такой белой, но совершенной. Мои руки опустились на ее икры, затем скользнули вверх по бедрам, по животу, пока не достигли груди. Медленно и нежно я провел пальцами по ее плоти, пока не добрался до сосков. Она быстро выдохнула, когда подушечки моих больших пальцев пробежались по ним. Я встретился с ней взглядом. Ее распухшие губы были приоткрыты. Спина выгибалась, когда я касался ее, исследовал ее тело. Но лучше всего было то, что ее обеспокоенные глаза, успокоились, когда остановились на мне.