Литмир - Электронная Библиотека

— Я не дрожу. — Я включила кофеварку, вернулась к столу и села напротив Питера. Я посмотрела на него и отодвинулась к спинке стула. Да, я говорила про фокусы, но на самом деле я умею понимать намерения и некоторые мысли людей. Все это могут, этому можно научить, как меня научила тетя. Я училась, глядя на нее. Я видела, как она прокладывает взглядом дорожку сквозь воздух, — и, если в комнате вспыхнет пожар, она не заметит, настолько она погружалась в подсознание клиента. Стертые воспоминания, желания, страсти — она видела их в глазах в ответ на вопросы; секреты и фантазии — она видела их в дрожании век или биении жилок на виске. Мелкие мысли — словно шепот, но сильные чувства — любовь, ненависть, счастье, страх — почти невозможно сдержать во время чтения. Если в человеке таится зло, он кричит о нем своими мыслями, которые почти затмевают слова.

— Хильди, мне не нравится, как вы выглядите, — сказал наконец Питер, и я расслышала его слова за шумом гнева и отчаяния. — Вы как будто задумали что-то… что-то безумное.

Но я читала другое, ясно и отчетливо: безнадежность и… Ненависть? Нет. Смерть. У него на уме смерть. Мне пришлось отвести взгляд. Он и сам умеет читать. Не надо, чтобы он видел мой страх.

— Может, вам принять что-нибудь, Хильди? Вот, у меня есть «ксанакс», мягкое успокоительное. Давайте я налью вам воды.

Питер пошел к стойке и начал открывать шкафчики.

— Где у вас стаканы? А, нашел…

Я слышала, как он налил воду в стакан, затем поставил стакан передо мной, а рядом положил маленький пузырек с белыми таблеточками.

— Нет, спасибо, — сказала я. — Я прекрасно себя чувствую.

— Хильди, я чувствую алкоголь. Вы явно вчера много пили. Примите таблеточку. Поможет расслабиться. Я сам уже пару выпил.

Питер смотрел на меня, и я быстро отвела взгляд.

— Я же сказала, я не пью таблетки.

— Иногда нужно. Когда врач говорит. Хильди! Хильди, вы слышите меня?

Я взяла пузырек и прижала к груди, чтобы таблетки не гремели в дрожащей руке.

— Хильди, у меня вчера был такой кошмарный вечер…

— А что? — спросила я. — Что ты делал?

— Я подумал, что Ребекка может прийти сюда, после того безумного звонка. Хотел поговорить с вами. С вами обеими. Когда приехал, вашей машины не было. Где вы были вчера вечером, Хильди?

— Беседовала с деловыми партнерами. А тебе зачем? — Я заплакала. Глаза наполнились слезами, потекли сопли, салфетка превратилась в мокрую массу, зажатую в кулаке. Какая-то из собак вдруг проскакала по полу гостиной.

— Прекратить! — завопила я. Потом сказала Питеру: — Извини.

Нет ответа.

— Питер?

Я огляделась. Куда он пропал?

У меня в сумочке лежали салфетки, и я, сняв сумочку со спинки стула, начала в ней копаться. И тут почувствовала, что Питер навис надо мной.

— Что ты делаешь? — воскликнула я, разворачиваясь на стуле.

Он смотрел на меня сверху вниз, и я снова читала смерть в его глазах.

«Смерть. Смерть. Смерть». Эта мысль пульсировала в воздухе вокруг меня, становилась громче и сильнее, стучала в унисон с моим сердцем.

Я вспомнила, как всего несколько дней назад он говорил, что уверен во мне. Как говорил мне, что уверен, что я не буду пить. Он не хуже меня умел заронить отрицательное внушение. Это все равно что сказать ребенку, что знаешь, что он не возьмет предложенную конфету. Попроси человека не думать о чем-то, и посеешь навязчивую идею. Неужели он зародил во мне идею, чтобы я напилась?

Он хотел «убедиться», что я никому не расскажу о нем и Ребекке. И как он собирался «убедиться»?

— Хильди, вам лучше принять лекарство. Вы меня беспокоите. Пожалуйста. Примите таблетку.

И тут я почуяла, как поднимаются волоски на шее — на «загривке», как говорила тетя; пальцы на руках и ногах стали неметь. Иногда тетя принимала для чтения очень злого человека (бывало, что и полного психа), и она говорила, что сразу чувствует их нестабильность — волоски на «загривке» встают дыбом, как только человек входит.

— Хильди, посмотрите на меня, — сказал Питер.

Я упорно глядела вниз, в стакан с водой. Я знала, что он умеет читать чувства, а страх прочесть проще всего — даже проще, чем гнев. Я шмыгнула носом, промокнула глаза мокрой салфеткой, потом снова начала копаться в сумочке, чтобы не поднимать глаза. Я и Ребекка стояли на его пути, были угрозой его будущему. Что он приготовил для нас?

— Прости, Питер, — сказала я, пытаясь говорить ровно. — Пойду возьму салфетки.

Питер большой ладонью обхватил мое запястье. Ладонь была очень холодна.

— Нет. Оставайтесь тут, — сказал он. Потом добавил мягче: — У вас пульс скачет. Лучше посидеть спокойно. Выпейте воды. Вы меня беспокоите.

Мы замерли на несколько мгновений — его большая рука у меня на запястье, мои глаза устремлены в стол.

— У вас шок, — сказал Питер. — Вы отходите после алкоголя — это и есть похмелье, просто отход, — и переживаете из-за новостей о Джейке. Вам нужно отдохнуть.

На самом деле мне нужно было выпить. Я вдруг подумала — где Ребекка? Потом спросила себя, зачем Питер искал нас вчера вечером — искал двух женщин, кто в состоянии разрушить его жизнь. Вчера он открыл охоту на ведьм; сейчас он сжал мое запястье.

Голова гудела. «Боже, хоть один глоток…»

— Я знаю, Хильди, вы думаете о том, как вам хочется выпить, но это плохая идея. Примите таблетку. Она успокоит нервы.

Бабе и Молли снова начали возню и лай в соседней комнате, Питер повернулся на стуле. Тут мне удалось выдернуть свою руку и с трудом встать на ноги.

— Что там? — спросил Питер.

— Просто собаки, — ответила я, пятясь от Питера. — Они все время так лают, Питер. Они… они сводят меня с ума.

— Куда вы?

— В ванную. — Я боялась повернуться к нему спиной, и теперь Питер, очевидно, видел мой страх.

— Хильди, боюсь, сейчас вы упадете в обморок.

Питер шагнул ко мне.

Я повернулась и побежала.

Мимо ванной, через старую кладовку я понеслась по ступенькам в подвал. Я еще успела потянуть за собой дверь, она захлопнулась, и мне хватило времени юркнуть в темноту внизу лестницы. Потом Питер открыл дверь, впустив желтый луч пыльного света по центру старых деревянных ступеней. От единственного светильника на потолке остался только болтающийся патрон, лампа перегорела несколько недель назад. Все руки не доходили поменять. Слышно было, как Питер пощелкал выключателем у двери — бесполезно. Я стояла на коленях, сжавшись за водонагревателем.

— Хильди! — теперь он говорил мягко и ласково. — Это я, Питер.

Сердце бешено колотилось.

— Хильди, это просто Питер.

Я сидела тихо, как мышка.

— Хильди, думаю, у вас паранойя. Так вы чувствовали себя во время похмелья, да? Вы воображали ужасные вещи. Вы думали, что против вас плетут интриги. Я ничего не замышляю, Хильди. Я всегда восхищался вами. Я помню вас, когда вы были еще подростком. Помните? Вы, Элли, Мейми и я. Помню, как мы однажды пришли к вам в дом поесть чего-нибудь, и ваша мама сидела на крыльце.

Снова полились слезы, я еле сдерживалась, чтобы не шмыгать носом. Питер осторожно спускался по ступенькам. Дверь подвала прикрылась за ним, и он нащупывал каждую ступеньку мыском ботинка.

— Ваша мама была такая красивая. Я помню. Она держала на коленях кошку и улыбалась нам.

Слезы, слезы. Я еле дышала.

Питер спустился до нижней ступеньки, повернул и начал медленно пробираться в темноте. Я живо вспомнила, как мы играли в прятки, когда он был совсем ребенком и с ним сидела Элли, вспомнила, как нравилось Питеру, если мы выпрыгивали из тайника и жутко пугали его. Охотник превращался в добычу, это нравилось ему больше всего. Теперь добычей была я, и сердце выскакивало из груди. Потом раздался звон, — Питер наткнулся на мои пустые бутылки. Они скапливались тут всю зиму. Я держала их до весны, когда собиралась отнести на помойку. Ранней весной, когда никого не будет поблизости.

Хильди, позвольте мне помочь вам. Ваше отрицание, ваша бредовая паранойя — все это часть болезни. Зачем вы прячетесь? Это только я. Это я. Ваш друг Питер.

50
{"b":"858787","o":1}