Словом, мое дело — знать дела других. Я — лучший агент по недвижимости в городе, где главные отрасли — антиквариат и недвижимость. Раньше главными были кораблестроение и моллюски, но последние стапели в Вендовере закрылись больше тридцати лет назад. Сегодня у нас те, кто не получает прибыли с новенького хедж-фонда, продают по вздутым ценам недвижимость на побережье — тем, кто получает.

Можно, как прежде, собирать моллюсков — приливные болота за бухтой Гетчелла отличное место, — однако на жизнь так уже не заработаешь. Даже моллюсков для «Знаменитых жареных моллюсков Клема» засыпают в темные чаны с маслом из холодильников, прибывающих из Новой Шотландии. Нет, лучший способ зарабатывать здесь — риэлторская компания: продавать, управлять, улучшать и обслуживать бесценные прибрежные земли, бывшие когда-то болотами и фермерскими хозяйствами, а теперь в журнале «Бостон» названные «Новый Золотой пляж Северного берега».

Оказалось, что Брайан Макаллистер — владелец журнала «Бостон». В день нашего знакомства, когда я показала ему будущий дом, Брайан ткнул в журнал, лежавший на сиденье машины рядом со мной, и воскликнул:

— Эй, Хильди, у вас мой журнал.

— Правда? О, тогда возьмите, конечно. Мой, значит, где-то еще.

— Нет, — рассмеялся Брайан. — Я — владелец. Журнал «Бостон». Я издатель. Купили с другом в прошлом году.

«Чертова ты шишка, настоящий носорог», — подумала я. Ненавижу богачей. Но произнесла:

— Это один из моих любимых журналов.

Я ведь показывала ему дом за два миллиона долларов, дом, который — я знала точно — его жена в мыслях уже выпотрошила и перестроила заново; покрасила и обставила, провела канализацию и электропроводку и эффектно осветила — за несколько коротких дней после того, как впервые увидела.

— Мы вам организуем хорошую скидочку в разделе рекламы недвижимости, если пожелаете, — предложил Брайан.

— Это было бы здорово, спасибо, Брайан, — ответила я.

И стала ненавидеть его чуточку меньше.

Венди Хизертон обожает устраивать вечеринки для чудесных клиентов. Так она благодарит их за сделку и заодно знакомит с другими людьми — которых Венди считает чудесными. Ее сын Алекс и его бойфренд Дэниел занимаются приготовлениями. Дэниел — дизайнер по интерьерам, Алекс коллекционирует антиквариат.

Ужин для Макаллистеров они решили провести в саду. Под цветущей магнолией поставили несколько длинных банкетных столов. На ветвях развесили бумажные фонарики. Затем покрыли столы несколькими старинными белыми льняными скатертями Венди и выставили лучшее серебро, фарфор и хрусталь — весьма неожиданно и эффектно для ужина в саду. Ветви пахучей сирени свисали из высоких серебряных ваз. Факелы, источающие цитрусовый аромат, окаймляли дорожку от дома к столам и торчали из земли вокруг столов, чтобы отгонять насекомых. «Волшебно», — повторяли все в один голос Венди, Алексу и Дэниелу. И это была правда.

Хотя вечеринка началась в семь, я появилась только к восьми, потому что больше не пью коктейлей. Я на «реабилитации» и не часто посещаю вечеринки; стараюсь приходить перед самым ужином и откланиваюсь сразу после десерта. На вечеринку у Макаллистеров я пришла одновременно с Питером и Элизой Ньюболдами. Питер, Элиза и их сын Сэм живут в Кембридже, потому что Питер — психиатр в больнице Маклина в Белмонте. В Кембридже у Питера маленькая частная практика — и в Вендовере тоже, но сюда он приезжает только по пятницам и иногда по субботам.

Когда мы подходили к крыльцу Хизертонов, Питер тронул меня за плечо и сказал:

— Ну что ж, хотя бы один знакомый на этой вечеринке. — Потом повернулся к жене: — Элиза, ты ведь знаешь Хильди Гуд?

— Нет, Питер, — язвительно ответила Элиза. — Я никогда не слышала о Хильди Гуд.

Питер снимал у меня кабинет, над моей конторой «Недвижимость Гуд», много лет, однако Элизу я встречала на самом деле всего несколько раз. Она ведет писательские семинары в Кембридже, но, честно сказать, я не помню, что она пишет сама. Может быть, стихи. Сэм, став подростком, отказывается приезжать в Вендовер по выходным; а Элиза, как мне казалось, никогда не хотела сюда приезжать вообще, так что Питер обычно проводил выходные в Вендовере в одиночестве. Он говорил мне, что его это устраивает и что он пишет новую книгу — что-то вроде «Психология сообществ».

Когда мы вошли, молодая девушка проводила нас через гостиную на задний двор, где подавали коктейли, и спросила, что мы будем пить. Питер попросил пиво. Элиза поинтересовалась, какое есть белое вино, и, поморщив носик на два названия, остановилась на «пино гриджио».

Я попросила содовой с долькой лайма.

Мою собственную «интервенцию» мне внезапно устроили почти два года назад дочки, Тесс и Эмили, милые крошки. Эмили живет в Нью-Йорке, а Тесс — неподалеку, в Марблхеде, в двадцати минутах отсюда. Одним холодным ноябрьским вечером Тесс и Майкл, мой зять, пригласили меня на ужин. Их сын Грейди был тогда совсем маленьким, и я с нетерпением предвкушала визит. Тесс немного отдалилась после рождения сына — отдалилась от меня, я имею в виду; с ними все время была мать Майкла, Нэнси.

— Я бы с удовольствием посидела с Грейди, — повторяла я Тесс без устали. — Вы с Майклом можете сходить на ужин или в кино. Оставьте Грейди со мной.

— Нэнси живет в Марблхеде, тебе не стоит тащиться в такую даль, — отвечала Тесс.

Я повторяла, что мне нисколько не трудно, но она никогда не просила, так что я поняла: ей в самом деле не хочется меня беспокоить.

Тем вечером я приехала в Марблхед и с удивлением обнаружила на подъездной дорожке у дома Тесс и Майкла две машины — помимо их собственных.

— Привет! — радостно воскликнула я, открыв дверь. Я чувствовала себя прекрасно. Днем подписала сделку, а потом отмечала ее с клиентами в «Таверне Уорвика». Выпила-то один или два бокала. Ну максимум три. Добравшись до гостиной Тесс, я обнаружила там Эмили — она привезла и своего бойфренда, Адама, из самого Нью-Йорка. И Сью Петерсон была там — моя секретарша. Была еще какая-то плотная женщина с короткими медными волосами (а если правду говорить — с оранжевыми). Все сидели, но разом поднялись, стоило мне войти в гостиную. Они сочувственно улыбались мне, и первое, что пришло в голову, — что-то случилось с Грейди. У меня ноги подкосились. Стоять я не могла.

— Мама, — сказала Тесс, смаргивая слезы. — Проходи, садись.

Я позволила подвести себя к дивану и села — Тесс с одной стороны от меня, Эмили с другой. Я все еще паниковала по поводу ребенка. Кое-что во мне, Тесс и Эмили никогда не могли оценить: все, что я делаю, я делаю для них. Что главная моя забота — об их благополучии. Их, а теперь и маленького Грейди.

Думаю, всем известно, как это бывает. Девочки наперебой зачитывали вслух постыдные подробности инкриминируемых мне пьяных проступков. День, когда я слишком много выпила на выпускном у Эмили. Вечер, когда «отрубилась» (это их слова, не мои — я просто задремала) перед ужином на День благодарения. Случаи, когда «зигзагами шла» в машину и пугала их, настаивая, что сама поеду домой. Потом, разумеется, «вождение в пьяном виде». Меня остановили предыдущим летом, когда я возвращалась домой от Мейми Ланг. Мейми — самая старая моя подруга, мы знакомы еще с третьего класса; и как-то вечером мы немножко перебрали, и по дороге домой я любовалась луной. Я ехала мимо соляных болот, а ярко-оранжевая луна словно кувыркалась по траве, не отставая от меня и преследуя, как игривый воздушный шарик. Я ехала по Атлантическому проспекту и у знака «стоп» перед 122-м шоссе заметила машину. Я начала тормозить, однако, видимо, неправильно оценила дистанцию и въехала в чужой автомобиль. Едва коснулась. Осталась малюсенькая вмятинка на крыле, и все; но с моим везением за рулем оказался патрульный полицейский. Патрульный Спренгер. Из всех полицейских именно Спрен-гер. Наш местный патрульный когда-то встречался с Эмили, наш единственный городской полицейский, Хаскелл по прозвищу Соня, лучший друг моего брата Джадда. А Спренгера я до той ночи и не встречала. Он понятия не имел, кто я такая.