В городках вроде нашего забавно наблюдать, как некоторые вновь прибывшие верят, что действительно дружат с местными — коренными горожанами. Алан Харрисон, известный бостонский адвокат по гражданским делам, который сюда приезжает на выходные, как раз из таких. Он предлагал бесплатно свои услуги Фрэнки, считая, как и многие, что тот едва сводит концы с концами. И многие в городе пришли на заседание по зонированию, чтобы поддержать старого доброго Фрэнки Гетчелла, бедного гонимого Фрэнка. Это они зря. Закон не имеет обратной силы, а Фрэнки занимался своим бизнесом задолго до того, как были написаны законы функционального зонирования.

Обычно я просто машу Фрэнки рукой, но сегодня мне нужно было поговорить с ним о доме Кэсси, так что, заправив машину, я пошла туда, где он склонился над старым ржавым грузовиком. Мотор «форда» работал, из радио ревела музыка. Фрэнки улыбнулся мне. Я его улыбки игнорирую. У нас с Фрэнки своя запутанная история — история, которую Фрэнки считает забавной, а я — унизительной (это забавляет Фрэнки еще больше).

— «Кинке», Хил, — сказал Фрэнки.

— Что?

— По радио. — Фрэнк кивнул на кабину грузовика. — «Кинке». Хильди, ты когда-нибудь слушала эту станцию? Крутят ностальгию. Старые добрые песни.

— Фрэнк, я звонила тебе утром.

— Что случилось?

— Я пытаюсь продать дом Патча и Кэсси Дуайтов. Знаешь Патча, сына Ральфа Дуайта?

— Ага.

— Так вот, с домом нужно поработать. И у них мальчик… проблемный… знаешь?

— Ага, знаю. Отстает. Вижу его частенько с Патчем на рынке.

— Да, у маленького Джейка очень серьезные проблемы, и они хотят переехать в Ньютон, чтобы он ходил в специальную школу. Короче, у меня вроде бы есть покупатель, они приедут в эти выходные. А там катастрофа. Дом маленький, но нужно поправить гипсокартон. И все внутри придется покрасить…

— Хил, я отправил ребят работать в Манчестер. Расчищаем землю под новый дом. Работа большая, послал всех.

— Всех?

В «команду» Фрэнка Гетчелла попадают местные завсегдатаи кабаков, несколько мексиканцев без документов, изредка бывший зек и армия школьников и студентов колледжей, считающих, что «мужают» в отряде Гетчелла. Они ездят загорелые, без рубашек, в грузовиках и трейлерах, в которых дребезжат газонокосилки, триммеры и прочее оборудование для землеустройства. Или стоят — все равно без рубашек, — блестя потными торсами, на ступеньках лестницы и красят стену дома, разражаясь возгласами, стоит пройти мимо знакомой девчонке. В обеденное время все потрепанные грузовики Гетчелла можно найти на стоянке у пляжа Норт-бич — парни обедают, рассевшись на валунах. Мои дочери с подругами всегда норовили оказаться в бикини в полдень на Норт-бич — если были свободны в будни. Но теперь осень, и парни вернулись в школу.

Фрэнки пожал плечами и убрал заправочный пистолет на место. Прочитав цену на баке, он присвистнул.

— Только глянь, Хильди. Почти девяносто баксов, чтобы накормить этого сукиного сына.

— Вот, кстати, напомнил. Меня давно спрашивали, не хочешь ли ты продать побережье. То, рядом со мной. Я пыталась дозвониться до тебя несколько раз в конце лета, но… автоответчика нет.

Фрэнки прищурился на солнце, потом взглянул на меня:

— А кто спрашивает? Застройщик?

— Нет. Бизнесмен, из Бостона.

— И зачем оно ему?.. Слушай, «The Who». Вот, Хил, чертовски хорошая песня. — Фрэнк сунул руку в кабину и сделал радио погромче.

— Сам как думаешь, Фрэнк, для чего ему земля? — Я старалась переорать музыку. — Хочет поставить там дом. Это очень ценная земля. Для тебя я могла бы выставить такую продажную цену…

— Не-а. Самому пригодится. Я люблю там рыбачить.

Из кабины грузовичка гремела музыка, и Фрэнки загудел в такт песне, завинчивая крышку топливного бака.

— Фрэнк, мне и раньше эта песня не нравилась, а ты своими завываниями делаешь ее только хуже, — сказала я, затыкая уши и морщась. У него совсем нет головы. Его собственность стоит несколько миллионов долларов, а он цепляется за нее, чтобы было где удить рыбу. Мои комиссионные с такой сделки позволят легко решить проблему с закладной.

Фрэнк рассмеялся и проревел, перекрывая радио:

— Что, Хил, не нравится, как я пою?

— У тебя внутри треснутый колокол, Фрэнк; скажу правду по-дружески.

Фрэнк сунул руки в карманы джинсов и уставился вдоль улицы, весело подергивая плечами.

— Ты даже не хочешь, чтобы я спросила его, сколько он решился бы заплатить?

Фрэнк сунулся в окошко кабины и сделал радио тише.

— Спроси, конечно, — чего бы не узнать, сколько он готов заплатить.

— Ладно, забудь. Не буду тратить его время. Так ты точно не знаешь никого, кто не прочь заработать несколько баксов на неделе?

— Когда нужно?

— Я собираюсь показывать в субботу.

— А это не ты плавала вчера ночью? — спросил Фрэнк. Он бросил на меня быстрый взгляд, потом снова уставился в землю, улыбаясь.

— Что? Плавала вчера ночью? Нет. То есть… Возможно… Иногда я выхожу окунуться. Если ночь теплая. Да, если подумать, я выходила купаться…

Ага, я так и понял. Я тоже выходил. В своих сапогах. Ночная рыбалка. И мне показалось, что я вижу тебя. Вчера холодновато было для купания.

— Вода в это время года — самая теплая. И ты это знаешь.

«В своих сапогах? Ночью?»

Вчерашний вечер представлялся туманно, но теперь, увы, я вспомнила, как доплыла до лодочного сарая за второй бутылкой, а потом, позже до береговой линии. В чем мать родила, я громко фыркала и смеялась, пока мои девчонки с подвыванием и лаем скакали у моих ног.

Я вперилась во Фрэнка. «В своих сапогах?»

— Ты плохо кончишь, — рассмеялся Фрэнк, а я вспомнила, как визжала от неизбывного восторга, нырнув в ледяную воду, и как выбиралась, хохоча и ругаясь, из прибоя — и мои крошки под ногами, пихают меня и огрызаются друг на дружку.

Фрэнк оперся на дверцу грузовика и подпевал идиотской песне, как старая жаба, а я принялась соображать — видел ли он, как я неслась от реки к дому, хохоча, словно безумная; сиськи качаются и хлопают, толстый зад мотается туда-сюда, волосы водорослями прилипли к лицу. Когда я утром проснулась, между пальцев ног набились листья, а в волосах был песок — я еще тогда подумала…

Ну, теперь знаю.

Я повернулась к Своей машине и рявкнула:

— Мне надо звонить, выяснить, кого еще можно раздобыть.

— Хильди, погоди. Я съезжу. Посмотрю, что нужно сделать.

— Серьезно, Фрэнк, ты сможешь? — Я повернулась к нему, хоть и чувствовала, что щеки пылают. — Дуайтам правда надо помочь.

— Есть один парень в Беверли по таким работам. Может, он, ну и еще один…

— Это было бы просто великолепно, Фрэнк. Спасибо.

— Дрянь вопрос, Хил.

Я повернулась, а Фрэнк за моей спиной допел последние слова песни. Фрэнки и впрямь в форме. Понятия не имею, с чего он так завелся.

Потом уже я выяснила — Ребекка сама рассказала, — что Макаллистеры не прожили на Вендоверской Горке и месяца, как Ребекка поняла, что совершила, возможно, худшую в жизн и ошибку. Переезд в сельскую местность должен был снизить напряжение жизни в Бостоне. Она считала, что вполне может соответствовать, пусть не на сто процентов, женам сотрудников Брайана, многие из которых строили собственную карьеру. А сцена приема в частную школу в Бостоне Ребекку, как она призналась мне позже, добила окончательно. И она подумала, что им с детьми следовало бы жить в сельской местности — она и сама ребенком так жила. Она понимала, что будут реже видеться с Брайаном, но разве не лучше ему самому будет, приезжая домой после рабочей недели в городе, видеть жену спокойной и радостной, а не сталкиваться ежедневно с раздраженной? Словом, так Ребекка представляла себе переезд, но, оказавшись на холме одна с детьми и с неулыбчивой няней-полячкой Магдой, почувствовала себя брошенной. Именно таким словом она описала в разговоре со мной свое положение. Брайан «бросил» ее в Вендовере.