И самое удивительное, Фрэнк знал все о Ребекке и Питере. Это выяснилось одним теплым вечером в начале мая, когда мы гуляли с собаками по прибрежному участку Фрэнка — тому, который рядом с моим домом. Фрэнк напомнил, как я купалась голой, и я рассмеялась.
— Я тогда была немного пьяная.
Теперь, когда я больше не пью, мне легко смеяться над моими прежними днями. Я была одной из тех людей, о которых слышала на собраниях. Та дама, которая пила в одиночку, которая то и дело себя позорила, ушла. И не вернется, пока я не пью. Понимание этого не унижало меня, а наоборот, укрепляло. Я изменилась. И заодно скинула несколько кило в средней части фигуры. Фрэнк постоянно был рядом, и я чувствовала себя не такой одинокой.
Мы брели по берегу. Небо приобретало сумеречный оттенок, а море, холодное с зимы, блестело бесчисленными крохотными барашками, друг за другом исчезавшими на песке.
— Золотой час, Фрэнк, — сказала я.
— Золотой час. С войны не слышал этого выражения.
— В самом деле? Вы знали про золотой час во Вьетнаме?
— Да. Медицинский термин.
— Да нет. Термин кинематографический. Ребекка мне рассказала. Это про свет, угасающий в конце дня.
— Ну, во Вьетнаме так говорили про медицинскую помощь пациенту в первый час после ранения. Критическое время после тяжелого ранения — если не окажут помощь в течение часа, шансы выжить сильно падают. Я там водил санитарную машину.
— Я и не знала, Фрэнки. Я вообще ничего не слышала от тебя о войне.
— А что о ней говорить? Преставляешь, — неожиданно сказал Фрэнк, — я частенько видел твою безумную подружку Ребекку с Питером Ньюболдом — на его пляже по ночам. Все прошлое лето они веселились полуголые в темноте. Наверное, думали, что их никто не увидит. Но когда идет косяком луфарь, я люблю порыбачить ночью. Выхожу на своей плоскодонке с пляжа Харта — никто и не догадается, что я там. Странно, что он с ней закрутил, — он ведь сам мозгоправ.
— Ну и что? — спросила я.
— Да она совершенно свихнулась, Хил. Я знаю, ты с ней дружишь, но она полная психичка. Сначала она была нормальной — когда ты показывала ей дом, а потом рехнулась.
— Неужели? — засмеялась я. — Слышала, кто-то из твоих парней вывел ее из себя. Что там было?
— Череп Уайт приехал вывезти мусор — вскоре после ее переезда, — и грузовик сломался; а у нас ведь нет мобильной связи…
— Фрэнк, твои грузовики — кошмар. Почему бы тебе не купить пару новых, чтобы не ломались на каждом шагу?
— О чем ты? Нормальные грузовики. Зачем покупать новые, пока старые бегают?
Тут я захихикала. Дело не в том, что Фрэнк — скряга (хотя это правда). Еще он ненавидит новые вещи. Он содрогается от мысли о любых переменах.
— Так что случилось у Ребекки? — напомнила я.
— Череп стучит в дверь дома, и нянька говорит, что не может пустить его позвонить по телефону, потому что мамаши нет — она ездит верхом, на лугу за конюшней. Череп идет к конюшне — никто не скачет. Тогда он заходит в конюшню — и там твоя ведьма-подружка, в стойле для мытья: разделась до исподнего и поливает из шланга себя и коня. Увидела Черепа, подпрыгнула и начала визжать…
— Ну и что такого? Знаешь, как жарко летом на коне? Наверное, она ужасно смутилась, что старый Череп Уайт стоит и пялится на нее в одном белье.
— Да? А Черепу пришлось топать через всю Вен-доверскую Горку до дома Браунов, чтобы позвонить мне. Когда я приехал, чтобы завести грузовик, Ребекка выскочила из дома и начала кричать, что я незаконно проник на ее территорию и что она вызовет копов. Я ей говорю: «Как это незаконно?» А она мне: «Я вас уволила, значит, вы проникли незаконно». А потом заявляет: «Если через десять минут грузовик не уберется, я вызываю копов!»
Фрэнк рассказывал со смехом.
— Типа, меня арестуют за то, что мусорный грузовик сломался на работе.
Это было забавно, и я тоже посмеялась, представив реакцию Ребекки на Фрэнка и на Черепа. Как они ее напугали. Двое самых мягких мужчин, каких я знала в жизни. Старый Череп Уайт работал раньше на моего отца, на рынке. Он занял мясной прилавок, когда папа купил магазин; во время праздников они давали скидку на мясо и индюшек для некоторых семей, у кого выдался неудачный год. Вряд ли «Стоп-н-шоп» сохранили этот обычай. Череп выручил моего брата, Джадда, когда тот по пьяни въехал на пикапе ночью в канаву. Череп отбуксировал его с помощью одного из старых грузовиков Фрэнка и лебедки — до того, как подоспели копы. И не протрепался папе, лишь предупредил Джадда, чтобы тот завязывал. На мой взгляд, Череп Уайт — хороший человек. Прозвище «Череп» он получил, когда рухнул с дерева (еще в школе) и разбил голову. Его настоящего имени никто уже не помнил; по крайней мере никто из моих знакомых.
— Ребекка на взводе, это да. Может, она и немного не в себе, — сказала я, — но таких у нас много. А кому какое дело до них с Питером? Вряд ли они — первая пара семейных, закрутивших роман в нашем городе.
— С ней что-то действительно не так.
— В каком смысле?
— Она охотится на него… преследует. Называй как хочешь.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, он тут нечасто бывает и поручил нам приглядывать за домом. Как-то в пятницу я расчищал его дорожку от снега — так Ребекка раз пять проехала мимо.
Она все время бродит по его пляжу, когда Питера нет, — мы же видели ее с лодки Мэнни.
— Да, она немного озабочена, — согласилась я. — Думаю, она влюблена.
— У ее мужа хоккейная команда, он летает на частном самолете. Мне просто интересно, чего она хочет от Пита Ньюболда.
— Фрэнк, она влюблена. Ты такой циник, что не веришь в любовь? Может, она ничего не хочет. Она просто любит.
— Такая охота не похожа на любовь. В этом что-то есть ненормальное, если хочешь знать.
— Слежка, — засмеялась я, — а не охота. Слежка.
— Как угодно. — Фрэнк притянул меня к себе. — Если не перестанешь надо мной смеяться, я тоже начну слежку.
— Обещаешь? — Я отпрянула и побежала к дому.
— Обещаю! — взревел Фрэнк и погнался за мной. Я кричала от восторга, собаки визжали и ловили пятки Фрэнка.
Телефон зазвонил в половине четвертого утра. Я лежала, прижавшись к Фрэнку, и пришлось выпутываться из его прочных объятий. Фрэнк заворчал и попытался снова прижать меня к себе, но я отпихнула его руку и потянулась к трубке.
— Алло! — сказала я. Если среди ночи раздается звонок, невольно думаешь, что кто-то умер. Сердце заколотилось.
— Хильди? — произнес дрожащий незнакомый голос.
— Да, кто это? — спросила я.
— Это я… Ребекка. — Она всхлипывала.
— Ребекка? Что случилось? Вы в порядке?
Фрэнки уже сидел в постели, уставившись на меня.
— Питер сказал, что хочет разорвать наши… отношения. Он бросает меня.
— Ребекка, простите, сейчас половина четвертого утра. Позвоните утром, поговорим.
— Я всю ночь пыталась дозвониться до Питера, но он, наверное, отключил телефон. Там гудки. Звонила ему и в Кембридж, и сюда.
Ясно, — вздохнула я. — Наверное, не стоило звонить в Кембридж.
— Он не отвечает на мои звонки!
— Ребекка, — сказала я мягко, — подумайте как следует, что вы творите. Если Элиза узнает о вас и Питере, она расскажет Брайану. И тогда все может кончиться очень, очень плохо. Ребекка, подумайте о Лайаме и Бене.
— Разумеется, я уже думала о них. Я всегда думаю о них. И мне казалось, что Питер оставит Элизу и поможет мне растить мальчиков.
Я промолчала. А что тут скажешь? Я покачала головой Фрэнку, закатив глаза.
— Вешай трубку, — сказал он одними губами.
— А теперь, теперь он почему-то… он даже не хочет говорить со мной. Мне надо знать, Хильди. Я хочу, чтобы вы провели чтение. Скажите мне, что на самом деле происходит.
— Ребекка, я не могу разобраться, что происходит у человека в голове, — разве что в своей, да и то чаще всего смутно.
— Я видела, как вы это делаете, вы делали это со мной.
— Я не знаю, что думает человек, тем более если я его не вижу. И даже если вижу, это вовсе не чтение мыслей…
