— Фрэнк не обращался с ней плохо, — рассердилась я. — Бетти — ведьма.

Тут уж Ребекка весело расхохоталась.

Я тоже посмеялась насчет вредной Бетти, но меня обидело, что Ребекка сказала такое про Фрэнка. У нас теперь не столько лошадников, как во времена моего детства. Зато у всех по крайней мере есть собаки, и многие — я сама в том числе — считают, что обижать животное так же отвратительно, как обижать ребенка. Вряд ли кому захочется услышать такое про себя. Фрэнк ни за что не обидит ни одно живое существо.

— А дальше? Что еще? — спросила Ребекка.

— В следующий раз вы встретились на пляже, перед домом Питера.

— Да, на следующей неделе, — подтвердила Ребекка. — Я не имела понятия, где дом Ньюболдов, но уже ездила по Ветреной улице раньше и знала, что там смогу припарковаться недалеко от берега. Я взяла с собой Гарри, акварель и бумагу. Иногда я делаю акварели, а потом, если понравится, в студии повторяю в масле. И вот я сижу на куске плавника и рисую и вдруг слышу голос Питера Ньюболда — «Ребекка!». Мы оба остолбенели. Я устроилась прямо перед его домом.

На самом деле пляж в конце Ветреной улицы — частный. Об этом напоминает табличка. Но на такие таблички люди вроде Ребекки — люди родом из денег — внимания не обращают; думаю, она взглянула и прошла мимо.

— Затем вы начали встречаться на пляже регулярно. Не каждый день… не каждый, нет, несколько раз в неделю. Сначала вы оба делали вид, что это совпадения, но дошло до того, что тот, кто опаздывал или не приходил на случайную встречу, приносил извинения.

Ребекка потрясенно молчала.

— Питер был неравнодушен к вашим картинам. И если вы не виделись несколько дней, он спрашивал: «Что нового написали?» Его очень интересовало ваше искусство, ваше желание написать его пляж, то, как он видит море. Он интересовался вашим искусством так, как никогда не интересовался Брайан.

— Хильди, это правда, но дело в том, что Питер сам настоящий художник. Его с детства увлекала фотография. Однажды он принес отпечатки фотографий, которые сделал вечером — его любимое время на берегу, из-за света. Они были просто прекрасны. Он действительно любит свет и цвет — как любят художники. Вам известно, что он хотел стать художником?

— Нет, — ответила я. — Я не настолько хорошо знаю Питера.

Это была не совсем правда. Я всегда считала, что очень хорошо знаю Питера, но теперь узнавала его еще лучше.

— Расскажите еще, — попросила Ребекка. — Расскажите, что еще вы знаете.

— Он хочет уйти в отставку, — объявила я. — Страстно хочет. Он перегорел. А его брак мертв уже несколько лет. Он хочет дописать свою книгу и отправиться путешествовать…

В глазах Ребекки заблестели слезы.

— Невероятно. Я знаю, что Питер никому не рассказывал, кроме меня. Все правда.

Господи. Люди — романтики-идиоты. Конечно, правда. И для Питера, и для большинства мужчин, заведших роман в середине жизни. Вот еще один ключ: никто не желает понять очевидной и зримой реальности — мы все совершенно одинаковые. Мы охотнее верим в незримое и невероятное: что судьбу определяет расположение звезд, что каждого — уникального и чудесного меня — поддерживает духовная сущность, что люди способны читать мысли, что судьбу можно предсказать и даже изменить. А простая правда такова: большинство людей очень похожи. Простая и очевидная правда в том, что в определенной ситуации есть очень мало вариантов того, что человек сделает, подумает, чего испугается или захочет.

— Однажды, — продолжила Ребекка, — мне понадобилось позвонить Магде, проверить, как там дети.

Была пятница. По пятницам Питер перестал принимать пациентов, потому что пытался больше уделять времени своей книге. Но часто делал перерывы и приходил посмотреть, над чем работаю я. Он предложил зайти к нему, чтобы позвонить. Я зашла. Когда я повесила трубку, он стоял в дверях, ведущих на крыльцо. Мне пришлось пройти рядом с ним к выходу; не знаю, что на меня накатило, но, проходя, я пальцем коснулась его руки — на сгибе локтя, и потом провела линию к его ладони. Он схватил меня за руку… и держал. Так это началось.

Интересно. Питер сделал первый ход. Он затащил ее в дом и именно он удержал ее. Я предполагала обратный вариант, но теперь все открылось.

— Вам нравится мужчина, ведущий в постели, а Брайан, при всей браваде и крутой южнобостонской внешности, — в постели душка.

Ребекка чуть не поперхнулась вином, пораженно расхохотавшись.

— Невероятно, как вы точно сказали. Да, Брайан — ванильный парень, правда.

Питер, по словам Ребекки, любил верховодить в постели. Он хватал оба ее тонких запястья одной рукой и держал их над ее головой, при этом умудряясь целовать, а второй рукой расправлялся с ее одеждой.

— Поцелуи, — сказала Ребекка. — Этот человек знает, как надо целовать.

Я вздохнула и налила себе еще бокал вина.

«Да, поцелуи. Да».

— Вы встречались вечером в его кабинете, — сказала я, вспомнив ночь, когда заехала в офис за документами для сделки. Просто стыдно, насколько все было просто, но я наслаждалась.

— Да, Питер начал беспокоиться из-за встреч у него дома. Он боялся, что кто-нибудь заметит мою машину, а может — что мы оставим какие-нибудь улики. Мы несколько раз встретились в его офисе… не для сеансов. Теперь мы встречаемся в кабинете над его гаражом. Там он пишет. Элиза никогда туда не заходит. Там очень уютно. Задумывалось, как маленькая комнатка для гостей, так что там есть и кровать, и все прочее. Я обычно паркуюсь в городе, а Питер меня подбирает, чтобы никто не увидел моей машины. Сейчас он очень беспокоится из-за вас; ведь у вас офис внизу. Боится, что вы подумаете, что я его пациентка или еще что, и начнете подозревать.

— Но вы были его пациенткой.

— Нет, Хильди, не совсем. На психотерапию ходят месяцами, а то и годами. Я приходила дважды, а потом поняла, что мне ни к чему. Это совсем другое.

— Вы расскажете ему, что выложили мне все про вас двоих?

— Выложила? Я не выкладывала. Вы прочитали мои мысли. Вы вытащили все у меня из мозга. Нет. Хильди, он совсем свихнется, если узнает о нашей беседе. Я доверяю вам. Но я рада, что вы узнали, мне больше не с кем поговорить. А вы для меня как… сестра.

Я поняла, что она чуть не сказала «мать». Молодец, что передумала. Я иногда чувствительно отношусь к своим годам. А кто нет?

— Ведь я могу вам доверять?

— Да, — ответила я. — Конечно.

В другой ситуации я была бы довольна собой после такого успешного чтения. Сразу чувствуешь, когда нащупаешь золотую жилу, — человек верит тебе настолько, что сам начинает заполнять пробелы. Со временем все узнают. Один из супругов начнет подозревать. Или, как Скотт, кто-то не сможет больше «жить во лжи». Скорее всего Ребекка и Питер разведутся со своими супругами и останутся вместе. Обычно, узнав о таком, я ощущаю охотничий азарт, жажду крови. Честно скажу, слюньки потекли, ведь по крайней мере какой-то недвижимостью придется пожертвовать, прежде чем весь узел развяжется, а я, конечно, не отказалась бы совершать сделки.

Но в тот вечер у огня с Ребеккой я была настолько очарована ее компанией, так счастлива пить не в одиночку, что вообще забыла о недвижимости; я спокойно пытала Ребеюсу, подбрасывая ей лакомые кусочки о Питере Ньюболде. Я рассказала о его отце, Дэвиде Ньюболде, семейном докторе, который выезжал на дом, когда я была маленькая. О том, что Питер был единственным ребенком, родившимся на склоне жизни отца от второй жены. О том, как моя подруга Элли Дайер присматривала за Питером в течение лета и по выходным.

— Он был таким милым ребенком, — вспоминала я, рассеянно шевеля кочергой угли в камине.

— Правда? — спросила Ребекка.

— Мы играли в прятки — его любимую игру. Мы все прятались, а он на цыпочках ходил по дому — и хотел найти нас, и немного боялся, потому что иногда, стоило ему подобраться близко к укрытию, мы выскакивали и пугали его до потери пульса. — Я рассмеялась, припомнив, как любил и ненавидел Питер эту игру, как порой смеялся и плакал одновременно, а потом просил играть еще.