— Битва Давида с Голиафом.

— Множество Давидов, вот в чём штука! История знала, вернее еще узнает успешные баталии с применением шхун. Конечно, они малы, по сравнению с фрегатами. Но представь, как стая касаток обкладывает гиганта кита и заставляет его капитулировать. Это может проделать флотилия шхун с боевым кораблём.

Последний аргумент показался мне большим преувеличением. Но, с другой стороны, ни одна нация не держала пока на нашем театре ничего крупнее пакетбота.

Итак, мы поставили на шхуны. В назначенный день, во дворе «Императрицы» собралась внушительная коллегия судостроителей, капитанов и управленцев. Наши мастера почти не строили новых судов, ограничиваясь ремонтом старых, а всё больше плотничали, возводя перекрытия и кровлю домов. Такая рутина корабелам приелась, и идея вернуться к кораблестроению пришлась весьма кстати.

Я выступил с программным заявлением о необъятных просторах, на которые мы наложили лапу и необходимости создания крупного флота. Лёшка толкнул речь о преимуществах шхун, после чего изложил своё видение проекта.

— Мы собираемся строить много шхун, — он поднял указательный палец вверх. — Целый флот. А потому нам нужна самая наипростейшая конструкция.

— Нипростейшая, мудрёнть? — переспросил Березин.

— Да! — воскликнул Лёшка. — Киль из одного бревна, мачты в одно дерево каждая. Причём мачты лучше сделать одинаковыми, как близнецы. Шпангоуты так же желательно изготавливать из одинаковых элементов. Как из кирпичиков. Унификация — ещё одно условие успеха. Наш бог — технология! А технология зиждется на повторяемости. Это и должно диктовать параметры производства.

Увлекшись, Тропинин перестал следить за лексикой, но так как он и прежде сыпал голландскими терминами, которые на Дальнем Востоке приживались с трудом, то мастера списали всё на его учёность. Половину слов пропустили мимо ушей, но главную мысль уяснили.

Плотникам по большому счёту было всё равно, что именно строить («Дело-то не хитрое»), а вот мореходы согласились не сразу. Отказываться от прямых парусов показалось им затеей опасной и непрактичной. Они упёрлись, возражали, апеллировали к привычному, традиционному. На сторону Лёшки встал сразу только Ясютин.

Тогда кто-то из капитанов предложил компромисс — бригантину. Мол, и овцы будут целы и большие косые паруса понемногу можно будет освоить без риска попасть в переплёт. Но Лёшка считал такую конструкцию паллиативом.

— Прошлый век, ваши бригантины, — пафосно заявил он. — Пираты Карибского моря. Дешёвая романтика. Бригантина поднимает паруса, ла-ла-ла-ла. Нет, господа, будущее за шхунами!

Он рисовал на доске схемы, вычислял центр парусности, доказывая, что шхуны устойчивее любого корабля при прочих равных; показывал, как делить парусами угол между ветром и курсом и ходить галсами, как разворачивать паруса бабочкой, если ветер попутный.

— На бригантине такого не проделаешь, — говорил он. — Один косой парус при попутном ветре будет только обузой. А при встречном обузой станут прямые паруса. Вот и получается, что мачты зачастую работают по очереди. И стаксели с кливерами тут положение не исправят, не та у них площадь. А народу всё равно нужно много. И народу обученного. Косой парус и убрать поставить пара пустяков. Взять рифы? Быстро и легко! Не нужно даже карабкаться на мачту. Со временем можно устроить лебёдки, а тогда и ребёнок справится с управлением.

И хотя большую часть теории наши мореходы прекрасно знали, они слушали доводы очень внимательно. Ближе к полуночи все мы сдались. Я подозревал, что скорее от усталости, а не сраженные аргументацией Тропинина.

После капитуляции мы перешли к конкретике. Эрудированность Тропинина имела, однако, предел. Он ориентировался в судостроении скорее, как любитель исторической техники, мог припомнить лишь общие характеристики, но точных чертежей, разумеется, не имел. Да и раздобудь мы таковые, толку вряд ли бы вышло больше. Плотники на фронтире испокон веку строили суда навыком и к изображению на бумаге относились как к учёному излишеству.

Поэтому коллегия решила ограничиться эскизами, основными размерами, а дорабатывать уже по ходу дела.

— Чем проще, тем лучше, — настаивал Тропинин. — Нам не нужны сборные мачты, лишний рангоут, такелаж, не нужны лишние паруса. По одному большому парусу на мачту и хватит. Плюс стаксель и пара кливеров на бушприте. В крайнем случае можно добавить топсель.

Двухмачтовые шхуны казались Лёшке оптимальным вариантом для массового производства.

— Давай начнём с простейшего, — согласился я. — А потом, как возможность появится, будем навешивать прибамбасы.

Мы до утра спорили о параметрах и размерах. Сто пятьдесят-двести тонн водоизмещения казались оптимальным форматом для наших нужд. Но в деталях мы расходились, и чем дальше, тем больше.

— Давайте устроим конкурс, — предложил я. — Заложим сразу несколько проектов, всё одно нам нужно обновлять флот. Испытаем, посмотрим, кто чего стоит на ходу. А потом решим, который из них взять за образец для серийного производства.

Именно так — для серийного. Чтобы покрыть все нужды колоний небольшие корабли требовались в значительных количествах.

Ещё во время обсуждения Березин и Кузьма объединились на каких-то пустяковых вопросах, вроде толщины обшивки, а Чекмазов всё больше брал сторону Тропинина. Лёшка вообще органично вписался в компанию мастеров. Он знал о кораблях почти всё, по крайней мере, в теории. Он лучше опытных корабельщиков помнил название каждого куска дерева в наборе корпуса, каждой верёвочки такелажа и каждой части рангоута. А знание терминов само по себе давало систему.

Итак, две команды разошлись по домам, готовые родить шедевр. А что же я? Мои знания в этом деле стремились к нулю. Я снабжал плотбища материалами, ходил на галиотах пассажиром, пробовал пару раз даже управлять парусами, но в детали строительства не вдавался. Однако оставаться в стороне от занимательного состязания не захотелось и я изобрёл собственный метод проектирования.

В основе его были образы. Я рассудил так: художники маринисты изображают на холсте лучшее из построенного человечеством. Самые успешные корабли, побеждавшие в битвах, обходящие вокруг земного шара, берущие призы в гонках. А раз так, то в моей памяти, переполненной попсовой живописью и графикой, фотографиями и фильмами, должен сформироваться некий усреднённый идеал корабля. Его обводы, пропорции, вооружение. Оставалось воспроизвести образ, набросать эскиз на бумаге, а уж потом с помощью знатоков снять с рисунка основные параметры. Это был чистой воды волюнтаризм, но я оплачивал сей банкет и мог себе позволить маленькое развлечение. Закончив рисунок, я предоставил Окуневу с Ясютиным перекладывать проект в сажени, футы и дюймы, а потом и контролировать его воплощение в дереве, а сам занялся материальным снабжением затеи.

Конкурс несколько оживил общественную жизнь Виктории, тем более, что объявлено о нём было во время традиционного потлача, когда дух азарта наиболее силён. Если бы у людей водились живые деньги, и работал тотализатор, то на конкурирующие проекты ставились бы нешуточные суммы. Отупевшие от рутины зверобои и колонисты увлеклись состязанием и превратились в армию болельщиков. Советы, ободрения, предложения помощи сыпались командам со всех сторон. Расстрига так увлёкся борьбой, что присоединился к охотским строителям, утверждая, что некогда ему пришлось подвизаться и на плотбищах. И даже индейцы интересовались ходом гонки. Раз в несколько дней на верфи прибывали гонцы от союзных вождей и осматривали обрастающие мясом остовы судов.

Я же, доставив все необходимое, привычно перескочил через зиму сразу к финалу.

Со стапелей шхуны сошли в один день. Все три вполне сносно держались на воде, хотя, по правде сказать, нашей бухточке было далеко до испытательного полигона. Но чисто внешне кораблики смотрелись хоть куда. А на примете этих «куда» у меня хватало.