Пришлось до поры смириться с запредельным процентом брака. Весь лом я использовал для мощения набережной. Но и тут выходило не очень — кирпич быстро превращался в крошку и смешивался с землей.

— Такими темпами нам предстоит копить кирпичи, как старому Тыкве из сказки про Чипполино, — заявил Тропинин, только что вернувшийся из одиночного похода на Голдстрим.

Золота он не нашёл и оттого был особенно въедлив.

— Вот ты и займись доводкой, — разозлился я. — А то критиковать все мастера.

— А что? И займусь, — неожиданно согласился Лёшка. — Для начала прекрати выбрасывать брак. Мы его будем толочь и пускать в повторное использование. А дороги вообще лучше мостить булыжником.

— Где же его столько взять?

— А ты не спеши.

Вот ещё один неторопливый выискался. Сто лет что-ли жить собрался? Тут столько не живут.

Новую печь решили сложить возле карьера, чтобы в город таскать только целые кирпичи. Тем самым мы экономили на транспортировке, а я, ко всему прочему, обрёл новый повод убрать Лёшку подальше от глаз.

К возведению города переходить всё равно было рано — я ещё не прошёл соответствующий курс обучения. В Вершилове домов из камня не строили, жили в бревенчатых избах, даже церквушка и усадьба Пожарских были деревянными. Сапожники, как всегда, оказались без сапог. Мне следовало дождаться, пока Никита договорится с какой-нибудь из строительных артелей.

— Вот Блинов скоро появится, с ним и поговорю, — обещал мастер.

В ожидании нового учебного семестра, я вплотную занялся набережной. Макар Комков с небольшой бригадой бывших зверобоев уже наготовил свай. Бревна толщиной с ногу острили, обжигали, а затем вбивали с помощью самодельного копра. Его собрали при участии наших корабелов из бревенчатой рамы, толстой веревки и подходящего камня.

Неровный частокол медленно продвигался вглубь гавани, прирезая к восточному берегу полосу метров шести-семи, если считать по отливу. Согласно промерам и расчетам Тропинина именно здесь даже в сизигийный отлив должна была сохраняться глубина в три метра. Как раз такой и была осадка наших галиотов, если их не перегружать.

Сваи входили неровно, иногда камень на дне и вовсе не пускал дерево дальше. В частоколе оставались щели и бреши. Их закрывали изнутри фашинами и плетеными щитами.

Отвоеванное у воды пространство сразу же заваливали камнями и глиной. Копр перемещали вперед и забивали новую порцию свай. Мне пришло в голову создать вторую бригаду и двинуться навстречу первой. Людей я набрал в основном из коряков и прочих туземцев, а Березин соорудил нам вторую машину. Дело пошло веселее. Особенно, когда между бригадами возникло нечто вроде соперничества. Началось оно с вечерних споров у костра, но быстро переросло в практическую плоскость. Соревнование двух бригад живо напомнило мне фильмы про установление советской власти, индустриализацию и энтузиазм первой пятилетки. Как ни странно, но это сработало и здесь. Люди выкладывались по максимуму, изобретали всякие хитрости, думали, как усовершенствовать процесс, чтобы ускориться и натянуть нос сопернику. Сами собой возникли разделение труда, оптимизация процесса и сокращение издержек.

Наконец, настал день торжественной смычки. мы заранее набили побольше свай, оставляя между ними широкие щели, которые пропускали воду. В противном случае вся конструкция во время прилива быстро повалилась бы от напора.

Когда океан отступил, мы с трёх сторон начали забрасывать мелководье камнями и землей. Вода бурлила, потом превратилась в грязную жижу, затем в зыбкую землю по которой можно было даже пробежаться. Вскоре мы уплотнили поверхность настолько, что она стала неотличима от берега. Набережная родилась. Она была кривой, как синусоида, нарисованная пьяным подмастерьем, но она была первой.

А Лёшка тем временем развил не менее бурную деятельность на кирпичном заводе, как он пафосно окрестил вверенную ему печь.

Тропинин отлично чувствовал производство. Видимо существуют в природе люди, обладающие особым складом ума, или даже скорее не ума, а восприятия, которые видят за любым явлением систему и пытаются её упорядочить. В результате появляются на свет как чудеса полезные, вроде периодической таблицы элементов, так и чудеса сомнительные, вроде политических или экономических доктрин. Такие люди могут взяться за любое дело. Они быстро вникают в суть даже совершенно незнакомого процесса и приводят его в лучшее состояние, чем он был до их появления. Обозначение «менеджер» или «управленец» возникнут гораздо позже явления и, возникнув, выхолостят природную суть. Такие люди, как Эдисон стоят выше определений.

Лёшка недолго следовал инструкциям. Скоро он ввёл в технологию некоторые новшества и сразу же увеличил выход товарного кирпича в несколько раз. Всего-то и требовалось брать меньше воды, а глину слегка прессовать во время формовки.

Глава двенадцатая. Первые успехи

Наконец, Никита договорился с Блиновым, чтобы тот взял меня с собой на постройку рыбного амбара на Нижнем посаде Нижнего Новгорода. Пришло время изучить собственно строительство. И здесь хитростей оказалось ничуть не меньше, чем в производстве стройматериалов. Это было тем удивительнее, что из всех приборов у каменщиков имелся только примитивный отвес, и даже простейшим уровнем вершиловцы по бедности или незнанию не пользовались.

Теперь я зарисовывал разновидности кладки, перевязок между рядами, их чередование, способы соединений и перекрытий, типовые элементы архитектуры. Правда складские помещения почти не требовали украшений, так что обошлось без изящных форм. но Блинов показал, как выложить простейший орнамент, оформить дверную арку или окно.

Я научился одним ударом получать из целого кирпича половинки и проверять качество раствора составляя стопку кирпичей и поднимая её за верхний. Сам товар мастера проверяли по звуку и тот, что звенел, точно церковный колокол, шёл у них первым сортом — на внешние стены, на цоколь.

Только теперь я понял, почему сооружения из красного кирпича казались такими мрачными. Раньше-то я думал, что их коптило время, загрязнённая атмосфера промышленных центров, пожары, в конце концов. Но оказалось, что кирпич с нагаром считался лучшим из всех, причём его старались выставить наружу именно закопченным боком, предохраняя тем самым стены от непогоды.

Через месяц интенсивного обучения я сел за дипломный проект. Мои познания об острове к этому времени претерпели изменения. Старый индеец из племени сонгес, что обитало по другую сторону эстуария, рассказал о катастрофе, которую он пережил в детстве. То ли Ворон осерчал на своих детей, то ли злые духи, запертые в горшках в нижнем мире, вырвались на свободу, так или иначе, но землю избивали с той стороны дубинками, и горы вокруг ходили ходуном. А собиратели ракушек и китоловы, что промышляли западнее, рассказывали, как море ушло от берега и вернулось огромной волной. И многие погибли от воды. Но здесь на востоке обошлось без смертей. Просто пришёл большой прилив, который залил низины и уволок с собой несколько лодок.

Учитывая новую опасность, я решил ограничиться малоэтажными зданиями, которые лучше выдерживают толчки, а при обрушении приносят меньше вреда. К тому же с высокими домами куда больше мороки — у нас не было ни подъемников, ни нормальных лесов.

Пришлось отказаться поначалу и от викторианских домиков (с высокой лестницей и двумя эркерами по бокам), какие мне хотелось обязательно видеть на улицах Виктории. Для первых казенных зданий годилась и ранняя георгианская архитектура — геометрически правильные аскетичные фасады; разделенные на квадратики симметричные и высокие английские окна (в которых нижнюю часть следовало поднимать вверх, чтобы открыть доступ воздуху); скромная кровля.