В конце концов, я разработал типовой проект — двухэтажную кирпичную коробку в форме куба с гранями примерно в шесть метров. Девизом дизайна была простота и дешевизна. Никаких дурацких колонн, портиков и прочих декоративных излишеств. Две стены глухие с фронтонами под двухскатную крышу, две другие — с окнами и дверями. Комнаты в один объем, без перегородок или арок. Воплощение простоты, настоящий памятник Никите Сергеевичу Хрущёву.

Но даже на такое простое здание по смете требовалось около двадцати тысяч штук кирпича и пятнадцать тонн известкового раствора, а ещё груды леса, стекла, кровельного материала и скобяного железа. Далеко не всё мы могли производить здесь . Я надеялся, что Тропинин придумает, как сделать черепицу. Образец я ему привез аж из Амстердама. А вот стеклу замены не находилось. Я уже намеревался отложить строительство и заняться изучением стекольного производства, но вовремя остановился. Так можно никогда не начать.

Квалифицированных строителей в нашем распоряжении не имелось, поэтому всё до мельчайших деталей я положил на бумагу. Даже кладку вычертил ряд за рядом на отдельных листах. Каждому из двадцати тысяч кирпичиков нашлось на бумаге место, и теперь воплотить замысел в камне смог бы любой недотепа. Но я не остановился на этом и соорудил шаблоны, по которым следовало проверять кладку.

— Если ты застроишь такими коробками город, он будет выглядеть убого, — заметил Тропинин, внимательно изучив проект.

— Как говорил последний генсек империи — главное начать. Пусть люди набьют руку и поймут принцип. Потом уж будем экспериментировать. Кубики можно комбинировать, добавлять украшения. Навешивать балконы, эркеры, приделывать портики, балюстрады. Ставить рядом два дома и соединять общими воротами. Да много чего можно придумать. Лишь бы дело пошло.

Но дело пошло не вдруг. Между теорией и практикой существовала маленькая бездонная пропасть. Выложив на фундамент из камня первый ряд кирпича без особых проблем, я начал поднимать углы. Тут-то и возникли сложности. Навыки, приобретённые в артели Блинова, давали общее представление, но для идеальной кладки требовалось набраться опыта. А его-то и не хватало. Раствор пересыхал, кирпич ложился плохо и неровно, но хуже всего, что я не мог навскидку определить, в чём собственно дело? Я попытался добавить в смесь больше воды, но та становилась слишком жидкой и просто стекала с кладки, оставляя омерзительные следы.

Пришлось остановить работы и смотаться на консультацию в Россию.

— Смочи хорошенько кирпич водой, — выслушав историю, посоветовал Блинов. — Тогда он не будет вытягивать влагу из извести. Но лишку тоже плохо, не будет цеплять.

Я так и поступил, дело сразу продвинулось. Проверив углы отвесом, и натянув вдоль будущих стен верёвки, я принялся натаскивать людей. Поначалу ряды выходили кривые, швы гуляли, и к стыкам набегало по половине кирпича разницы. Мы разбирали неудачную кладку, клали кирпич всухую и лишь потом повторяли попытку.

Работа заворожила многих, даже тех, кто раньше относился к строительству скептически. Особенно старался Расстрига, который к этому времени уже насытился земледелием и искал новые впечатления.

— Жаден я до познания, — признался Расстрига. — Столько времени за стенами зря потерял. Теперь всё хочу собственными руками попробовать.

Такого рода жадность я приветствовал. Мне бы десяток таких Расстриг, а к ним пяток Лёшек.

Первый домик вышел хоть куда. С неровными швами, местами кривоватый, с примитивной плоской черепицей. Лёшке и такую удалось изготовить с трудом. Он хотел механизировать процесс и прокатывать массу глины через вальцы, сделанные из двух бревен. Полученный лист можно было бы профилировать или оставлять гладким, нарезать на черепицу нужного размера. Но технология не пошла. И пока Лёшка просиживал вечерами с Березиным и Кузей, стараясь докрутить идею, черепицу формовали вручную.

Парни ещё возводили крышу, ставили перекрытия, ещё предстояло решить проблему со стёклами, а я, отобрав наиболее смышленых учеников, сформировал строительную бригаду. Возглавил её, конечно, Расстрига.

Из четырнадцати шестиметровых кубиков, поставленных в каре, возводили мы первое городское здание. На углах пришлось возвести нестандартные полукруглые секции. По центру фасада, обращенного к гавани располагалась арка. Она вела во внутренний дворик. Обходная галерея опоясывала строение изнутри, давая доступ в комнаты второго этажа. Временно её сделали из дерева, но я уже составлял проект кирпичных колонн и арок. Четвертая сторона каре пока отсутствовала. Здесь еще предстояло устроить погреб, кухню, каретный сарай и конюшню, а сам дворик замостить. Но и в таком виде он походил на атриумы постоялых дворов в средиземноморском духе или готические аркады монастырей. Когда-нибудь сооружению и правда предстояло стать гостиницей, но до поры ему суждено было служить нам общежитием.

А первый косой домик так и остался стоять одиноко неподалеку от крепости в качестве памятника.

— Устроим там музей первопроходчества, — сказал я Лёшке. — Вытащим из воды Онисима. Законсервируем. Поставим во дворе. Ещё каких-нибудь экспонатов натащим.

— Экспонаты я тебе организую, — пообещал Тропинин.

Его творческая мысль тоже не стояла на месте. Набив на дощечку пресса полдюжины толстых штырей, Тропинин начал выпускать перфорированный кирпич. Почти не теряя в прочности, тот оказался на четверть легче обычного, что, учитывая наши проблемы с сырьём и транспортировкой, становилось важным экономическим преимуществом.

— Кроме того, он теплее, — доказывал Лёшка, представляя мне образцы. — Физика из школьного курса. Воздух хуже камня проводит тепло.

Но с физикой из школьного курса товарищ дал маху. Раствор попросту заполнял перфорацию и сводил на нет все преимущества. К тому же сильно вырос расход извести. Но Лёшка ничуть не смутился и вместо сквозных отверстий стал делать углубления.

После серии опытов заводик выдавал уже по пять тысяч кирпичей каждые две недели. И сразу стало очевидно преимущество деревянного зодчества.

Нет, наши предки не были дураками. Из сожженного в печах и вёртках леса мы могли бы уже построить приличный городок, а кирпичей одной партии едва хватало на десять квадратных саженей капитальной стены. Кроме того, город из дерева смогла бы срубить небольшая бригада плотников, причём это ремесло на фронтире знал каждый, а каменное строительство вызвало к жизни целую отрасль с карьерами, заводами, складами, которая потребовала десятки людей, и всех их предстояло сперва обучить. И это оставляя за скобками, что стекло, железо и большинство инструментов всё равно приходилось таскать из России или даже Европы.

Но отступать я не собирался. Идея поставить каменный город, создать жемчужину американских колоний, превратилась в маниакальную.

— И когда ты собираешься остановиться? — спросил как-то Лёшка. — Когда, по-твоему, поселение превращается в город?

— Хм, — я, задумался.

В самом деле, какой же признак служит гранью между городом и деревней? Кабаки, гостиницы, музеи, театры, университет? Я прикрыл глаза, и ответ сам собой явился.

— Когда по улицам будут ездить извозчики! — провозгласил я.

Мне живо представился цокот копыт по мощённой набережной, крики чаек и ругань боцманов в гавани, и почему-то запах кондитерской. Я вздохнул и вернулся к работе. Прежде чем проехаться по набережной на извозчике, предстояло переложить не один миллион кирпичей.

За приятными строительными хлопотами я чуть не прозевал наступление осени. Наши землепашцы собрали первый скудный урожай картофеля, которого вряд ли хватит на прокорм тех, кто остался в Виктории. А моих поставок, словно голодные кукушата, дожидались артели на островах, контрагенты на Камчатке и Данила в Охотске. Пришлось оторваться от градостроительства и заняться северным завозом.