— Эй, эй, полегче. — Тропинин поднял обе руки. — Ты так говоришь, будто это была моя идея, срочно идти завоевывать Калифорнию. Вспомни, это ведь ты потрясал той брошюрой и требовал немедленного похода.

— Виноват, — согласился я и стукнул от досады кулаком по бимсу. — И промолчать нельзя. По нашим липовым отчётам, поставляемым в Охотскую канцелярию, мы всё ещё топчемся на Кадьяке. Пока испанцы не начали дипломатическую войну, нужно срочно объявить в Питере об обыскании новых земель. Причём постараться упредить испанцев. Но тут ещё одна проблема возникает. Охотские власти пока ещё надумают наверх доложить, если вообще надумают. А до Петербурга почта идёт долго, а может и вовсе затеряться, пока её какой-нибудь Миллер не обнаружит в архивах. Значит нужно отписать сразу в столицу. И писать нам самим.

— Кому? Екатерине?

— Екатерине тоже можно. Но вернее будет написать в Академию Наук. В Коммерц-коллегию. В Адмиралтейство. Орловым, Потёмкину, кто там ещё у нас, Зубов?

— Для Зубова вроде бы рановато. — подумав, сказал Тропинин.

— Короче говоря, чем больше адресов, тем лучше. Глядишь, кто-то из них и обратит внимание. Пойдёт шум в верхах, разговоры в обществе. Пиар и лоббизм — великое дело. Тутошние институты не выдержат тактики двадцатого века.

— Я всегда говорил, что без империи нам не справиться, — заметил Лёшка. — А ты спорил. И что же? Едва испанцы нажали, как ты уже готов бежать и жаловаться мамочке.

Язва он, этот Лёшка.

— Ещё посмотрим, может нас всех повесят за то, что во время турецкой войны мы ввязались в стычку с испанцами.

— Ерунда! Архипелагская эскадра в испанские порты не заходила. Это я точно помню. А больше от них никакой пользы и быть не могло.

Мы объявили собрание штаба и перебрались на «Гавриил» — его казёнка была побольше. Общими усилиями сочинили пару «скасок» в которых красочно расписали трудности плавания (штормы, противные ветра), изложили кое-какие сведения о природе и туземных жителях, доложили, что, пользуясь высочайше дарованными привилегиями промышленникам, основали купеческие поселения в новых местах.

Словно роскошное блюдо острыми специями, мы усыпали доклады любимыми словечками эпохи: «зело», «преизрядно», «знатно», «наипаче». Между прочим упомянули и воды, «нареченные гишпанцами именем святого Франциска». К сообщению приложили грубые карты всего северо-западного побережья от Кадьяка до Сан-Франциско, исключив только Викторию и внутренние проливы рядом с Ванкувером. В общем, вышло красиво.

Составили отдельный «репорт» и о стычке с гишпанцами, которая окончилась нашей победой.

На всякий случай я подписался не «собственным» именем, возможно фигурирующим в следствии, и в чёрном списке Охотского порта, а именем одного из своих «племянников», определённых недавно за взятку в казачество. Комков, Тропинин и три наших шкипера со славой первооткрывателей расставаться не пожелали. А Бичевин от всякого упоминания отказался вовсе.

— Хорошая же возможность оправдаться, — заметил я. — Победителей не судят!

— Нет уж, — хмыкнул он. — Пусть лучше совсем обо мне не вспоминают.

Мы сделали несколько копий. Те, что предназначались петербургским властям и вельможам, я намеревался отправить особым порядком. Испанцы имели фору, их депеши пересекали Мексику на лошадях, а затем Атлантику под парусом. Наш океан и наша Сибирь были побольше. Но у меня имелись козыри в рукаве. Письма я собирался подбросить в Нижнем Новгороде на почтовой станции, пользуясь приятельскими отношениями с тамошним комиссаром.

Вот только Волга вскроется ото льда.

Конец декабря в Виктории больше походил на раннюю осень где-нибудь под Рязанью. Хотя некоторые породы деревьев уже сбросили листья, другие ещё были полны красок, а многие так и оставались зелеными. По вечерам бывало прохладно, но днём погода стояла солнечная и тёплая. Вот в такой погожий денёк мы и вернулись.

Бичевин обозревал нашу Набережную с палубы «Гавриила» и, хотя не показывал на людях вида, явно был впечатлён.

— Смотрю, ты и правда неплохо устроился, — заметил он, наконец.

Мне стала приятна его оценка. Я уже привык к скептицизму товарищей и равнодушию большинства зверобоев. И вот появился человек независимый, но способный заглянуть чуть дальше сиюминутного дохода.

— Поставим вам домик, — пообещал я.

— Сами поставим, — возразил беглый купец. — Средства есть. И за работу, и за камень, и за дерево заплачу. Всё как полагается.

— Хорошо.

Корабль причалил. Всей компании Бичевин привез человек пятнадцать. В основном зверобои и старые иркутские друзья. Из трюма доставали пожитки — сундуки, бочки, стопки шкур, ларцы, несколько свернутых ковров. Последним выгрузили огромный медный дистиллятор.

— Пропал городок, — вздохнул Тропинин.

— Не боись, — усмехнулся я. Какой же город без кабака? А теперь будет целых два.

— Два?

— Ну не оставлять же Бичевину монополию на столь прибыльное дело? — хмурый взгляд встречающего экспедицию Тыналея навел меня на идею. — Я уже придумал хороший бренд для нашего бара.

Мы разместили гостей в «Императрице», а вечером устроили по случаю успешного возвращения грандиозный банкет в атриуме. Он произвел на купца не меньшее впечатление, чем город посреди диких мест. Разнообразные блюда, столики, фонари, бассейн, сама атмосфера, невиданная не только на фронтире, но и всюду где он мог бывать — всё это выглядело настоящей сказкой.

— Собираешься кабак завести? — спросил я купца после первых победных тостов.

— Хотелось бы. Разрешение нужно?

— Нет. Но мы строим только из камня.

— Лады. Место укажешь? Под дома, под корчму.

— Место выбирай любое, — отмахнулся я. — Красные линии укажу, а там хоть дворец себе ставь, хоть пассаж. Лавку, корчму, всё что угодно. У нас свобода пока. Ни податей, ни знати.

Я выложил перед ним наше фирменное блюдо — печёный картофель с укропом и оливковым маслом.

— Вот как? — усмехнулся он, пробуя печёный картофель. — Совсем не платишь ничего?

— С промыслов пушных плачу иногда, — признался я. — В Нижнекамчатскую избу. А с торговли — ни копейки.

— Ну а мне и с промыслов незачем платить. Верные люди передавали, что пока лучше не возвращаться.

— Да и не зачем. Мы здесь город построим не хуже Иркутска, а то и Петербурга.

Он усмехнулся.

— Ну, скажи ты мне такое раньше, я бы на смех поднял, а теперь…

— Построим! — твёрдо повторил я.

Часть III. Сотворение мира

Редьярд Киплинг. Бремя белых

Глава двадцать вторая. Насельники

Мы застолбили обширную территорию, перекрыли Золотые ворота, но дальнейшее освоение благодатных земель застопорилось. Калифорнийская целина, дебри Орегона, северные пустоши требовали людей, а их по-прежнему не хватало.

Нам требовалось двигаться дальше, «открывать» Ситку и Гавайские острова, высаживаться в устьях рек, подниматься по ним вверх, переваливать через хребты.

Я будто физически ощущал, как ту сторону Скалистых гор подпирают миллионы англичан, французов, немцев, бывших англичан, бывших французов и немцев, будто хребет готов вот-вот податься и людская лавина хлынет, сомнёт, не заметив те единицы, что зацепились на своём длинном прибрежном порожке. Мы стояли на нем, как на горном карнизе, опираясь о твердь одними носками, и я часто ощущал себя скалолазом, который вдруг понял, что стена, на которую он полез, может оказаться ему не по силам.