– Куда? – не поняла Алиса.

– В парк, – он многозначительно поднял скрытую шапкой бровь.

– А, да, извини. Что-то я сегодня подтупливаю, – смутилась Алиса. – Да, конечно, я буду даже рада. Нравится бесить преподавателей?

Они спустились с крыльца и направились в сторону парка.

– Немного, – весело ответил Ле́рон. – Дарю им радость порассуждать с коллегами о падении нравов нашего поколения.

– Ах, это из сугубо альтруистических побуждений, – Алиса улыбнулась. – А я-то, грешным делом, подумала, что вы просто негодяй, мистер Аскала.

Он ничего не ответил, просто продолжал слегка улыбаться. Поэтому Алиса добавила:

– Тебе не делают выговоры за это? Все-таки ты тоже их коллега, а правила есть правила.

– Хм… Нет, не сталкивался с замечаниями. Как прошел вчерашний день?

Он бросил докуренную сигарету в ближайшую урну, спрятал руки в карманы пальто, так и не застегнув его.

– День прошел хорошо. Мы попали под дождь, когда возвращались, но это мелочи. А вечером отдыхала дома с сестрой. Сегодня вот на выставку собрались идти. Кстати, ты вовремя уехал вчера. Как ты и думал, Дима хотел напроситься поехать с тобой.

– Я эту молодежь знаю, сам таким был. А Дима – это тот с рыжими волосами?

– Ага.

– Забавный парень. Веселый.

– Да, он у нас самый активный. Душа компании. Мы его все любим, почти как Константина Николаевича, – Алиса рассмеялась собственной шутке.

– Вы с сестрой близнецы? – внезапно сменил тему Ле́рон.

– Двойняшки. А ты ее видел? – удивилась Алиса.

– Ты стояла с ней на крыльце.

– Оу. А я тебя не заметила… Ну да, мы двойняшки, поэтому отличаемся. Ну ты, наверное, заметил.

– Заметил. Вы разные. Не только внешне, – добавил он.

– Это правда, у нас характеры сильно отличаются. Лиза очень целеустремленная, например.

– А ты нет?

– Не особо. Я до сих пор не определилась, чем бы хотела заниматься в жизни. Даже сейчас на предпоследнем курсе не понимаю, на кого я учусь и зачем. Мне просто все это интересно, но в плане профессии… В общем, не знаю. А Лиза давно определилась и четко движется по своему плану.

– Она учится на юриста?

– На юриста... А как ты догадался?

– Интуиция, – улыбнулся Ле́рон. – Она вылитый юрист.

– Да уж, прям типичный киношный юрист, – засмеялась Алиса. – Но это в хорошем смысле. Мне кажется, здорово, когда ты рано смог определиться со своей сферой.

Пока они шли, Алиса то и дело искоса поглядывала на Ле́рона. Со скрытой прической он выглядел иначе: на глаза падали глубокие тени, из-под шапки выбивались волнистые пряди его черных волос и частично скрывали лицо, из-за чего оно стало казаться худым, и даже будто проступили скулы. А из-за мороза его обычно бесцветные губы и щеки слегка покраснели, чем сильнее выделяли белоснежность его кожи. Из-за всего этого Ле́рон казался еще более таинственным и словно вышел прямиком из какого-то нового фильма Тима Бертона. Лиса поймала себя на мысли, что таким он ей нравился больше, чем с его странной прической.

– А что мешает определиться тебе?

– Не то, чтобы я прям совсем не определилась, – Лиса вернулась мыслями к разговору. – Но как бы это правильно объяснить… Знаешь, у меня есть какое-то внутреннее ощущение, чем бы я хотела заниматься в целом, но без конкретики. Я хочу заниматься только таким делом, которое будет приносить пользу людям, но не в ущерб себе. Чтобы был взаимный обмен, понимаешь? Например, у меня знакомая одна работала около десяти лет в благотворительной организации, которая занимается детьми с… как это правильно называется…с различными нарушениями развития.

– Даунами?

– Ну…да… Только мне не нравится такая формулировка.

– Но это официальная формулировка. Синдром дауна.

– Не все официальные формулировки звучат корректно. А от этой прям коробит. Я предпочитаю называть их солнечными детьми. И солнечными людьми. Потому что более солнечных и добрых людей я и правда в жизни не видела.

– Эта формулировка звучит некорректно только потому, что сами люди многими годами прививали издевательскую окраску ей. Но окей, пусть будут дети с солнечным синдромом, договорились? Продолжай.

– Хорошо, пусть так, тоже сойдет, – улыбнулась Алиса. – Ну вот. В этом центре не только такие дети были, а вообще с разными нарушениями. И это тяжелая работа морально и физически. Многие просто выгорают. К такому невозможно привыкнуть, наверное. Особенно, если у тебя слишком сильно развито чувство эмпатии. Обычно в таких заведениях работают не больше пяти лет, а моя знакомая проработала почти десять, представляешь? Ну и тоже выгорела, уволилась и полностью сменила свою деятельность… Она очень много отдала этой работе, а взамен ничего особо не получила, никакого удовлетворения. Только сплошную усталость. И я бы не хотела так. Я восхищаюсь теми людьми, кто берется заниматься подобными вещами, но сама так не смогу, я это понимаю. Я не такая сильная, как эти люди… Не хочу становиться жесткой и непробиваемой, а без этого невозможно. Поэтому мне хочется заниматься чем-то таким, что будет приносить пользу, но от чего я не буду чувствовать вину за то, что со мной все в порядке, а с другими людьми нет.

– Чувствовать вину?

– Я знаю, это глупо, и это все можно проработать, но это снова про тренировку жесткости.

– Чем же ты тогда хочешь заниматься?

– Пока точно не знаю, но вот, например, мне очень нравится один проект, может, слышал. Хотя, ты из Финляндии, у вас такое в порядке вещей, наверное… Не суть, ладно. В общем, у нас тут есть один проект, у них столовая и кафе, они принимают на работу людей с улицы, которым негде жить. Обучают, трудоустраивают официально, помогают с жильем. После полученного опыта у них появляется возможность найти другую работу, помогают подняться. И это классный проект, вот чем-то таким я бы хотела заниматься. Давать людям какой-то толчок, который поможет им в будущем.

– Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день. Но научи человека ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь.

– Именно, – удовлетворенно кивнула Алиса. Они дошли до входа в парк и прошли сквозь широкие кованные ворота. Снег перестал идти и уже таял на дороге, превращаясь в воду и смешиваясь с землей. От этого раздавалось приглушенное хлюпанье от каждого их шага.

– Тебе не кажется, что это звучит немного жестоко?

– Почему? – Алиса удивленно посмотрела на Ле́рона.

– Звучит так, будто ты списываешь со счетов людей с нарушениями. Будто им уже ничем не помочь, потому что они не смогут измениться. Ведь задержки в развитии на всю жизнь. Получается, не имеет смысла вкладываться в них, в отличие от тех, у кого просто нет дома.

Алиса резко остановилась. Она смотрела на Ле́рона непонимающим взглядом, будто не верила в то, что он сейчас сказал. Ле́рон тоже остановился, развернулся полубоком и посмотрел ей в глаза с детской невозмутимостью.

– Я что-то не то сказал?

Алисе стало не по себе. То ли от его слов, то ли от его взгляда. Она отвернулась и посмотрела на пруд, до которого они еще не дошли. Она имела в виду совершенно не это, но… Неужели это действительно так? Она хочет помогать людям, но только в том случае, если это дается легко и не выматывает. Тогда разве это помощь? Это просто работа… В воспоминаниях возникли кадры, как она принимала участие в различных волонтерских программах: она собирала вещи нуждающимся, готовила и раздавала еду бездомным, помогала в приютах для животных и много чего еще. И все это приносило ей радость, но… Она никогда не ездила к онкобольным, не проводила с ними время как многие ее друзья, не была в хосписах, не помогала раненым животным, потому что не могла этого вынести, только скидывала деньги на их лечение. Внезапно она почувствовала себя отвратительно.

– Алиса, я не хотел тебя огорчать, извини за мою прямоту, – встревожено произнес Ле́рон, мягко коснувшись ее плеча. Лиса вздрогнула и посмотрела на его руку, которую он тут же убрал, и подняла взгляд на него. Он смотрел уже немного по-другому. В его глазах появилась искорка сочувствия. – Я иногда забываю, что людей так легко ранить. Точнее, меня это обычно не волнует, но тебя я точно не хотел расстраивать. Думаю, я тебя просто не так понял и поспешил с выводами.