– В смысле, крупные ребята? – глаза Алисы сами по себе раскрылись максимально широко. – Ты не социолог?

Ле́рон улыбнулся, бросил взгляд на Алису, поднял бутылку, оценил остатки содержимого и допил одним большим глотком.

– Социолог. А крупные ребята – это ученые и профессора разного уровня. Один хороший человек увидел во мне потенциал и указал на верный путь. Я ему доверился и вот я тут. Цел, здоров и весел. Ты очень доверчивая, ты в курсе?

– В курсе, – смутилась Алиса. – Ничего не могу с этим поделать. Наверное, и не хочу, как я сказала…

– С верой жить приятнее, помню, – договорил за нее Ле́рон.

– Именно, – улыбнулась Алиса. Она поняла, что он закончил и еще спросила: – Получается, тебя пытались убрать свои же? То есть прям убить?

Ле́рон кивнул.

– Какой ужас… И сильно тебе перепало?

– Достаточно, чтобы восстанавливаться намного больше, чем пару дней. Если бы я имел возможность посетить больницу, восстановился бы быстрее, конечно. Но обратись я туда, точно был бы уже мертв.

– Что они с тобой сделали?

– Ты хочешь рассказа во всех красках? – саркастичным тоном спросил Ле́рон, бросив на Лису косой взгляд. – Может, этой информации будет все-таки достаточно для тебя?

– Я не настолько нежный цветочек, как может показаться, – Алиса нахмурилась и поджала губы.

– Верю, – внезапно засмеялся он. – Но все же боюсь, что ты слишком впечатлительна. К тому же, склонна жалеть людей. А в моем случае это ни к чему. Уверен, твое воображение сможет достроить картинку самостоятельно.

– Ладно, я поняла тебя. Больше не спрашиваю о кровавых подробностях. Тогда вот что: раз ты после всего этого стал социологом, значит, тоже пишешь книги?

– Изредка, – Алисе показалось, что Ле́рон сказал это с сарказмом. Он отставил пустую бутылку в сторону и снова закурил, кивком указывая на озеро. – Смотри, начинается.

И действительно, спустя пару мгновений над пустой серой линией горизонта засветились сначала первые отблески, затем медленно-медленно показалась золотистая макушка солнца. Сначала будто скромно оценив обстановку, потом, осмелев, стало подниматься все выше и выше, раскидывая все шире и дальше свои лучи. Небо стало преображаться: мрачное безжизненное месиво смешалось с ярким светом и приобрело сначала фиолетово-багровый оттенок, затем темные краски стали уходить все больше и больше, уступая розовым. И вот уже все небо стало гореть розово-желтым пламенем, слово кто-то взмахнул кистью и одним движением закрасил всю эту мрачную мглу, отгоняя прочь все дурное, что скрывала в себе уходящая ночь. Солнечный диск все увереннее вставал над горизонтом, смелее охватывая свои владения, прогоняя сумрак и заставляя природу потихоньку просыпаться. Тут и там стали слышны разные живые звуки. Осторожно стали подавать свои голоса птицы, в воде началось какое-то еле заметное движение, тихие всплески. Туман еще больше рассеялся и обнажил у берега еще не замерзшие до конца листья кувшинок.

Алиса сидела, затаив дыхание и полностью наслаждаясь этим зрелищем. В такие моменты ей всегда хотелось внезапно стать художником, чтобы передать миру подобную красоту. Конечно, ни одна картина в мире не сможет передать всех реальных красок, но хотя бы немного… Хорошо, что сейчас хотя бы есть камеры. В городе рассветы были совершенно другими – с этими огромными нелепыми зданиями, которые постоянно портили ту самую загадочную атмосферу– и никогда не сравнятся с тем, что она наблюдала сейчас. Это сочетание осеннего холодного леса и яркого пламени разгорающегося солнца, которое будто совершенно небольшим усилием прогоняло прочь тьму и возвращало к жизни все живое.

Ле́рон тоже сидел молча, но лицо его как обычно не выражало абсолютно никаких эмоций, в отличие от Алисы, у которой просто мурашки бегали по всему телу. Она от удовольствия укуталась еще глубже в свой спальник, оставив наружу только голову и кончик носа. Она просто не могла передать словами, насколько ее трогала эта картина. Алиса словно вся замерла сама, и время остановилось вместе с ней. Обычно в такие моменты она чуть не попискивала от восторга, но сейчас все было иначе: одновременно с восхищением от этой природной красоты она ощущала дикую тоску при взгляде на Ле́рона. Такую же, как в их первую встречу. Это точно была не жалость и не совсем сочувствие. Он казался каким-то потерянным и действительно одиноким. Возможно, сам он не чувствовал от этого какой-то боли, но Алисе было очень грустно от осознания, что кто-то может быть настолько одинок.

Ле́рон внезапно прервал молчание:

– Действительно, красиво. Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь сидел вот так и целенаправленно наблюдал за рассветом. Никогда особо не придавал значения таким явлениям.

– А я люблю такие вещи, – тихо ответила Алиса, – только обычно делаю это в одиночестве. Я в такие моменты ухожу далеко в свои мысли, для меня это своего рода медитация. Знаешь, заглушает бесконечный внутренний шум. Это приятно…

– Хм. Внутренний шум. Интересно. Ну что ж, надеюсь, ты не в обиде, что я нарушил твой привычный уклад.

– В каком смысле? – не поняла Алиса.

– Ты сказала, что предпочитаешь делать это в одиночестве.

– Не предпочитаю, так получается, – и через некоторую паузу добавила. – Если честно, я, наоборот, благодарна возможности немного пообщаться с… тобой... Так странно это произносить, – внезапно рассмеялась она своим мыслям. – В своей голове я до сих пор называю тебя «мистер Аскала».

Алиса снова рассмеялась – озвученное вслух показалось ей очень глупым. Ле́рон тоже улыбнулся, но лишь уголками губ.

– Понимаю, – сказал он. – Константин бывает чересчур учтивым и вежливым, даже без видимой необходимости. Вот и вас приучает. Наверное, это хорошо. Однако, меня так никто почти не называет. Поэтому это немного режет мой слух, должен признаться. Почему тебе хотелось со мной пообщаться?

– Ммм…, – «черт, – подумала Алиса, – зачем я об этом вообще сказала». Она уже жалела, что призналась в этом, потому что теперь не знала, что сказать, и уклончиво ответила: – Это не просто объяснить…

– Попробуй.

Алиса нервно зашевелилась под спальником. Она, конечно, могла попробовать объясниться, но боялась, что Ле́рон ее поймет слишком превратно, не так, как есть на самом деле. А ей очень не хотелось, чтобы он ее не так понял. Возможно, это не последний их разговор и ей не хотелось рисковать. Оттягивая время, она потянулась за термосом, открыла крышку и стала пить остатки кофе маленькими глотками. Допив до конца, она отложила термос и снова закуталась.

– Холодный кофе?

– Другого нет…

– Не можешь жить без него?

– Ну… Скорее да, чем нет. Не представляю свое утро без большой чашки черного кофе. Только горячего, по возможности.

– Тяжело просыпаешься без него?

– О, нет, с этим у меня проблем точно нет. У меня другого рода зависимость, – улыбнулась Алиса. – Я не чувствую, чтобы кофе меня прям бодрил. Это, скорее, как некий ритуал, настройка на день, понимаешь?

– Не особо, но могу представить.

– Кстати, почему ты с такой легкостью рассказал мне всю свою жизнь? – Алиса радовалась, что удалось незаметно сменить тему, надеясь, что Ле́рон не вспомнит свой вопрос.

– Далеко не всю, всего лишь малую ее часть.

– Хорошо, пусть часть, но все же, – Алиса улыбнулась. – Мало кто вообще рассказывает первому встречному настолько личные вещи.

– Для меня в этом нет ничего личного. Разговор зашел в тему, я и рассказал. Не считаю свою жизнь какой-то особенной и заслуживающей особого трепета. Не считаю себя ни хорошим, ни плохим, свою жизнь тоже не оцениваю в такой градации. И совершенно не стыжусь никаких своих поступков, ни о чем не жалею. Это делал я, это моя жизнь, мой опыт. Из этого состою сейчас я, и я себя принимаю таким. Потому и рассказываю о себе свободно. Мне не за чем что-либо скрывать или приукрашивать какие-то события. Ну и, к слову, ты уже не первая встречная.

– Понятно… Мне очень близки твои взгляды, я стараюсь тоже ни о чем не жалеть и себя принимать полностью, но это не всегда получается. Все-таки мы люди, а не роботы. Но все равно спасибо за то, что поделился своей жизнью.