– Тогда тебе и правда не понять, – Ле́рон усмехнулся и вернулся к бутылке.
– А что с алкоголем? – внезапно вспомнила Алиса начало разговора. – С наркотиками понятно, но почему ты не пьянеешь с алкоголя?
– Пьянею, просто слишком медленно. И мне нужно гораздо больше, чем другим.
– Ты сказал, что это стало происходить тоже лет в двадцать. Значит, раньше он на тебя действовал так же, как и на других?
– Это да, раньше я быстро пьянел. Не знаю, – задумался Ле́рон. – Или отказ от наркотиков так подействовал, или я просто допился до крайности.
– Но организм не может просто взять и перестать воспринимать яды. Ты можешь перестать чувствовать кайф, но организм-то все чувствует. И тем более продолжает разрушаться.
– Ты это точно знаешь? – Ле́рон ухмыльнулся.
– Ну да…
– Человеческий организм до сих пор не изучен досконально. Поэтому все может быть. Как минимум на моем примере ты можешь убедиться, что такое вполне реально, – Ле́рон снова продемонстрировал бутылку и заодно сделал еще один глоток.
– Ну да. Получается, ты уникум. Если, конечно…
– Если я не вру?
– Если ты не врешь, – подтвердила свою мысль Алиса и улыбнулась.
– В любом случае, вряд ли ты когда-нибудь узнаешь, вру я или нет.
– Ну да, – рассмеялась она. – Но я предпочитаю верить людям, даже если меня реально пытаются обмануть. Так жить приятнее.
– Согласен.
– А почему алкоголь не бросил?
– Время было такое. В моем окружении все, что я употреблял, было нормой. А здоровый образ жизни порицался. Быть трезвенником в моих кругах было опасно, слишком бы выделялся. Отказавшись от наркотиков, я не мог бросить еще и алкоголь с сигаретами. К тому же, мне правда нравился вкус спиртного и запах сигарет. Вместо одной пачки в день я выкуривал, бывало, по две, по три. Изредка курил травку просто по привычке. Ну и тешил себя надеждами, что чувствительность вернется.
– А ты много чего успел попробовать из наркотиков?
– Все, что на тот момент было доступно. Абсолютно все.
– Как ты жив остался после такого…
– Магия. Или просто чертовски хорошее везение, – пожал плечами Ле́рон. – А ты чересчур спокойно на это реагируешь. Будто мы разговариваем всего лишь о глютеновой зависимости.
– А как я должна реагировать?
– Ты – никак не должна. Просто сравниваю тебя с другими. В большинстве случаев у людей реакция одна: страх и неприязнь.
– Ну, не скажу, что я прям спокойно реагирую. Я считаю, что это все страшно, правда. Но стараюсь контролировать свои эмоции. Если ты сам так спокойно об этом рассказываешь, значит, тебя это уже не беспокоит. А я не вправе тебя судить… Во-первых, это уже твое прошлое, а сейчас у тебя другой образ жизни, положительный с точки зрения общества и интересный для тебя самого, я думаю. А вообще, если говорить в целом… Не знаю, я к этому отношусь как-то проще…, – Алиса задумалась, стараясь подобрать правильные слова. Она сама толком не могла понять, почему ко многим маргинальным личностям относилась спокойно, а объяснить это другому человеку было тем более сложно. – Знаешь, мне кажется, у каждого свой путь. Человек не может быть плохим или хорошим сам по себе, есть только хорошие и плохие поступки. Люди с таким образом жизни мне лично ничего плохого не делают. Да, меня могут обокрасть или угрожать моей жизни, но у меня как-то получается всегда вовремя проанализировать ситуацию и не попасться под какие-то опасные ситуации. Вообще, я стараюсь не общаться с такими людьми просто. У меня был грустный опыт и повторения мне бы не хотелось. Но людей плохими я все равно не считаю из-за этого. Просто так получилось, они не виноваты. Как-то так.
– Интересная позиция.
– Ага… А зачем ты рассказываешь о себе такое незнакомым людям?
– Просто разговор зашел об этом, – Ле́рон снова пожал плечами.
– Странно, конечно. Будто ты специально пытаешься от себя людей оттолкнуть. Ну или проверяешь их таким образом… Вообще интересно, что такого должно произойти в жизни человека, чтобы в двадцать лет уже завязать с наркотиками по собственной воле… У тебя было трудное детство?
Ле́рон усмехнулся:
– Как сказать. Учитывая, что обычно подразумевают под этим выражением, нет, у меня было совершенно обычное детство, обычные родители. Трудное детство я устроил себе сам.
Алиса вопросительно посмотрела на Ле́рона. Он неотрывно смотрел на озеро и стал рассказывать, словно полностью погрузившись в свои воспоминания:
– Я родился, как часто говорят, в интеллигентной семье. Мама была учительницей, отец инженером. Я рос смышленым и подавал большие надежды. В пять лет выигрывал отца в шахматы, в семь построил первый инженерный аппарат. В школу пошел с шести лет, после второго класса перешел сразу в четвертый. А когда мне исполнилось одиннадцать, я резко взбунтовался без всякой на то причины. Сдружился с неблагополучными ребятами, стал с ними пропадать, пропускать школу. Уроки вообще забросил, стал получать двойки. Родителей постоянно вызывали в школу за мои хулиганские выходки. А они ничего не могли со мной сделать. Я рано понял, что фактически никакой власти родители надо мной не имеют. Выгнать из дома они меня не могут, отдать в детдом тоже. Хотя я и там бы не пропал. Ругать бесполезно, бить тоже. Я ничего не боялся. Мог вытерпеть любую боль, а потом все равно сделать по-своему. Иногда родители пытались меня запирать в квартире, но я все равно удирал. Мне просто было скучно жить их жизнью, а со шпаной мне было весело. Постепенно градус моего хулиганства увеличивался. Я подрос, лет в тринадцать попал в компанию старших ребят, которые давали нам разные несложные задания: тут украсть, там залезть, здесь что-то подложить, поломать. Тогда же и появились первые наркотики. Курить сигареты я уже научился, подошла очередь травки. Хотя первым наркотиком, который я попробовал, были какие-то таблетки. Я уже не помню, что конкретно это было. А потом уже пошла трава, за ними разные порошки. Амфетамин был самым популярным и доступным у нас. Когда стал чуть взрослее, в моем окружении появился даже героин. Его я тоже пробовал пару раз. Мерзкая штука. Дома же я стал появляться совсем редко, родители отчаялись бороться со мной и старались жить хотя бы своей жизнью. А я успешно шел по карьерной лестнице в мелком преступном мире. Меня сделали старшим, стали давать более сложные и ответственные задания. Много всякой дряни случалось, но мне всегда удавалось выходить живым и почти невредимым из любой ситуации. Когда мне стукнуло шестнадцать, меня заметили совсем серьезные ребята, завербовали к себе. Вот там я познал все радости и тяготы жизни. В полном понимании этих слов. Я уехал от родителей и почти перестал поддерживать с ними связь. Почувствовал, будто уже остался один, и это словно развязало мне руки полностью. Наличие родителей перед глазами, видимо, все-таки было каким-то моральным сдерживающим фактором. Хотя и до этого о чувствах родителей я не задумывался вообще. Конечно, с возрастом, я осознал, что поступил с ними жестоко. Но было поздно. Сейчас их обоих уже нет.
Алиса слушала, не перебивая. Ей стало невыносимо грустно. История Ле́рона казалась совершенно нереальной, но она верила каждому его слову. У нее совершенно не было сомнения, что он не лжет и даже не преувеличивает. Удивительным было лишь то, с какой легкостью он все это рассказывал ей – совершенно незнакомому человеку – так спокойно, будто и правда прошло огромное количество лет, как о чем-то, давно забытом и пережитом. Алиса подумала, что должно быть Ле́рон был морально очень сильным человеком, чтобы так равнодушно об этом рассказывать без тени сожаления или чувства вины. В ее голове возникали все новые и новые вопросы, но она не осмеливалась его перебивать, и в тоже время сильно сочувствовала ему. Да, дети часто в таком возрасте бывают очень жестоки… Как жаль, что он понял это слишком поздно…
Тем временем Ле́рон продолжал говорить, периодически прикладываясь к бутылке:
– Был момент, когда я словил звезду от своего успеха, от бесконечной везучести. Думал, что так будет всегда, – он криво ухмыльнулся. – Перестал напрямую подчиняться боссам, поручения исполнял как хотел и когда хотел, часто подставляя этим других. Иногда пропадал на несколько дней в бесконечных трипах и алкотурах так, что никто не мог меня найти, пока я сам не объявлялся. А когда приходил в себя, не мог вспомнить, что происходило все эти дни, еле как собирая себя по частям. Меня терпели только из-за моих, так скажем, уникальных способностей, – Ле́рон громко фыркнул. – Но, в конце концов, мое поведение всех достало, и от меня решили избавиться. Почти получилось, но опять-таки я был слишком везуч. Мне удалось выбраться. Я решил, что все, это край, надо брать себя в руки, потому что при всей своей пофигичности, помирать я не собирался. На какое-то время я залег на дно, немного восстановился, потом перебрался в Хельсинки. Там пристроился к одним ребятам и снова начал строить карьеру. Местная компания оказалась поинтеллигентнее, и работать с ними оказалось намного интереснее. Та же незаконная деятельность, но под видом культуры и внутренних законов, – Ле́рон снова ухмыльнулся. – Мне стали попадаться очень сложные задачки, над которыми приходилось ломать голову. Когда мне было чуть больше двадцати, я уже был на хорошем счету и мне доверяли. Я, в основном, стал заниматься поиском людей для разных нужд. Оказалось, у меня особенный талант к этому делу. Я перестал употреблять наркотики и, чтобы восполнить их отсутствие, даже ударился в спорт. А после смерти родителей меня заметили совсем крупные ребята и переманили к себе. Сейчас я работаю на них. Такие дела.
