Армен Джигарханян в интервью «АиФ»: «Нас хотят поставить раком».
Александр Гордон в программе «Мужское/Женское» обращается к аудитории, возмущённой его поведением: «Ша!»
«Несколько сенаторов со мной встречалось», – роняет в передаче «Персонально ваш» Алексей Венедиктов, имея в виду американских сенаторов. Фанаберия в самом изящном исполнении.
«Не волнуйтесь, я всё объясню», – заверяет слушателей Сергей Пархоменко на радио «Эхо Москвы» в анонсе своей программы. Похоже, ему даже в голову не приходит, что кто-то из слушателей привык жить своим умом.
Чрезвычайно популярный сатирик глумится над дефектами речи известного нашего генсека и другими его недостатками, а также над деталями похорон, никак не учитывая, что у генсека есть внуки и правнуки, которым больно это слушать.
Владимир Соловьёв в своей книге «Путин» пишет: «Кстати, я уверен, во многом на личном опыте, что моя журналистская деятельность всё-таки влияет на события, на персоны, на общество. Этому есть масса примеров. Результаты уже есть и будут в дальнейшем».
Кто ещё из корифеев нашей журналистики называл свою работу деятельностью и выспренно говорил о её результатах?
Крутизна – «пароль» времени
Известный актёр и режиссёр Николай Губенко рассказывал, как он, готовясь к съёмкам фильма, мотался по стране, записывал речь простых людей. И очень при этом удивлялся: люди, как правило, говорили нелитературным языком, но не искажали слова, не пороли всякую чушь, лишь бы выпендриться.
Но как же нравится это кривлянье нашим вещателям… Сегодня в моде всё, что круто. Сказать о ком-то: «Он ненормальный» – пресно. Куда круче: «Он больной на голову».
Кто и когда первым сказал эту фразу, теперь уже не установить. Наверняка человек этот был не в ладах со стилистикой. Сказал коряво, но людям почему-то нравится.
«Вали» звучит гораздо выразительней, чем «убирайся». В слове «упаковать» больше художественности, чем в слове «арестовать».
«Выяснить отношения» – длинно, короче – «разобраться». «Беспорядок» тоже длиннее, чем «бардак».
«Побьём» – слабо, совсем другое дело – «порвём»! «Попасть впросак», «дать себя обмануть» – слишком литературно, другое дело – «повестись». «Чего-то не сообразить» – тоже слабо, куда круче – «тупить». «Напиться» – это вообще из словаря детей. «Нажраться»!
Давайте признаем: новые фигуры речи порождаются часто людьми малограмотными. И кому-то эти нарушения правильности языка нравятся. Совсем как девушкам нравятся хулиганы.
В передаче Андрея Малахова, посвящённой Эдите Пьехе, вдруг был вытащен на обсуждение эпизод, когда певица едва не подверглась изнасилованию. Аудитория и ловила каждое слово. А тот факт, что Эдита Пьеха в советское время десять лет шефствовала над детским домом, не произвёл никакого впечатления…
Вот на такую аудиторию и ориентируются ведущие. Полная взаимность.
Кому служат «работники слова»?
Все мы чему-то или кому-то служим. Даже если это нигде не записано, даже если порой сами не сознаём. Так получается.
«Я служу литературе», – говорил Александр Блок, отбиваясь от обвинений, что служит большевикам. То было самооправдание обманувшегося интеллигента.
Вспомним к слову, что понятие «интеллигент» появилось в 70-х годах XIX века. Так стали называть работников умственного труда, посвятивших свою жизнь идее служения народу.
Кто они сегодня, «работники слова», чью профессию мы обсуждаем? К какой категории населения их отнести? Рабочие? Нет. Служащие? Тоже нет. А третья категория у нас – только «интеллигенция». Другой нет.
Кому же служат представители интеллигенции – «работники слова»?
Служат они государству, а точнее, власти. Не народу, заметьте! Это уж точно. Народ для них – абстракция.
Раньше «работники слова» тоже служили власти, но власть это служение очень строго контролировала. Ни одного слова в эфир без визы! Ошибся – волчий билет!
А сейчас – «свобода слова». Кавычки неслучайны. Кто контролирует вещателей? Никто. Говори всё что хочешь. Можешь не «фильтровать базар». И не фильтруют. Говорят даже такое, что подрывает основы власти. А власть никак не реагирует.
Служить – значит ни слова против. А тут…
Нет, это не служение. И это не та свобода слова, о которой мечтали диссиденты в советское время. Это свобода говорить всё, что на ум взбредёт. Значит, уже не свобода, а беспредел.
Власти обычно служат довольно незаурядные люди, но при этом проявляют далеко не лучшие свои качества. Так было всегда. Так это есть и сегодня.
Работа, как известно, – это одна из форм любви. Ты любишь работу и себя в работе. Это естественно. Но одни из нас этим ограничиваются, а другие любят ещё и тех, для кого они работают. Но эта любовь может быть как достойной, так и недостойной.
Если ты ловишь кайф от своего стёба, от своих пошлостей и непристойностей и радуешься при этом, что доставляешь удовольствие слушателям, то как назвать эту твою любовь?
Дискуссия и слово
Когда нас кто-то прерывает или мы сами отклоняемся от темы, мы можем сбиться с мысли. Это называется «потерять нить мысли».
Нить разговорного или ораторского мышления – очень важная вещь. Одна из задач ведущего ток-шоу – помогать участникам дискуссии держать эту нить. Только в этом случае их выступления будут полноценными. Сбивчивая речь не нужна ни тем, кто её произносит, ни тем, кто внимает.
Часто можно видеть, как двое или даже трое спорящих стараются перекричать друг друга, а ведущий не прерывает их. Похоже, таким ведущим нужны драйв, крутая драматургия, а не глубокое и красивое изложение мыслей.
Интонации
«Наши лучшие слова – интонации». Так считала Марина Цветаева. Что интересно, спустя время к такому же выводу пришли и киноведы, выясняя, что больше действует на зрителя. Оказывается, 55 % – выражение лица актёра и 33 % – интонации.
Можно говорить в микрофон обычные слова: «Говорит Москва» – с интонацией Юрия Левитана. А можно – с интонацией Сергея Доренко, главного редактора одноимённой радиостанции. Послушайте, кто не слышал, почувствуйте разницу. Но контраст требует объяснения. Почему в устах Левитана слова эти звучали величественно, это понятно. А в чём был смысл завываний Доренко?
Или. В популярной газете выступает известный журналист. Пишет обличительные письма президенту. Тот, по его мнению, кругом виноват. Предположим, что так. Но к чему этот развязный тон? Неужели нельзя высказать критику иначе? Зачем злоупотреблять тем, что президенту не пристало отвечать на хамские выпады?
Но чаще всего интонация бывает никакой. Она-то и свойственна журналистам, которые пишут или говорят, не придавая значения интонации. Но никакая интонация не даёт и никакого восприятия.
А между тем правильно выбранная интонация позволяет найти и правильный зачин, и правильную концовку. Да, очень важен интересный ход мысли от первого до последнего слова. Но даже то, как тянет мысль автор, как он нанизывает одну мысль на другую, зависит от интонации.
А теперь о самой главной особенности интонации. К сожалению, слишком многие наши телеведущие и даже политики считают, что если они будут говорить своими обычными голосами, то не произведут на телезрителей нужного впечатления. И начинают буквально скрежетать голосами. Добавляют в голос металла. Ужесточают мелодику. Такое впечатление, что хотят достать до кишок. Ну и какой результат? Одни телезрители, не выдержав такой атаки на свои уши, переключаются на другой телеканал. А другие вообще перестают слушать таких ух-тележурналистов и политиков.
Стёб как творческий метод
«Я исполнил довольно много эпилептических припадков против Турции». Эти слова Сергея Доренко не оставляли сомнений в творческом методе известного радиоведущего.