Здесь отражена либо точка зрения Хлевнюка, с которой соглашается Куромия, либо собственное мнение Куромии. Так или иначе, но несколько важных фактов выпущено намеренно:

во время Московских процессов в январе 1937 года бывший троцкист Карл Радек призвал троцкистов в Испании прекратить подрывную деятельность;

в мае 1937 года анархистские и троцкистские формирования подняли восстание против республиканского правительства Барселоны, известное как Барселонский мятеж. Последний был начат в разгар войны, поэтому республиканское правительство и Советы расценили его как предательский удар ножом в спину;

• документы доказывают причастность нацистской Германии и франкистов к Барселонскому мятежу. То же самое можно сказать и о троцкистах вроде Андреса Нина и симпатизирующей Троцкому ПОУМ, которые тоже участвовали в восстании;

• подсудимые по делу Тухачевского дали показания, что при планировании восстания в СССР Троцкий сотрудничал с ними и немецким командованием;

• 4 июня 1937 года, в разгар дела Тухачевского, выступая на расширенном заседании Военного совета, Сталин заявил, что обвиняемые советские генералы стремились превратить Советский Союз во «вторую Испанию».

Куромия (с. 121–122) утверждает, что беспорядки в Испанской республике навели Сталина на мысль, что причиной тому стали подрывная деятельность и «тихий тыл».

Ни в одном из источников Снайдера, ни где-либо еще нет доказательств, будто Сталин считал необходимым, чтобы Испанская республика «нашла и уничтожила достаточное количество шпионов и предателей».

Очевидно, Снайдер это выдумал.

Снайдер утверждает:

«Восьмерых членов высшего командного состава армии в том же месяце судили на показательных процессах; около половины генералов Красной армии казнят в последующие месяцы»³⁷ (с. 110).

Перед нами невообразимо некомпетентная ложь даже на фоне других неправдивых заявлений Снайдера. Оксфордский словарь английского языка дает определение «показательного суда» как открытого общественного, народного суда. Но суд над восемью командирами по «делу Тухачевского» 11 июня 1937 года проходил за закрытыми дверями в обстановке строгой секретности.

Несмотря на существование стенограммы процесса, никто — даже российские ученые-антикоммунисты, которые пользуются доверием российского правительства, — ее не видел. Единственным, кому довелось познакомиться со стенограммой, стал полковник Виктор Алксниса в 1991 году. После прочтения протокола Алкснис, ранее полагавший, что командиров оклеветали, изменил свое мнение и пришел к выводу об их виновности. Это стало известно в 2001 году, когда Алкснис поделился своими впечатлениями от знакомства с материалами процесса в одном из интервью, опубликованных в России. Недавно он подтвердил свои слова в печати^[81].

Вдобавок письмо маршала Семена Буденного маршалу Ворошилову, а также заявление генерала НКВД Генриха Люшкова своим японским кураторам не оставляют тени сомнения в виновности Тухачевского и других осужденных с ним командиров. О чем Снайдер либо не знает, либо скрывает вышеприведенные факты от читателей.

Говоря о репрессиях среди военных, Снайдер ссылается на следующую работу:

Wieczerkiewicz P.P. Łańcuch śmierci. Czystka w Armii Czerwonej 1937–1939. Warszawa: Rytm, 2001. P. 296 (это фундаментальное исследование о репрессиях в рядах военных) (с. 111).

Рекомендованная Снайдером книга Павла Вечоркевича «Цепь смерти» не только не «фундаментальное исследование», а источник откровенно бесполезный. В ней отражены «научные знания» до 1991 года, главным образом заблуждения периода Хрущева и Горбачева. В книге не использованы широкодоступные свидетельства, опубликованные после распада СССР в 1991 году и особенно в последние десятилетия. На нее не ссылаются даже самые радикальные российские историки-антикоммунисты, которые занимаются делом Тухачевского^[82]. Что еще раз доказывает: Снайдер не изучал русскоязычные материалы и не знаком с историографией. И тем не менее он взялся писать о советской истории.

Снайдер утаивает от читателей один хорошо известный в Польше факт. Последние работы Павла Вечоркевича (он умер в 2009 году) носят настолько праворадикальный характер, что изложенные в них взгляды оказались неприемлемыми для самих польских националистов.

Восхищение Вечоркевичем гитлеровской Германией привело его к мысли объединить в своих фантазиях Польшу и Германию для нападения на СССР. Он верил в Гитлера и мечтал о том, чтобы польские руководители стояли бы вместе с Гитлером на Красной площади и принимали парад победы над СССР:

«Мы не хотели союза с Третьим рейхом, а завершили союзом со столь же преступным Советским Союзом. А что еще хуже, под его абсолютным доминированием.

Гитлер же никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность, требуя лишь определенных ограничений во внешней политике. Наша зависимость от Германии, следовательно, стала бы существенно меньшей, чем зависимость от СССР, в какую мы попали после войны. Нам можно было бы найти на стороне рейха почти такое же место, как Италия и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы бы оказались в Москве, где Адольф Гитлер и Рыдз-Смиглы приняли бы парад победоносных польско-германских войск. Грустную ассоциацию, конечно, вызывает холокост. Но если хорошо задуматься, можно прийти к выводу, что быстрая победа Германии могла бы означать, что его вообще бы не случилось. Поскольку холокост стал в значительной мере следствием германских военных поражений».

Любимый историк Вечоркевича — британский неонацист, лжец и отрицатель холокоста Дэвид Ирвинг, которого сам Вечоркевич однажды охарактеризовал так:

«Он лучший и самый выдающийся эксперт по истории Второй мировой войны. Ученый, для которого главное значение имеют источники, а не точки зрения историографии, мнения коллег или шумиха в газетах. Человек, перед которым за его неограниченную добродетель по сбору, рассекречиванию и обнародованию ключевых документов Третьего рейха мы должны снять шляпу. Историк такого калибра имеет право писать и говорить обо всем»^[83].

Вечоркевич открыто заявляет о своем сожалении, что Польша не вступила в союз с нацистской Германией в период Второй мировой войны! В интервью, опубликованном в польской газете «Ведомости» 2 января 2006 года, Вечоркевич заявил:

«[Корреспондент] Талага: Началу войны предшествовало подписание пакта Молотова — Риббентропа. Что было бы, если бы Польша согласилась на требования Германии? Изначально Гитлер не хотел нападать на Польшу, и вторжение скорее явилось следствием стечения обстоятельств, нежели результатом многолетнего планирования. Могла ли Польша своей жесткой позицией спровоцировать советско-германское соглашение?

Вечоркевич: В моем понимании Бек совершил кардинальную ошибку, он просмотрел советский фактор. Он идеально разыграл политическую карту, но не взял в расчет Советский Союз. Что было бы, если мы пошли против Советского Союза вместе с Гитлером? Польша наряду с Германией и Италией стала бы одним из творцов объединенной Европы со столицей в Берлине и с немецким языком в качестве государственного»^[84].

Снайдер продолжает:

«Немцы не рассчитывали на помощь советского населения в будущей войне. В этом отношении сталинский сценарий угрозы (объединение иностранных врагов с внутренними оппонентами) был довольно ошибочным. Поэтому еще больший террор, развязанный Сталиным против собственного населения в 1937 и 1938 годах, был абсолютно бесполезным и на самом деле контрпродуктивным» (с. 114).