Программа государственной поддержки включала распределение 5 млн т продовольственной помощи, отправленной в том числе на Украину начиная с 7 февраля 1933 года[34]; поставку тракторов и другого оборудования, выделенного специально Украине; «создание сети из более чем тысячи политотделов в МТС, которые внесли большой вклад в успешный сбор урожая 1933 года» (Таугер 2012б); другие меры, включая создание специальных комиссий по посевам и уборке урожая для организации работ и распределению зерна и продовольственной помощи.

«Трактовка голода 1932–1933 годов как самого крупного в череде природных катаклизмов приводит к отличному от версии о “преднамеренном” голоде подходу. Некоторые из сторонников теории крестьянского сопротивления утверждают, будто режим использовал голод, чтобы отомстить крестьянам и заставить их работать еще больше. Однако из-за плохого урожая и нежелания некоторых крестьян продавать свои излишки голод и смерти от него начались в городах и некоторых селах еще в 1928 году. В течение следующих нескольких лет снабжение продовольствием ухудшалось не только из-за экспорта 1930–1931 годов, но и в результате плохого урожая 1931–1932 годов. Жестокие меры в период заготовок в 1931 и 1932 необходимо рассматривать в контексте голода, который разразился в городах и селах по всему Советскому Союзу с конца 1931 года; к 1932–1933 годам, как говорилось выше, рабочие и крестьяне стали умирать от голода. Если верить тому, что режим специально морил крестьян голодом, чтобы повысить дисциплину труда на сельскохозяйственных предприятиях, следует ли тогда считать голод в городах попыткой режима дисциплинировать рабочих, управленцев, их жен и детей?

Хотя политика распределения продовольствия остается за рамками данной статьи, очевидно, что небольшой урожай 1931–1932 годов вскрыл недостатки, которые оказали влияние на всех без исключения граждан, и что советский режим не располагал достаточными ресурсами для преодоления кризиса.

В итоге данное исследование показывает: хотя СССР и ранее сталкивался с хронической засухой и другими природными катаклизмами, то, что случилось в 1932 году, оказалось необычной и жестокой комбинацией катастрофических обстоятельств в стране, особенно уязвимой к событиям такого рода. Представленные здесь доказательства и их анализ показывают, что голод в Советском Союзе оказался гораздо более серьезным и важным событием, чем утверждалось в большинстве прежних исследований, включая [работы] приверженцев интерпретации, выдвинутой украинскими националистами; и голод стал следствием крайне редкого стечения природных и сельскохозяйственных обстоятельств. Обращая на них внимание в данном исследовании, мы показали важность постановки под сомнение общепринятых политических взглядов и необходимость учитывать роль природных аспектов голода и других исторических событий, в которых человек взаимодействует с природой. То, что через карточную систему советский режим хоть и плохо, но накормил во время голода более 50 млн человек, включая многих крестьян; что хотя бы некоторые из них, столкнувшись с голодом, стали работать усерднее, несмотря на неприязнь к режиму в 1933 году и в течение нескольких предшествующих лет, — все это показывает, что участники тех трагических событий осознавали уникальность происходящего» (Таугер 1991, р. 46–47).

Снайдер стал на точку зрения украинских националистов о якобы «предумышленном» характере голода, то есть признал за истину миф о «голодоморе», хотя сам нигде не использует такой термин в открытую. Он стремится создать впечатление, будто советское правительство обобрало Украину до зернышка, не предприняв никаких попыток помочь голодающим. Снайдер игнорирует природные факторы — главные из всех причин голода — и ничего не пишет об оказанной советским правительством крупномасштабной помощи, которая вкупе с усердным трудом самих крестьян в сложных условиях позволила вырастить большой урожай в 1933 году. С точки зрения Таугера:

«В целом голод вызвали природные факторы, а правительство помогало крестьянам вырастить больший урожай в следующем году и положить голоду конец» (Таугер 2012б, р. 3).

Это противоречит утверждениям Снайдера и украинских националистов. Теория так называемого «голодомора», то есть версия о «преднамеренном» и «рукотворном» голоде, не просто ошибочна в нескольких существенных положениях. Ее сторонники нарочито искажают факты, отбрасывая свидетельства, противоречащие их трактовке. Таким образом, история превращается в выдаваемую за науку политическую пропаганду, что когда-то было обозначено мной как «пропаганда со ссылками».

Таугер придерживается совсем иной точки зрения, нежели Дэвис и Уиткрофт, которые считают, что голод стал следствием нескольких причин, в том числе коллективизации[35]. Говоря о природных факторах, Дэвис и Уиткрофт отводят им второстепенную роль. Кроме того, они полагают, что советское правительство могло спасти многих, возможно, миллионы жизней, если бы отказалось от проведения коллективизации и не использовало «жестких» мер для борьбы с голодом. Взгляды обоих историков совпадают с официальной трактовкой нынешнего российского правительства, что к голоду привели насильственное изъятие зерна и коллективизация.

Однако такая точка зрения ошибочна. В действительности именно коллективизация положила конец голоду в Советской Союзе, за исключением голода 1946–1947 годов. Уиткрофт, автор последнего по времени исследования о голоде, установил, что и голод 1946–1947 годов случился вследствие неблагоприятных природных условий[36].

Главная цель первой главы книги Снайдера — продемонстрировать доказательства «запланированного массового уничтожения миллионов» жителей Украины. В подтверждение своих слов он приводит «семь ключевых политических практик», которые были применены «в конце 1932 — начале 1933 годов только (или преимущественно) в Советской Украине», каждая из которых «должна была убивать» (с. 69).

Снайдеру следовало бы знать: доказать это утверждение научно не удалось ни одному из украинских националистических или российских антикоммунистических ученых, несмотря на их утверждения, что Сталин будто бы намеревался уморить украинских крестьян голодом. К тому же Снайдеру должно быть известно, что западные эксперты по данному вопросу — М. Таугер и Р.У. Дэвис с С. Уиткрофтом, — а также многие другие историки Советского Союза и даже такие «пещерные» антикоммунисты, как Николя Верт, отвергают саму мысль о «запланированном голоде».

Однако Снайдеру приходится заявить, что смерти стали результатом «умышленного убийства», поскольку без 5 млн голодных смертей разваливается его тезис, что «14 млн были жертвами либо советской, либо нацистской кровожадной политики», а с ним и особенно близкое сердцу каждого антикоммуниста уподобление Сталина Гитлеру.

Анализ первой главы книги Снайдера начнем с подробного рассмотрения каждой из «семи ключевых политических практик» (т. е. политических установок). Правда, их он не касается вплоть до последней трети главы. Но вся глава, как и вся книга, зависит от этих семи пунктов. Для Снайдера они служат «доказательством» того, что несколько миллионов советских граждан, погибших в результате голода 1932–1933 годов, «уничтожены» Сталиным и советским руководством. Как будет показано, в каждом из семи случаев Снайдер фальсифицирует свои доказательства.

Важность вопроса для всего проекта Снайдера заставила автора уделить каждой из «семи ключевых политических практик» больше внимания, чем другим заявленным в «Кровавых землях» фактам. Впрочем, познакомиться с ними подробнее любознательный читатель сможет в следующей главе нашей книги.