– Где дежурный хирург? – спросил фельдшер, который меня привез.
– В данный момент он на обходе. Мы заберем девочку на осмотр, – нерешительно сказал один из интернов. По глазам было видно, что он боится, но чего именно, пока было непонятно.
– Хорошо! У нее подозрение на острый аппендицит. Вот ее вещи и домашний номер, по которому вы должны позвонить и оповестить родителей о прибытии девочки. Ее зовут Власова Валерия.
Интерны повезли меня в смотровую, куда был вызван дежурный хирург Владимир Викторович. Мы ждали его минут пятнадцать, после чего он, наконец, явился в совершено неподобающем состоянии. Единственный врач на смене был пьян в стельку. И конечно же врачи другого профиля не допустили его до операции, боясь последствий. Было приказано интернам провести полную процедуру, так как они учились на хирургов. Им было разрешено сделать все, что в их силах, чтобы я осталась жива. Это все обсуждалось в моем присутствии, и я пребывала в шоковом состоянии. Я все понимала, хотя боль порой отключала мое сознание. Я даже не могла ничего возразить, меня просто скручивало от дикой боли, а рядом не было никого, кто мог бы мне действительно помочь. Меня увезли в операционную. В спешном порядке все готовилось к удалению аппендицита. Один из интернов побежал за лекарством, которое должно было полностью обезболить место операции. Но прибежав минут через десять, он сообщил:
– Есть только две ампулы. Этого хватит, что обезболить только снаружи. Больше я не нашел. В больнице нет этого лекарства, оно закончилось… – он был в полной растерянности.
Я с ужасом представляла, что будет дальше. Они долго думали и совещались, пока я кричала от боли. Ведь с каждой минутой она усиливалась. И тут они решились.
Один из них командным голосом раздавал поручения направо и налево, не побоявшись взять ответственность на себя. Наверное, это и спасло меня.
– Привяжи ее ноги и руки к столу, закрепи туловище. Ждать больше нельзя, иначе он лопнет.
Остальные интерны засуетились. Меня привязали и повесили простынь перед глазами, разграничив поле моего зрения и место операции. Затем я почувствовала пару уколов внизу живота. Они замерли в ожидании. Я хотела им сказать, что все равно вижу нижнюю часть тела в отражении огромной операционной лампы, висящей надо мной, но от боли не могла вымолвить и слова. Через пару минут они спросили, чувствую ли я что-нибудь, когда они прикасаются. Поняв, что чувствительности почти нет, они приступили к работе. Первые минуты я не чувствовала ничего. Но затем, видимо, когда они раскрыли брюшную полость, на меня нахлынула прямо-таки волна горящей лавы. Я взвыла от непереносимой боли и брыкалась изо всех сил. Было просто невозможно лежать спокойно, потому что они резали меня наживую. Внутри они ничего не обезболили, и периодически у меня темнело в глазах. Боль была настолько обширной и всепоглощающей, что я превратилась в дикое беснующееся животное. Казалось, я вот-вот потеряю сознание, но спасительная темнота так и не наступала. Меня повязали по рукам и ногам. Тело пыталось выгнуться дугой, но было надежно закреплено, пятки упиралась в операционный стол и нещадно терлись о холодную металлическую поверхность. Обезумев от боли, я стирала пятки в кровь. Что происходило в следующий час, казалось пыткой, длиною в вечность, адом, выхода из которого не было. Конца и края не было моим страданиям. Они возились в моих кишках, и каждое их прикосновение отдавалось в моем теле нестерпимой мукой. То обезболивающее, что они вкололи в верхние слои кожи, тоже потеряло свое свойство, и теперь боль была повсюду. Даже медсестра, которая присутствовала на операции, не могла выдержать такого зрелища. Конец ХХ–го века на дворе, а на ее глазах живьем потрошат человека, молоденькую девушку, которая еще и жизни-то не видела. Медсестра все время со мной говорила, успокаивала меня, но я не слышала ее. Я билась в конвульсиях, меня невозможно было успокоить. Я хотела, чтобы все это прекратилось.
– Валерия! Послушай, почти все! Потерпи еще немного, мы уже зашиваем. Мы удалили его, слышишь?
Они говорили это так громко, что их слова отдавались эхом по всей операционной. Но мне было все равно, боль не прекратилась. Она была ужасной, я не могла успокоиться, не могла ждать, не могла терпеть. Через полтора часа операция закончилось. Но для меня ничего не закончилось. Боль не утихала, пятки были стерты почти до костей. Легче мне не стало, я просто уже была без сил и тихо подвывала. Нет сил кричать, нет сил плакать, я лежала и смотрела в потолок, надеясь, что это просто кошмарный сон. Скоро я проснусь и все будет хорошо. Мне наложили швы и отмыли, обработав рану. И тогда они заметили кровь на операционном столе под моими ногами. Приподняв их, они увидели то, во что превратились мои пятки, стертые в мясо. Они стали обрабатывать и ноги, но я уже ничего не чувствовала. Им не понять, что я перенесла, но сочувствие все-таки они высказали. Затем снова проверили все швы и повезли в палату.
– Ты сильная девушка! Ты молодец, ты справилась, – приговаривала медсестра, скорее для себя, чем для меня, толкая каталку до палаты.
Я пребывала в каком-то сумеречном шоковом состоянии, мозг не соображал совершенно. И я надеялась, что хотя бы сейчас я впаду в спасительное беспамятство.
– Знаешь, когда его вытащили, он лопнул. Ты выдержала, смогла. Ведь еще чуть-чуть и он бы лопнул у тебя внутри. Тогда я даже не представляю, что бы случилось. Ты молодец. Отдыхай! – она говорила это с такой нежностью, что, казалось, она знает меня вечность.
Первое время в палате я не могла уснуть. Боль еще долго терзала мое тело. Я старалась не кричать, поэтому все время стонала. Двигаться было невыносимо, и я молила Всевышнего, чтобы он подарил мне забытье. Промучившись часа два, я все-таки отключилась.
Наутро следующего дня первым, что я почувствовала после пробуждения, была боль. Конечно, не такая жуткая, как вчера, лишь ее отголоски. Мне стало легче, состояние было еще достаточно тяжелым, но я все равно была рада, что проснулась и была жива. Немного погодя ко мне пришел врач. Да, тот самый врач, который вчера совершенно спонтанно напился на каких-то поминках, и не смог провести мне операцию. С абсолютно невозмутимым видом он присел ко мне на койку и спросил, как у меня дела. Как у меня дела?! Может его замутненный рассудок, под воздействием жесткой абстиненции, решил сыграть с ним столь жалкую шутку? По-моему, мы не на светском рауте для обмена любезностями. Перед ним юная девушка, выпотрошенная с особой жестокостью. Вот как я видела вчерашнюю экзекуцию! Заглянув в мои глаза, наполненные болью, страданием и совершенно оправданным гневом, он, наконец, осознал всю абсурдность ситуации. Молча осмотрел меня, и обработав рану, удалился. Видимо, в нем осталась крупица человеческого, так как, покидая палату, он принял виноватый вид. А может тяжелый похмельный синдром придал ему образ побитой собаки. Но элементарные извинения принести он так и не удосужился.
В этот день ко мне приходили родители узнать о моем состоянии. Принесли поесть и пару книг. Следом за ними заглянул Алекс. Я была абсолютно обессилена, все болело и мне было не до еды, но книги, как всегда, помогли мне воспрянуть духом и смягчить воспоминания прошлой ночи. Через несколько дней меня выписали без осложнений. Спасибо тем интернам, которые меня спасли. Правда, я их больше не видела, видимо работы было много. Ну да ладно, время лечит раны, я забуду, а им урок хороший.
Со временем я совсем поправилась и снова начала бегать на тренировки. Я заканчивала девятый класс, и планов на будущее было много. Алекс во многом был со мной не согласен и совершенно не понимал моих амбиций. Я говорила о том, что хочу уехать из этой провинции в большой город, добиться успеха и стать независимой женщиной. Алекс же считал, что мое место рядом с ним, а мое предназначение быть его женой и провести с ним бок о бок всю жизнь. Но это было его видение. Я была молода, впереди еще целая жизнь и мне хотелось взять от нее все. Я любила его, но была не готова из-за своей первой любви потерять шанс вырваться в большой мир в погоне за большими возможностями. Я хотела посмотреть мир и исследовать места, куда не ступала нога человека. У меня оставался один год до окончания школы, после чего я была намерена сразу же поступить в Университет имени Жданова на географический факультет. Между нами разгорались жаркие споры. Алекс категорически отвергал мою позицию, и все аргументы разбивались о стену непонимания. Возможно, и я не щадила его чувств, обесценивая трепетную любовь, которую он взращивал в своем сердце, оберегая меня от всех и вся… и даже от себя самого. Единственной его мечтой в жизни было тихое семейное счастье: уютный дом, детишки, рыбалка по выходным и еще Бог знает, что… Но, чтобы КАК У ВСЕХ! Я же видела свой мир совершенно по-иному и не могла себе позволить прозябать в этом захолустье, похоронив себя заживо.
