Ребята с ожившей надеждой поглядывают на Андрюса. Он старший, он такую игру может придумать!..

Подобрав старую тетрадку, Андрюс начинает разрывать ее исписанные листки и обложку на аккуратные квадратики.

— Это будут деньги, — объясняет он. — Синие — рубли, а белые — копейки.

Потом Андрюс собирает у малявок все их игрушки, валяющиеся возле песочницы — лопатки, совки, формочки, грузовики, ведра, мячики — и за каждую выдает хозяину деньги — кусочки бумаги. Кому синенький и три белых, а кому и два синих — от обложки.

Наконец на широкой доске песочницы, где раньше стояли куличики, красиво разложены новые товары, и покупатели нетерпеливо выстраиваются в очередь. Интересно. Что и говорить! И товары настоящие, и деньги бумажные, не какие-то там листочки — нарви сколько хочешь. Еще бы не интересно. Даже трехлетняя Сигуте сама заявляет, что хочет купить, Андрюсу приходится лишь отсчитывать ее «деньги», сама она еще не умеет… По правде сказать, он и за других деньги считает, и цену на товар сам устанавливает: разве малыши могут сообразить, что почем?!. А когда товаров становится меньше, продавец снова скупает их, но платит столько, сколько ему нравится.

— Я же тебе за мячик одну синенькую и две беленьких заплатил, а ты мне только синенькую даешь, — пытается спорить Йонялис. Но Андрюс только усмехается:

— Значит, подешевел твой мячик. Видишь, какой царапаный?

Не прошло и получаса, как к Андрюсу вернулся не только весь товар, но и все «деньги». Первой из игры вышла Сигуте. У нее не осталось ни единого клочка бумаги. Йонялис сбегал домой, притащил двух оловянных солдатиков и губную гармошку. Другие ребята тоже кое-что принесли. Андрюс только руки потирал, отсчитывая бумажные квадратики.

— Сейчас, — объявил он, — мы откроем отдел культтоваров. Но смотрите, чтобы у всех были деньги. Задаром не продаем!

И снова первой без денег осталась Сигуте. Отошла в сторонку и завистливо смотрела, как покупают другие ребята.

— Чего стоишь? Денег нет? Так продай мне еще что-нибудь, — покосившись на нее, предложил Андрюс.

Сигуте отрицательно покачала головой и обиженно отвернулась. Руки она спрятала за спину. Явно что-то держала в них.

— Что там у тебя? А ну, покажи! — приказал продавец.

Сигуте молчала, только снова отрицательно затрясла головой. Не поворачиваясь спиной к «прилавку», попятилась задом, подальше от песочницы.

Андрюс оставил свой магазин, решил сам посмотреть, что это она там прячет. И увидел самодельную, сшитую из лоскутов куклу.

— Хочешь, два синеньких дам? — предложил он.

Девочка, сжав губы, опять молча затрясла головой.

— Хорошо. Бери три! Знай мою доброту, — заявил Андрюс.

— Не… Она не продается, — пробормотала наконец Сигуте, вытащив куклу из-за спины — все равно увидели! — и прижимая ее к себе. — Не продам я ее…

— Ну и балда! — возмутился Андрюс. — Хочешь, четыре синих дам и еще четыре белых? Ну? Высшая цена!

— Продай, продай! — загалдели ребята, пытаясь уговорить упрямицу. — Захочешь, опять купишь.

Сигуте посмотрела на ребят, на куклу, потом снова на ребят, и наконец положила куклу на «прилавок».

Андрюс отсчитал ей четыре синих и столько же белых квадратиков бумаги. Теперь Сигуте была самой богатой из покупателей, могла приобрести все, что ей захотелось бы. Но кода подошла ее очередь, она попросила свою же куклу.

— Что, сразу все деньги истратить хочешь? — пожал плечами «продавец». — Возьми-ка лучше вот это ведерко или двух солдатиков.

— Куклу, — настойчиво повторила покупательница.

— Кукла подорожала, — схитрил Андрюс. — Вот мячик можно.

Сигуте положила на прилавок все свои деньги. Губы у нее дрожали.

— Ты чего? — удивился Йонялис.

— Кукла плачет… — ответила Сигуте и, глотая слезы, отвернулась.

— Во балда! — засмеялся Андрюс. — Плачет… Ну, кто покупает? Чья очередь? Не теряйте времени! Самые лучшие товары! — торопил он малышей.

Но почему-то больше никто не захотел ничего покупать. Может, им тоже показалось, что кукла плачет?

— Хватай — налетай! Подешевело! — пытался соблазнить покупателей Андрюс. — Объявляется дешевая распродажа! Торопитесь, пользуйтесь моментом!

Но ребята, тесным полукольцом обступив бойкого продавца, ничего не покупали, а только недружелюбно смотрели на него. Сделав вид, что ничего особенного не происходит, Андрюс наводил порядок на своем прилавке, перекладывал товары с места на место, посвистывал.

— Ну что? Будете покупать? — еще раз спросил он.

Ребята молчали, опустив головы.

Наконец Йонялис вскинул глаза и смело ответил:

— Нет. Не будем.

— Почему?

Ковырнув носком ботинка песок, Йонялис глубоко вздохнул.

— Ты не слышишь, как плачет кукла. Мы лучше будем без тебя играть.

— Не хотите, как хотите, — поджал губы Андрюс. — И зачем я только связался с этими малявками…

Он лениво, напоказ, потянулся и побрел в тенек, к густым кустам сирени, улегся на траву, долго, сквозь ветки смотрел на синий клочок неба, на проплывающие по нему обрывки белых облаков…

А возле песочницы снова, как воробьи, расчирикалась малышня.

«Неужели кукла вправду плакала? — подумалось вдруг Андрюсу. — Разве тряпичные куклы могут плакать?..»

Аудрюс стоит на балконе. Глаза еще заспанные, волосы растрепанные, в руках шлейки от штанишек и картонная коробочка.

— Гули-гули-гули! — зовет он.

Внизу, на покрытом гравием дворе, топчутся голуби. Подскакивают, взлетают, бегают друг за другом или солидно прохаживаются. Ждут. Они слетаются сюда рано-рано, едва солнышко успеет выглянуть из-за невысокой крыши соседнего дома и залить двор своими лучами.

Живущие в нашем доме ребята отлично знают каждого из прилетающих сюда голубей. Кое-кого даже кличками наградили. Большой сизарь, любящий отгонять от крошек других, прозван Ворчуном. Тот, у которого плохо срослась сломанная лапка, — Хромушей. Но всеобщий любимец — Белокрылый. Он ослепительно белый. Как снег. Шея у него гордо выгнута, грудь колесом, а на головке, на самой макушке — ну совсем как шапочка! — желтеет взъерошенный хохолок.

Аудрюс сыплет из картонной коробки крошки, еще вчера вечером заготовленные, и, перевесившись через перила, наблюдает, как сбиваются голуби в кучу. Только Хромуша запаздывает — пока подойдет, глядишь, все уже склевали. Неужели в коробочке больше ничего нет? Мальчик вытряхивает остатки крошек в ладонь и бросает в сторонку, Хромуше.

Я занят. Сижу и пишу. И у меня нет времени смотреть вместе с Аудрюсом, как наперегонки завтракают голуби. Когда через минуту снова бросаю взгляд в окно, то вдруг вижу, что в тени кустов крадется кошка, пушистая, полосатая. Медленно, осторожно переставляя лапы, почти ползком приближается к стайке голубей. Глаза — как два острых шила, шея вытянута, голова чуть ли не по земле стелется.

— Не смей, Мурлыка! Брысь! Брысь! — кричит Аудрюс с балкона.

Голубей как ветром сдуло с посыпанного гравием двора. Но Хромуша очутился в когтях у кошки. Он бьется, машет крыльями. Кошка отскочила, но тут же вновь кидается на голубя.

— Брысь, Мурлычища, брысь! — вопит Аудрюс.

Я забыл о том, что работаю, пишу. Оглядываю стол. Чем бы запустить в эту разбойницу? Пепельницей? Стеклянная, разобьется. Настольным календарем? Горшком с кактусом? А может, вот этой деревянной белочкой на подставке, которая грызет большущий грецкий орех? Жалко. Мне ее друг ко дню рождения подарил… Слышу, как по лестнице дробно стучат каблучки. Хлопает дверь подъезда. Наверно, Аудрюс. Точно. Он. Выскочил во двор. Озирается.

Где кошка? Где голубь?

Что-то зашуршало в кустах. Аудрюс бросается туда. Мурлыка с голубем в зубах пытается перебежать двор и скрыться в доме.

— Ах ты, противная! — Аудрюс подбирает комок земли и бросает в охотницу. Та оставляет голубя и молнией ныряет в подвальное оконце, куда ссыпают уголь, чтобы зимой топить котел.