Положив подбородок на ограждение борта, Линас неотрывно следил за искрами и пузырьками, вскипавшими в воде. Солнце уже клонилось к закату, и его лучи лишь кое-где проникали до самого дна. А там, где падала на воду тень парохода, она казалась темно-зеленой. То в одном, то в другом месте сверкали стайки серебристых уклеек и снова исчезали в кружеве пузырьков.

Впереди, неподалеку от красного бакена, отмечавшего мель, скользила белая байдарка. Молодой парень греб спаренными веслами, а девушка, перевесившись через низкий борт, ловила ладонью подбегающую от речного трамвайчика волну.

— Ох, вот увидите, опрокинет их волна! — пробасил чей-то голос. Низкий, как из густой бочки: бум-бум-бум!

Линас собрался было обернуться, чтобы узнать, кто это говорит таким басом, но не хотелось отрывать глаз от байдарки, легко рассекающей волны. И вовсе она не опрокинулась! Линас долго провожал взглядом эту стремительную тонкую стрелу, пока байдарка не скрылась вдали. Только после этого мальчик обернулся и стал рассматривать пассажиров, сидящих на лавках кормовой палубы.

Напротив Линаса и его мамы подремывал старичок с вислыми седыми усами. Рядом лежали удочки и подсачик — такой большой сачок на длинной палке, чтобы можно было подхватывать попавшую на крючок рыбу и спокойно вытаскивать ее на берег. Справа худощавый, в очках, немолодой уже дяденька в белом пиджаке и таких же белых мятых брюках. У самой кормы рылась в своей кошелке маленькая сморщенная старушка.

«Интересно, у кого из них бас? Кто сказал, что байдарка опрокинется?» — раздумывал Линас, с подозрением поглядывая то на усача, то на очкарика. Но они сейчас молчали, и определить, у кого бас, было невозможно. В окошке кабины, которая возвышалась над палубой, виднелась белая капитанская фуражка. Время от времени капитан, склоняясь к медному раструбу, произносил какие-то слова, снизу, оттуда, где гудели моторы, отзывался механик. Не разобрать, что они там говорят. Но ни у того, ни у другого баса не было. Значит, не они. Значит, бас мог принадлежать или усатому старику, или дяденьке в белом костюме.

Линас еще раз оглядел палубу. Больше никого нет. Хотя близился вечер, но в город с пляжа никто не спешил. Успеется! Да и Линас с мамой еще часок покупались бы, если бы этим вечером не должен был вернуться папа. Он уже три недели назад уехал в командировку, а вчера им принесли телеграмму: «Приезжаю завтра вечером. Папа». Возвратится и не застанет их дома? Это было бы очень некрасиво. Так говорит мама. Линас согласен с ней. Он сам за три недели очень соскучился по папе.

— Мам, а мам, лимонадика хочу, — царапая ногтем шелушащуюся краску на спинке скамьи, заявил Линас.

Мама покосилась на свои ручные часики, потом почему-то на солнышко и ответила:

— Скоро будем дома, детка.

— А я теперь хочу пить…

— Откуда я сейчас возьму тебе лимонад? — пожала плечами мама. — Потерпи.

Линас заметил, что седой старичок с подсачиком и удочками неодобрительно посмотрел на небо, пошевелил усами, словно собираясь что-то сказать.

«Наверно, это он и говорит басом», — подумал Линас.

Но старичок не вымолвил ни слова. Недовольный Линас снова отвернулся в сторону берега и продолжал наблюдать, как накатывает волна на береговые камни.

«Нет, больно хлипкий старичок, наверно, блеет, как коза, — подумал мальчик. — У всех усатых тоненькие голоса».

Думал он так только потому, что в этот момент был сердитым. Хотелось пить. Ведь, если честно признаться, то знал Линас лишь одного усатого человека — их дворника дядю Лауринаса. А тот и в самом деле тонким голоском говорил, визгливым. Особенно это было неприятно, когда во дворе собиралось много ребят и они поднимали шум…

Впереди, из-за поворота реки, вынырнул другой пароходик. Он плыл к пляжу. Столкнувшиеся волны совсем взбесились, извивались, как змеи.

«Дун-дун-дун!..» — еще громче затарахтели пароходные моторы, даже палуба задрожала. Из трубы повалили черные клубы дыма. Капитан сбежал вниз по ступенькам. Вскоре его белая фуражка мелькнула в боковом окне пассажирской каюты. Он до половины высунулся из окна и, придерживая фуражку, долго всматривался в речное дно.

— Подай-ка трос! — крикнул он.

Показалось перемазанное лицо механика. Его тельняшка тоже была в масляных пятнах. Механик открыл ящик, вытащил оттуда аккуратно свернутый трос и сбежал вниз по лесенке.

Встречный речной трамвай отдалился. И только теперь Линас почувствовал, что они стоят на месте. Это заметили и другие пассажиры.

— Так. Сели на мель, — сказал дяденька в очках. Голос у него был обыкновенный.

— Странно… — шевельнул усами старичок. — Каждый день по пять раз на пляж и обратно плавают — и на тебе! — Он взглянул на часы, осмотрел всех пассажиров, и Линаса тоже. И у него никакого баса не было. — Без пятнадцати семь я живой или мертвый должен быть дома. Мне из Москвы по телефону звонить будут. Странно, очень странно…

Очкарик сказал:

— Видимо, дожди виноваты: течение нанесло песок, вот рельеф дна и изменился…

Старик не ответил, только еще раз глянул на часы и сердито откашлялся.

— Так я и думала, — прогудело, как из пустой бочки. — Захожу на пароход, а навстречу этот перемазанный черт — механик или кто он там еще, с пустым ведром! А уж если встречаешь кого с пустым ведром, пути не будет, лучше сразу возвращайся…

Линас даже рот разинул от удивления. Так вот кто басом-то говорит! А ведь ни за что не поверил бы, что такая сморщенная старушка может говорить таким голосом…

Пароход все еще стоял на месте.

Разгоряченный, утирая со лба пот, капитан забрался в рулевую кабину. Взял какие-то железные инструменты и снова нырнул вниз. На вопрос усатого старичка, когда же мы, мол, выберемся с мели, он только пожал плечами.

Мама посмотрела на Линаса и почему-то спросила:

— Тебе не холодно, детка?

Линасу совершенно не было холодно, но он вспомнил, что просил пить.

— Лимонада хочу… — сморщив нос, заныл мальчик.

Старушка порылась в своей кошелке, достала пожелтевший огурец.

— На, погрызи, перебьешь жажду, — прогудела она будто из пустой бочки.

Линас отрицательно помотал головой.

— Ешь!

— Не хочу. — И отвернулся в другую сторону.

Только этого не хватало, чтобы он взял огурец у старухи, которая говорит, как из бочки бухает. Не дождется!

«Поменяться бы им голосами: ей и дворнику, — мелькнула вдруг у Линаса озорная мысль. — Вот смеху было бы! Ребята орут, на головах ходят. Появляются из дворницкой усы дяди Лауринаса и неожиданно: «бум-бум-бум!» Все врассыпную!

Потом он стал думать о старшем брате, который уже вторую неделю гостит в деревне у тети Морты. Интересно, как там у Валентинаса дела? Мама обещала, что на другой год и Линасу разрешит погостить в деревне…

К ним подходил возвращающийся с пляжа пароход, который им недавно встретился. Видимо, его капитан издали заметил терпящих бедствие товарищей и подплыл поближе.

— Может, и нас захватят? — просветлело лицо старичка с усами. Он снова глянул на часы. — Мне через пятнадцать минут звонить будут, — словно извиняясь, объяснил он.

Пароходик проплывал медленно-медленно, не больше чем в десяти метрах от них.

— Не остановится, — сказал дяденька в очках. — Побоится, чего доброго, сам застрять…

Пассажиры с того парохода махали платками, что-то весело кричали. Оба капитана договаривались о чем-то, но из-за шума моторов трудно было разобрать — о чем.

Вдруг мама Линаса заметила на том пароходе соседку. Она живет в одном дворе с ними. Соседка тоже махала платочком. Пароходик медленно удалялся.

— Скажите Йеронимасу, что мы тут застряли! Пусть подождет! — Мама говорила о папе, который теперь, наверное, придет домой раньше их. — Ключ у меня! Скажите…

Соседка закивала головой, видимо, поняла. А потом тот пароход уплыл, и они снова остались одни.

Линас вдруг почувствовал, что ему хочется уже не только пить, но и есть, и спать…

— Мам, когда же мы поплывем? — заканючил он, не выпуская маминой руки. — Я есть хочу!.. Ма-а-ама…