Между тем австрийский генерал Гарш, успокоенный Дауном, продолжал осаду Нейсе, который, как и все прусские крепости, имел слабый гарнизон, потому что все войска находились в поле. Вначале надежда овладеть им была весьма вероятна, так как король был далеко и поблизости не имелось прусских войск, да и вся Европа считала Нейсе потерянным для Фридриха после Гохкирхского сражения. Освобождение осажденных крепостей бывает обыкновенно следствием победы или иного удачного события; но чтобы Фридрих, разбитый, окруженный со всех сторон сильными армиями, удаленный на 40 с лишним миль от осажденной крепости, мог прийти ей в помощь – этого никто не ожидал. После тринадцатидневного похода, 5 ноября, король был в трех милях от нее, и этого оказалось достаточно, так как в тот же день Гарш, несмотря на сильные подкрепления, снял осаду, оста вив большое количество снарядов и военных при надлежностей, и ушел в Моравию. Он осаждал Нейсе с 4 августа и с 5 октября стал его обстреливать, но храбрый гарнизон дельно сопроти влялся и, сделавши вылазку во время отступления австрийцев, увел еще 800 пленных.
Сюда можно отнести великодушный поступок одной знатной немецкой женщины; он остался не известным, и сам Фридрих, должно быть, никогда не знал о нем. Комендант Нейсе, генерал Трес ков, имел недалеко от города поместье. Когда австрийцы приступили к осаде, супруга его находилась там. Неприятель уже вначале видел, что предприятие это затянется, так что Фридриху все-таки удастся разрушить их план. Самой быстрой и целесообразной мерой являлась в данном случае измена. Тресков незадолго до этого был военнопленным; ему оказали большое уважение в Австрии, и генеральша, тоже поехавшая к мужу для облегчения его судьбы, была принята необыкновенно любезно при императорском дворе. Приятное воспоминание об императрице было еще свежо в ее памяти, и на этом основании был составлен следующий проект. Один императорский офицер посетил госпожу Трескову и привез ей охранные письма от австрийского полководца[146 *]. Его приняли и угощали, как благодетеля. Он явился вечером и потому должен был переночевать в имении. После обеда начали тут же за столом разговор об императрице, когда не было опасных свидетелей. Благородное сердце генеральши не могло найти слов для похвал по адресу Марии-Терезии. Тогда офицер предложил ей большую сумму денег, титулы, мнимую атаку для спасения чести, сдачу и глубокую тайну о случившемся. Госпожа Трескова поражена, она едва сдерживает себя, чтобы дослушать до конца. Тут она вскочила и, ломая руки, в отчаянии изливала свое горе о претерпенном унижении. «Возможно ли! Мне – такое предложение!» – повторяла она. Офицер обещал тогда предать все забвению, клялся ей в вечном молчании, но генеральша была слишком глубоко оскорблена и не хотела дожидаться конца осады в своем безопасном имении. Она отказалась от всех охранных писем, от всех удобств и от спокойствия, желая разделять заботы, недостаток и опасности осажденных, и оставила во власти неприятеля свое имение, составлявшее единственное достояние ее семьи и приобретенное трудами пятидесятилетней военной службы. Она сказала депутату: «Мы теперь бедны, это было все наше состояние. Чувство долга принуждает меня предать все в ваши руки. Если хотите, можете нам мстить». Тронутый таким благородством, офицер тщетно падал к ее ногам, умоляя ее остаться. Она простила ему оскорбление, но ни за что не хотела оставаться долее во власти врагов Пруссии. Еще в ту же ночь она уехала, не взяв даже с собой припасов, хотя знала, что в осажденной крепости большой недостаток в них. Офицер сопровождал ее до последних укреплений и тут только простился с женщиной, полный удивления.
Крепость Козель, блокированная австрийцами, была тоже освобождена, и Силезия совершенно очистилась от неприятельских войск. Таким образом окончилась кампания в этой области; но Даун, оставшийся с главной армией в слабо защищенной Саксонии, надеялся еще до окончания зимы сделать тут значительные завоевания. Вся Европа ожидала последствий Гохкирхской победы, но они еще не были заметны, хотя не было недостатка в проектах. Так, Дрезден, Лейпциг и Торгау должны были быть поспешно взяты, притом тремя различными корпусами одновременно. Даун сам отправился к столице, решившись непременно выполнить свое намерение на этот раз. В Саксонии находился лишь небольшой отряд пруссаков, но в нем производились деятельные приготовления. Настоящим предводителем его был генерал Финк, хотя он служил под фиктивным начальством двух старших генералов. Эти дельные вожди, Гюльзен и Итценплитц, оставив побоку всякую зависть, искали истинного пути к чести и славе своего народа и в содействии намерениям Фридриха; уважая волю своего короля, они уступили предпочтение талантам младшего генерала. Самые целесообразные меры были приняты к тому, чтобы устоять против гораздо более многочисленного врага. Гарнизон Дрездена был усилен, комендант этой резиденции, генерал Шметтау, приведен был к печальной необходимости сжечь предместья, так как королевская семья, льстя себе пустыми надеждами, отнеслась к опасности пассивно, говоря, что в теперешнем стесненном положении приходится на все соглашаться; молчали и земские чины. Даже муниципалитет, ожидавший больших преимуществ от австрийцев и скорого окончания военных бедствий, ответил на заявление коменданта лишь пожатием плеч и сожалел только об участи своих сограждан. Вот как изменился образ мыслей за несколько месяцев и каково было заблуждение. Таким образом жребий на несчастные предместья был брошен.
Предместья эти по своей архитектуре могли сравниться с красивейшими городами Европы. Обширнейшие здания, находившиеся здесь, были все либо дворцами или летними резиденциями знатных и богатых, либо местопребыванием множества фабрикантов, проявлявших совершенство саксонской мануфактуры искусными работами. Все было приготовлено к пожару, и Шметтау еще раз сделал предостережение; он уверял, что в случае приближения врага непременно прибегнет к этому ужасному средству, а двор – остался равнодушен. Враг подошел, пруссаки сняли форпосты, и рано утром 10 ноября три пушечных выстрела были страшным сигналом к пожару. Во всех комнатах и помещениях домов лежали кучи воспламеняющихся веществ среди прекрасной обстановки, произведений искусства и мануфактуры. Жители бежали, и лишь немногим удалось воспользоваться данным сроком для спасения своих многочисленных пожитков, так как не хватало ни повозок, ни лошадей, ни носильщиков. В течение нескольких часов 266 домов стали жертвой огня. При этом сгорела заживо старая супружеская пара и еще трое людей. Эта ужасная сцена пожара была изображена врагами Фридриха со всевозможными прибавлениями, позорящими пруссаков. Но Шметтау получил от членов магистрата почетный отзыв о своем поведении, так что возводимые на него обвинения в жестокости совершенно напрасны.
