В венском кабинете придерживались весьма ошибочного принципа, лежащего в основании всех австрийских военных планов. Он состоял в том, чтобы не истощать войск завоеванием Саксонии, но приберечь их для Силезии. Этим объясняется столь частая бездеятельность и нерешительность австрийских полководцев. Но опыт научил их, что Силезию можно обрести лишь в Саксонии. Подобно тому как в сказке великан Антей, с которым боролся Геркулес, тем становился сильнее, чем чаще был бросаем о землю, так и поражения Фридриха в Саксонии снабжали его лишь новыми силами, с которыми он вновь поднимался. Здесь он запасся необходимыми силами после Коллинского поражения и отступления в Богемию, чтобы восторжествовать при Росбахе и Лейтене. Здесь он наскоро предотвратил все дурные последствия злополучной Гохкирхской битвы и вновь получил возможность идти для освобождения Нейсе. Поражения при Кайе и Кунерсдорфе не стали так ужасны, как только Фридрих овладел снова занятой неприятелем Саксонией. Здесь осталось без всяких последствий взятие в плен большого корпуса при Максене, не вызвавшее даже изменений позиций пруссаков. Несчастное сражение при Ландсгуте, потеря Глаца, снятие осады Дрездена и сопряженное с таким разорением взятие Берлина были для него не так чувствительны здесь. Такие силы собирал Фридрих в Саксонии после своих поражений, и они были еще несравненно большими после его побед в этой стране, после битвы при Торгау он стал страшнее, чем когда-либо.

Среди такого смешения наций в странах, обойденных войной, торговля необыкновенно процветала. Особенно повезло в этом отношении Голландии: благодаря войне она приобрела многие преимущества, хотя республика эта часто была обижаема воюющими сторонами. Между прочим, французы захватили голландскую почтовую фуру, в которой находилось 100 000 гульденов деньгами, принадлежавшими голландским подданным. Напрасно генеральные штаты жаловались на это похищение, совершенное, кроме того, на их же территории. Версальский двор отказался от всякого удовлетворения их жалоб, так как полагал, что голландцы симпатизируют в этой войне англичанам; кроме того, ему хотелось досадить гамбургцам[244] . Таким образом деньги эти достались французскому партизану Камбефорту.

Эта враждебность французского правительства к городу Гамбургу имела многие причины. Было весьма естественно, что как сенат, так и жители его были более склонны покровительствовать военным успехам своих соотечественников в соседних областях, нежели их врагам. Но наружно они проявили строгий нейтралитет, чтобы не подвергнуть опасности своей блестящей торговли. Город этот пользовался редким счастьем не страдать от общего народного бедствия, а напротив – приобрести благодаря ему выгоды, в то время как вся Германия, все области ее, все города и деревни в большей или меньшей степени испытывали ужасы войны. Здесь-то поставщики получали все необходимое, здесь совершилось множество удачных спекуляций и пересланы были несчетные суммы денег из воюющих стран, преимущественно из Англии. Этот богатый, свободный и во многих отношениях счастливый город должен был все-таки испытать на себе бедствия того времени. Французы, как и все могущественные народы, привыкли пренебрегать нейтралитетом маленьких государств и считали врагами тех, кто не заявил себя положительно их сторонниками. Делая столько поставок из союзных Австрии областей и не оплачивая их, взяв силою имперские города Франкфурт и Бремен, они, наверное, простерли бы свои попытки и на Гамбург, если б военные их действия были удачнее. Но не король датский, а герцог Фердинанд Брауншвейгский оказался тогда ангелом-хранителем Гамбурга; не будучи в состоянии вредить жителям своим оружием, они обратились против их торговли.

Скоро нашелся повод ставить ей преграды. Один ганноверский артиллерийский офицер посетил своего друга, гамбургского купца Вуппермана, и спросил, где можно заказать известное число жестяных труб. Вупперман указал на Клемпнера, с которым офицер заключил торговое соглашение, и вручил купцу деньги. Французский министр в Гамбурге, Шамбо, беспокойный человек, навлекший много бедствий на Мекленбург своими пагубными советами, узнает случайно об этом и находит, что это удобный случай для проявления его национальной ревности и авторитета. Он в своем мемуаре изображает самыми черными красками преступление купца, его союз с врагами Франции и требует обратно его заказ под всевозможными угрозами. Но совершить такое насилие над гражданином этого вольного города было не так легко, тем более что купец этот принадлежал к числу весьма уважаемых и имел связи с большими торговыми домами внутри и вне своего отечества. Во всех почти других странах он сделался бы политической жертвой, но в Гамбурге этого не могло быть, благодаря конституции города. Ошеломленный французскими угрозами магистрат приступил, однако, к рассмотрению дела. Склады купца и его торговые книги были подвержены тщательной проверке, но в них не нашли никакого следа подозрительных соглашений и сделанных доставок. Однако Шамбо не удовлетворился этим. Он грозил городу потерей его торговых преимуществ во Франции, арестом всех гамбургских кораблей в королевстве, даже уничтожением их торговли при помощи французских каперов. Тогда Вупперман превратился в пленного в своем доме, пока сам версальский двор не убедился в его невиновности. Но вскоре после этого явились новые жалобы против Гамбурга, потому что французы не хотели позволить пруссакам и их союзникам делать тут наборы рекрутов. 24 мая 1760 года Людовик XV уничтожил данные им этому городу торговые преимущества.

В Силезии, между генералами Лаудоном и Гольцом, было заключено перемирие до 21 мая 1761 года, под тем условием, что оно прекратится не раньше, как за 4 дня до объявленного истечения срока. Прусский генерал, принц Бернбургский, хотел постоять за свои права, ссылаясь на то, что страна принадлежит его королю и он имеет право делать здесь набор рекрутов. Ответ Лаудона был краток: он атаковал совершенно не готовый к сопротивлению гарнизон Франкенбурга и взял тут в плен батальон пехоты и эскадрон rycap; это была для пруссаков потеря настоящих солдат, которых никак не могли заменить несколько сотен рекрутированных невежественных крестьян. Таким образом перемирие внезапно кончилось и опять возобновились кровавые и ничего не решающие схватки.