Столик, за которым он обычно обедал, находился во втором зале у окна и был свободен. Петро Савельевич поставил бесценный портфель на широкий подоконник и сел рядом с ним за стол. Перед его взором в полукруглой нише находился дверной проëм, ведущий на кухню, из которого выходили официанты с полными подносами еды. Справа от проëма стоял большой деревянный буфет, сделанный «под старину». Слева, вплотную к деревянной перегородке, которая прикрывала проход на кухню, стоял высокий стол, накрытый красной узорчатой скатертью с юбками по сторонам. Посередине стола возвышался самовар, сверкая белым хромом. Справа и слева от самовара стояли две стеклянные лимонадницы на коротких ножках в виде кубков с металлическими кранчиками у их оснований. Белые сводчатые потолки придавали помещению округлые формы, которые создавали изысканность и комфорт. Отсутствие музыки и песен в зале давало возможность погрузиться в собственные мысли. Он сделал официанту заказ, который состоял из сорокадвухградусного деревенского ржаного самогона, холодной закуски из малосольных огурчиков, солёного чеснока и перца пеперони, салата из нежинских огурцов с укропом и сметаной, ухи из ладожского судака и двинской стерляди и котлет щучьих с картофельным пюре. Подумав, он попросил подать блины с липовым мëдом и чай.

Первый пятидесятиграммовый лафитник с самогоном прошёл незамеченным для организма Петро Савельевича. Он попросил официанта принести гранёный стаканчик. Официант принëс стакан и налил в него ржаного самогона. Петро Савельевич залпом опустошил его. Малосольный огурчик смягчил его горло. Он разломил головку солёного чеснока и отломил от него крупную дольку. Очистив её, он послал его вслед за малосольным огурчиком. В желудке зажёгся приятный огонëк. Мозг адекватно отреагировал на него, послав нервным клеткам Петро Савельевича кратковременное успокоение. Голова просветлела и перестала болеть. Теперь он мог спокойно подумать о сложившейся ситуации.

«Не мог Иван просто взять и умереть, – мыслил Петро Савельевич. – Он следил за своим здоровьем. Был здоровяк, которых ещё поискать надо. Его убили! Это всë из-за его научного труда и чертежей устройства! – он невольно посмотрел на пухлый портфель. – Этот мерзавец Шпатц как-то узнал о научной работе Платонова над материализацией в атмосфере земли грозовых туч, воды, града и снега. В своей работе Иван Гаврилович доказал, что эти природные процессы можно создавать искусственно и управлять ими. Шпатц уговаривал Ивана начать работу над новым совместным проектом «Молот Тора». Иван отказался. Этот коротышка Шпатц, зная, что мы с Иваном сделали опытный лабораторный образец этой «адской машины», уговаривал и меня самостоятельно заняться этим проектом. Он предлагал мне взять у Платонова его научный труд и расчёты, на основании которых было создано это устройство, сделать с них копию и продать ему за баснословную сумму с шестью нолями. Я тогда сунул ему под нос конструкцию из трёх пальцев! Но, правда, копию я сделал. Не удержался от соблазна ещё поработать над этим устройством, основанным на загадочном явлении, физику которого мы пока не понимали, – Горемыко открыл свой портфель, расстегнул молнию на папке и взглянул на стопку бумаг, в которых билось «сердце» этой «адской машины». – Шпатц – трус и не мог участвовать в убийстве Ивана. Но за Шпатцем кто-то стоит. Нужно спрятать эти бумаги. Их никто не должен видеть!»

Петро Савельевич отставил гранёный стаканчик в сторону, придвинул к графину с самогоном прежний лафитник и наполнил его до краёв. Он зачерпнул ложкой горячую уху, поймав в неё розовый ломтик стерлядки, и с аппетитом проглотил её. В следующую ложку попался судак и кубик картофеля с мелко нарезанным укропом. Уху он запил забористым самогоном. Наколов на вилку нарезанных нежинских огурчиков в сметане, Петро Савельевич с хрустом прожевал их и отправил за ржаным самогончиком.

«Я сейчас позвоню этому подлецу Шпатцу и скажу ему всё, что думаю о нём!» – решил Горемыко.

Он вынул из пачки сигарету, взял с подоконника портфель, встал из-за стола и пошёл курить на улицу. Свежий майский ветер обдул его разгорячённое и покрасневшее лицо. Из динамика звучал характерный звук старой пластинки. Сквозь еë лëгкое шипение запел голос Петра Лещенко:

Ну и что же, буду вечно послушный я,

От судьбы всë равно не уйдëшь.

И на что нам судьба равнодушная,

Э-эх, нет любви, ну и так проживëшь.

Э-эх! Что мне горе!

Жизни море

Надо вычерпать до дна.

Сердце, тише…

Выше, выше

Кубки сладкого вина!

Петро Савельевич закурил сигарету и сделал глубокую затяжку. Прищурив глаза, он тыкал указательным пальцем по цифрам на экране смартфона, набирая номер Курта Шпатца. После нескольких гудков послышался голос Шпатца.

– Это говорит Горемыко! Убили Ивана Гавриловича, и думаете, вам это сойдёт с рук? Я расскажу, какими мерзостями ты занимаешься за спиной своего начальства! – кричал в трубку Петро Савельевич.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – зазвучал писклявый с акцентом голос Шпатца.

– Иван Гаврилович Платонов мёртв, и убили его вы! – повторил своё обвинение Горемыко.

– Нет! Я не имею к этому никакого отношения! Мы с ним виделись в лаборатории вчера вечером. Сегодня утром он должен был приехать к нам в офис! – слышался из динамика телефона его визгливый крик.

Петро Савельевич поднëс к глазам смартфон и, нажав на красный кружок с изображением телефонной трубки, сбросил разговор со Шпатцем. Он вернулся к столу, поставил портфель на прежнее место, наполнил лафитник самогоном и, осушив его одним глотком, принялся за щучьи котлеты. Покончив с ними, он поднял голову и увидел перед собой сидящего за столом Ивана Гавриловича Платонова.

– Здравствуй, Петро! Не пугайся! Тебе не мерещится – это я, Иван! У тебя ведь ум учëного, поэтому успокойся и поразмысли над тем, что я тебе сейчас скажу, – не давая ему опомниться от удивления, мысленно передал он свои слова Горемыко. – Я нахожусь в эфирном теле и могу мыслить! Благодаря энергии мысли я перемещаюсь в этом потустороннем пространстве и вижу внутренним зрением всë, что происходит с близкими мне людьми. Я чувствую, когда обо мне думают, и могу мгновенно оказаться рядом с тем человеком, который помнит меня.

Иван Гаврилович видел, как за столиком, находящимся позади Петро Савельевича, сидел человек, сделавший ему укол. Платонов смотрел на своего убийцу без чувства ненависти и мести. С высоты своего нынешнего положения он видел суетность и мелочность мыслей людей, сосредоточенных на удовлетворении своих страстей и желаний. В погоне за деньгами и властью человек вырабатывает вокруг себя энергию алчности, которая пожирает его и окружающих его людей. Он видел энергию, которую выработал вокруг себя его убийца. Чёрные искрящиеся разряды этой энергии разбивали ауру его крепкого тела. И эта появившаяся в ауре энергия уже дала начало неизлечимой болезни его ума и тела. Так работают ментальные законы мироздания – каждый поступок порождает следствие. «Убив меня, он убивает и себя», – мысленно констатировал Иван Гаврилович.

– Петро, тебе грозит смертельная опасность. Позади тебя сидит мой убийца. Его интересует то, что у тебя в портфеле. Этой папки с расчëтами у тебя не должно было быть. Еë надо уничтожить! Сейчас ни в коем случае не оборачивайся и не подавай вида, что взволнован. Обернëшься и запомнишь его, когда будешь уходить. У гардероба стоит оперативник, приставленный к тебе для охраны. Подойди к нему и скажи, что ты увидел за столиком позади себя моего убийцу. Как ты потом это будешь объяснять, подумаем позже. Скажи оперативнику, что этот человек пытается тебя похитить, – Иван Гаврилович увидел в глазах Горемыко слëзы. Они крупными каплями стекали по его лицу и падали в тарелку из-под щучьих котлет.

– Прости, прости меня, Ваня, – тихо проговорил Петро Савельевич.

– Прощаю тебя, Петро. Ты всегда будешь в моей памяти! А теперь пора. Расчëты сожжëшь, когда будешь в безопасности. В расследовании моего убийства участвует мой друг Дмитриев. Будь с ним откровенен. И ещë, Петро, когда-нибудь наступит время, когда люди смогут справляться со своими страстями, и тогда наши изобретения не будут опасными для них. Ну, а теперь пора. Я буду рядом с тобой. Ориентируйся на меня.