К счастью, полукровка быстро покинул каюту, доверив разбираться с её истерикой наге, чему Торина была весьма признательна. Она догадывалась в сколь ужасном состоянии находилась, и одна мысль о том, что едва знакомый мужчина стал свидетелем такой чудовищной сцены, заставляла её пристыженно всхлипывать и вновь заливаться слезами. Впрочем, излишнюю совестливость вызывала у неё и трогательная почти материнская забота, которой окружила Торину сэйлини. Нага ещё долго кружила вокруг неё, то заставляя выпить побольше отвара, то укутывая поплотнее в тёплый плащ, то прижимая к себе, как маленького ребёнка и шепча что-то утешающие и бессмысленное.

— Ну-ну, не стоит так убиваться! — приговаривала сэйлини, прежде чем пуститься в пространные рассуждения: — Побег из дома — это может быть даже интересно! Вот я тоже, считай, сбежала! И знаете, совершенно не хочу возвращаться!

Торина слушала её вполуха и не особо вникала в рассказанные истории. Однако голос сэйлини всё же действовал на неё умиротворяюще. Он баюкал и ласкал, а мерно покачивающийся пол и стены только усиливали усыпляющий эффект.

— Меня тоже хотели насильно выдать замуж! — вещала нага, нежно поглаживая Торину по спине, словно они были не две случайные незнакомки, невольно оказавшиеся в одной каюте, а родные сёстры. — Матушка буквально помешалась на поисках жениха, и ей было наплевать, что мне куда интереснее рисовать и расследовать всякие тайны во Дворце Совета! И ладно, если бы она и в самом деле пеклась о моём благополучии, но нет, её куда больше волновала удачная карьера моего братца! Понимаете, что это могло значить? Что меня подсунули бы в гарем к какому-нибудь важному сэйлу, в чьи обязанности входит поддержка армии, или подающему надежды майору или полковнику! Сами посудите, насколько увлекательно стать женой какого-то солдафона, который ничего не смыслит ни в придворных интригах, ни в искусстве!

Торина и сама не поняла, когда из воспалённых глаз перестал литься непрекращающийся поток, оставивший после себя влажные солёные борозды на щеках и шее. Она только помнила, что в какой-то момент ощутила невероятную слабость и разбитость. Её стало жутко клонить в сон: голова отяжелела, а глаза стали слипаться. Заботливая сэйлини, что-то бурча себе под нос, потащила её к койке-кровати, и совсем обессиленная Торина повисла на наге безвольным мешком, позволив себя уложить, словно ребёнка. Последнее, что сохранилось в её памяти до того, как она провалилась в глубокий сон, был усталый тяжёлый вздох сэйлини.

Рениса:

Она аккуратно поправила мягкое одеяло, вслушиваясь в мерное дыхание принцессы. Наконец-то, бедняжка успокоилась! Рениса покосилась на заплаканное девичье лицо — Торина выглядела совсем ещё юной, почти ребёнком, и, несмотря на общие с роковой красоткой Нэйдж черты, невольно вызывала глубокое сочувствие. Хрупкая, как хрустальная ваза, принцесса требовала к себе такого же заботливого и осторожного отношения. Признаться, Ренисе ещё не доводилось встречать кого-то столь чистого и невинного. Торина за всю жизнь не раздавила ни единой букашки, не смяла ни одного цветка! Даже её наивные робкие размышления, находясь в полном беспорядке, поражали праведным благолепием и природной стыдливостью. Любой, даже мельчайший проступок или коснувшаяся сознания непозволительная мысль приводили принцессу в отчаяние. Неудивительно, что бедняжка мгновенно расплакалась, стоило только ей уразуметь все последствия недавнего побега! А тут ещё эти пугающие истории с Храмом Трёхликого…

Рениса, вздохнув, отошла от кровати принцессы и направилась к двери, у которой замерла в размышлении. Данье настоятельно просил не покидать каюту, ради её же безопасности, и в том таилась некоторая странность. Рениса недавно ослушалась его приказа и ничего страшного не произошло. Доведя Торину до порта, она вдруг на несколько секунд утеряла с ней связь. Паника бедняжки достигла предела, и принцесса едва не грохнулась в обморок прямо у доков. Осознав это, Рениса порывисто выскочила в коридор и, мигом преобразившись, без каких-либо затруднений выбралась на палубу, а затем сползла с трапа. Змеиное обличие усилило её восприимчивость, потому, устремляясь в ночную мглу, ей не составило отыскать Торину и отконвоировать её к кораблю. С тех пор, правда, у них с Данье не было и секунды, чтобы о чём-то поговорить, если не считать брошенного им у входа в каюту: «подождите».

Рениса поёжилась, вспоминая минуты в полной темноте. Филипп не оставил ей даже фонаря и плотно прикрыл дверь, не позволив и тонкому лучику проникнуть в коридор. Напрасно она пыталась осмотреться: чернота стояла полнейшая. Пальцы смогли нащупать только гладкую обивку стен и круглые металлические заклёпки по периметру двери.

«И к чему только эти тайны?» — прислушиваясь, подумала Рениса. В коридоре было тихо. Терзаемая любопытством, она осторожно приоткрыла дверь и боязливо выглянула. Свет, вырвавшийся из каюты, выхватил просторное помещение, в котором виднелись несколько разномастных сундуков, бочек, висящих с крючков свёрнутых верёвок и снастей. Рениса раскрыла дверь пошире, рассматривая необычную обстановку. У дальнего края, почти у крутой лестницы, расположился грубоватый стол, окружённый лавками, часть из них была завалена грудой непонятного тряпья, то ли старой парусины, то ли заплесневелых гамаков. В нескольких местах стены были забиты тяжёлыми металлическими щитами, и, судя по их расположению, создавалось впечатление, что раньше это были иллюминаторы. Похоже, когда-то здесь находилась кают-компания, но по каким-то причинам ей вдруг перестали пользоваться, о чём красноречиво свидетельствовал сиротливо болтающийся на потолке разбитый фонарь. Рениса ещё раз обвела комнату взглядом, запоминая расположение предметов, с которыми теоретически могла бы столкнуться в темноте, и только затем, переступив порожек, прикрыла за собой дверь. Воцарившийся мрак больше не пугал её.

Осторожно двигаясь по стенке, Рениса взобралась по лестнице и упёрлась головой в люк. Тот оказался не заперт, и стоило немного подтолкнуть, как он легко отлетел в сторону. Рениса радостно высунулась на палубу, но тут же сощурилась: поднявшееся над горизонтом солнце слепило. В нос ударил солоноватый запах моря, а ветер принялся заигрывать с волосами, задорно теребя тонкие локоны. Рениса, прикрыв немного глаза рукой, принялась оглядываться и почти тут же напоролась на сидевшего к ней спиной толстяка. Крупный мужчина восседал на бочке и крутил в руках несколько верёвок, которые под его проворными пальцами удивительным образом соединялись в одну. Оглядев его жалкое одеяние, Рениса решила, что перед ней матрос, во всяком случае, она бы никогда не поверила, что капитан или боцман могут носить замусоленную от бесконечных стирок давно и безвозвратно пожелтевшую рубаху, потёртый бострог и грубо залатанные шаровары. Длинные странного зеленоватого оттенка волосы мужчины были заплетены в тугую косу и перевязаны узкой выцветшей лентой, а на ногах не было ни башмаков, ни сапог. Заметив на мясистых пальцах спутанные клоки волос и длинные закручивающиеся когти, Рениса брезгливо отвернулась в сторону и тут же увидела Данье.

Филипп о чём-то оживлённо беседовал со свисающим вниз головой с грот-мачты матросом. Облик незнакомца был очень необычен: большой нос с горбинкой подобно клюву выдавался над густой малиновой бородой, острые высокие скулы привлекали внимание к большим раскосым янтарным глазам. Кожа отличалась особой смуглостью, став почти шоколадной. Вдобавок на руках были заметны странные наросты, отдалённо напоминающие клешни. Матрос вдруг затряс кудрявой гривой бордового цвета и расхохотался. Ветер донёс его резкий хриплый голос, от которого у Ренисы по спине пробежали мурашки. Дурное предчувствие мигом ей овладело, заставив попятиться и вновь спрятаться в тени люка, однако уйти незамеченной не удалось. Пятясь, она оступилась на ступеньке и неуклюже распласталась у лестницы. Шум привлёк сплеснивавшего верёвки толстяка. Он стремительно оглянулся, и Рениса встретилась с его озлобленным взглядом. У зеленоволосого мужчины оказались чешуйчатая, словно у дракона изумрудная шея, жуткие горящие звериные глаза и ещё более дикий, больше похожий на рёв голос.