— И пусть всю скверну он опалит!

Те же формулировки послышались еще с нескольких сторон. Встречая голубые балахоны, каждый добропорядочный гражданин федерации считал своим долгом защитной фразой обезопасить себя и своих близких от заразы скрываемой за этими одеяниями. Впрочем, некоторые предпочитали сплевывать через левое плечо, а другие просто крестились. Увы, не было задокументировано ни единого подтвержденного случая, когда какой-либо из вышеупомянутых ритуалов действительно возымел бы ощутимое действие, но это совершенно не останавливало простой люд от их использования.

— Прокаженные выродки… — тихо сплюнул старый помощник извозчика, стоящий в пяти метрах от Вебера.

— Да чтоб эту нежить тьма пожрала! — донесся до слуха наемников женский возглас.

В сторону Голубых Балахонов всегда прилетало немало оскорблений и обвинений. Таков был порядок вещей в федерации. Большим презрением пользовались разве только сектанты Кровавого Бога, практикующие ритуальное кровопийство, но те хоть могли успешно скрываться, ведь их внешность ничем выразительным не отличалась от внешности любого заурядного прохожего. Голубым Балахонам в этом плане повезло намного меньше. Могло показаться что в федерации жизнь людей, скрывающих за голубыми тканями свое гниющее уродство, была совершенно невыносима, но поразительная правда состояла в том, что по меркам мира, в котором Верго довелось родится, законы Равии были одними из самых гуманных в вопросах Голубых Балахонов. Насколько было известно предсказателю, федерация была единственной страной, где изувеченные нелегкой долей бедолаги вообще с законодательной точки зрения были равны в правах со здоровыми людьми. Та же Ловакия еще давным-давно объявила Голубые Балахоны вне закона, ежегодно устраивая их публичную травлю и организовывая на них бесчеловечную охоту, итогом которой, как водится, была умопомрачительная в своей жестокости расправа.

К сожалению, равность прав на бумаге — это отнюдь не то же самое что и равность прав в реальной жизни. Люди с опаской и ненавистью относились к изувеченным собратьям, природы увечий которых они не понимали. Сколько бы прогрессивных ученых мужей федерации ни предпринимало попыток развенчать въевшиеся в культурный код граждан мифы о обладателях голубых балахонов, сколько бы ни убеждало детей в школе о сравнительной безопасности недуга и весьма специфических условиях пробуждения патогена, люд продолжал впитывать с молоком матери суеверный страх перед всем неведомым.

Ненавистные и презираемые, Голубые Балахоны шли своей дорогой высоко подняв головы, совершенно не отвлекаясь на царящий вокруг них шум и активную жестикуляцию недовольных путников. Процессия довольно быстро исчезла вдали, оставляя после себя неприятный сладковатый запах, витающий в воздухе. Вебер не хотел даже думать о том, что могло его породить.

На месте стоянки гвардейцев, идущих обратно наемников ждал неожиданный сюрприз — в двух шагах от донельзя хмурого Остина стоял дорого одетый мужчина. Переходящая в зачесанные бакенбарды, короткая и аккуратная бородка опоясывала подбородок незнакомца, в то время как компактный оранжевый котелок, хорошо подходящий к не менее оранжевому, сшитому на заказ пиджаку, прикрывал его голову. Чистые, практически нетронутые пылью сапоги и белоснежно белые перчатки красноречиво свидетельствовали, что к шастающим по округе чумазым странникам незнакомец не имел никакого отношения.

— Мистер Вебер, я полагаю? — низким приятным тоном поприветствовал незнакомец предсказателя. — Мое имя Иммор Касторский. Я посланник достопочтенного господина Джошуа Каламаджа. Мой господин приветствует вас у врат Ганои и в срочном порядке приглашает вас и мистера Голдберга на разговор. Мне велено довести до вашего ведома что дело срочное и не терпит отлагательств, но я не имею права сообщать вам, о чем именно пойдет беседа, могу сказать лишь одно — это связанно непосредственно с вашими нынешними обязательствами.

— Джошуа Каламадж… — вторил предсказатель, пытаясь вспомнить, знакомо ли ему это имя.

— Вы и ваше сопровождение в сборе, но как я вижу, мистер Голдберг отсутствует. Где бы я мог его найти? — невозмутимо продолжил Иммор, не став дожидаться ответного приветствия.

— Скоро должен вернутся. Вот как придет, пусть он и решает — идти с тобой, или нет, — сухо ответил Остин своим классическим недружелюбным тоном.

Иммор кивнул, принявшись терпеливо ожидать прихода торговца оружием. К счастью, того и правда не пришлось долго ждать. Примерно через семь минут запыхавшийся и чертовски раздраженный Голдберг уже стоял у лагеря наемников, рассерженно бурча себе под нос проклятия:

— Грязные выродки! Схаррат! Да как они посмели? Меня! Меня не пустить в город?! Да весь этот затупленный мусор что они называют оружием, оказался у них в руках только потому, что я продал его чертовому городскому совету! Без меня охраняли бы они эту клоаку с палками в руках!

Когда посланник Каламаджа объяснил цель своего визита Барону, на лице последнего проступила непостижимая смесь самых разных эмоций, главенствующей из которых, по всей видимости, было недоумение.

Видя замешательство торговца оружием, с надлежащим поклоном Иммор поспешил передать тому шелковую белую перчатку своего господина — общеизвестный жест мирных переговоров.

Недолго поразмыслив и обменявшись своими умозаключениями с главарем наемников, Голдберг решил-таки отправится на встречу, взяв при этом обоих своих телохранителей и оставив наемников охранять Марка в лагере. Приглашение от своего заклятого врага определенно выбило Барона из колеи, и теперь тот буквально разрывался между осторожностью и жгучим любопытством.

Путь к расположению главы картеля не был долог — тот решил покинуть черту города, временно обосновавшись в крупном, особенно хорошо охраняемом шатре. Не меньше двух десятков солдат безостановочно патрулировало периметр убежища Каламаджа, состоящего из двух больших секций.

Приблизившись к временному сооружению, Голдберг в Верго были обысканы, а сопутствующие им телохранители, по требованию начальника охраны дома Каламаджей, были оставлены нести вахту за пределами шатра.

— Если бы он действительно хотел убить нас здесь и сейчас, то эти двое бы нас не спасли, — безразлично выдал предсказателю свои мысли Барон, первым ступая в шатер.

Первый сегмент шатра представлял из себя походную кухню: вместе с несущим там свой пост часовым, в нем располагалось несколько поваров, безустанно что-то варящих в походных котлах, установленных поверх переносных угольных печей, дымоходы от которых устремлялись ввысь, через ткань шатра, выводя нежеланный дым наружу. На установленном рядом столе уже располагалось несколько аппетитных яств, находящихся где-то на стыке между этапом готовки и этапом сервировки. Золотистая копченная семга, только что запеченная свиная нога, покрытая аппетитнейшей коричневатой корочкой, и в довершение — серебренное блюдо, заполненное до краев паштетом из гусиной печени. Под столом виднелись множественные бутыли различных алкогольных напитков, а за печками покоились ящики с другой провизией.

Божественно приятный запах так и манил обратить свое внимание на аккуратно расположенные на столе блюда, но Барон был непреклонен. Будто и не замечая ничего вокруг, он прошел в следующий сегмент шатра, заботливо отделенный от первого препоной из роскошной ворсовой ткани, отлично поглощающей звук.

— Приветствую вас, господа. Надеюсь вы сегодня в хорошем здравии? — раздался из полумрака пробирающий до костей властный голос.

Обитающая в глубинах шатра тьма обступила гостей со всех сторон, неприятно давя на привыкшие к яркому солнечному свету глаза. Во мгле шатра можно было разглядеть разве что смутные очертания находящихся там предметов.

— Джошуа, — грозно прохрипел Голдберг. — Ну встреча так встреча. Решил позлорадствовать лично, или собственноручно желаешь отправить нас в могилу?

— Изволь — я с почтением отношусь к древним обычаям Помонта, Филипп. Тебе передали мою перчатку. У тебя есть мое слово что здесь ни один волос не упадет с твоей головы, как и с головы твоего друга, — меланхолично, с нотками скуки вещал голос из глубин шатра.