— Это ты точно подметил. Именно в поисках бериллов они с Энано и Хьюиттом бродят сейчас по Гаване. Магистр надеется найти шлифовальщика, который смог бы изготовить для него линзы и оправу.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Ахилл и снова сел на любимого конька. — Смарагд воздействует на Деву, яшма — на Льва, халцедон — на Рака, топаз дает силу Близнецам, карнеол — Тельцу, а сардоникс — Овну.

— Я так понимаю, что все это целая наука. — Витус с наслаждением опустил голову, у него уже начал затекать затылок. — А как насчет других камней, которые не привязаны к определенному знаку?

— Насчет других камней, месье le docteur[91]? — Ахилл изобразил задумчивость. — Это была бы длинная лекция. Но что касается других зодиакальных камней, как я их называю, на остальных людей они воздействуют с… э-э… одинаковой для всех силой. Как ляпис-лазурь, например, на всех, compris?

— Думаю, да. А ты не знаешь камня, который помогал бы отыскать след пропавшего человека?

— След человека? — удивленно посмотрел на него Ахилл. — Ты говоришь enigmatique… э-э… загадками.

Витус безнадежно махнул рукой:

— Ладно, не бери в голову, Ахилл, но мы до сих пор не напали на след Арлетты, хотя облазили пол-Гаваны и опросили чуть не каждого ее жителя. Среди них попадались и довольно темные личности. Ты не знаешь человека по имени Сансер?

— Сансер? Э-э… торговец невольниками? — Ахилл поморщился. — Вонючий экземпляр. Не… э-э… образец настоящего француза.

— Ты думаешь так же, как и я. Но в порту мимо него и мышь не проскользнет. Кстати, он позволил мне обследовать свой «живой товар», прежде чем пустит его на продажу. Так что бедным созданиям удастся, по крайней мере, избежать ощупывания похотливых рук.

— Это понятно. Только непонятно, тебе-то зачем это надо, топ ami?

— А почему ты помог Хайме?

— Ну, топ ami…

— Вот видишь! Я помогаю по той же причине. А кроме того, мы с Магистром давным-давно дали клятву бороться с несправедливостью, где бы ее ни встретили. И, можешь быть уверен, мы не упустим шанса «освободить» Сансера от его «живого товара».

— Ты и твой друг, вы… э-э… замечательные люди, топ ami, я горд знакомством с вами.

— Я могу вернуть тебе этот комплимент!

Они ощутили стеснение из-за того, что их разговор неожиданно принял такое направление, но атмосферу неловкости, сама того не ведая, разрядила вошедшая Луиза. Она легкой поступью проскользнула к Ахиллу и подала ему такой же, как она, завернутый в отрез простой ткани плоский четырехугольный предмет.

— А, Луиза! — гермафродит принял пакет. — Merci, детка. А теперь возвращайся к себе, qui?

Ахилл распаковал передачу, и в его руках оказался поясной портрет пожилой дамы в скромном черном одеянии. Из ее прически с прямым пробором торчало перо. Узкие глаза и высокие скулы выдавали в ней индианку. По правде говоря, портрет не был шедевром живописного искусства, даже если и обнаруживал сходство с какой-то персоной.

— Портрет должен изображать… э-э… татап Франсиски. Франсиска через него будет говорить со своей матерью, compris? А я ей в этом помогу.

Витус рассмотрел живописное произведение.

— Не понял. Как это ты поможешь Франсиске говорить с ее матерью? А главное, зачем ей это нужно?

— А, месье Хочу-Все-Знать! У Франсиски должен быть ребенок, а у ребенка должно быть имя, n’est-ce pas?

— Разумеется. И что с того?

— А имя Франсиска хочет… э-э… как там говорится?.. Согласовать со своей татап. А я, я… э-э… оживлю эту татап.

— Ты оживишь картинку?! Но это невозможно! А ну-ка, объясни! — Витус тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, и подался вперед.

Ахилл вытянул губы трубочкой и напустил на себя важный и таинственный вид:

— Я объясню тебе, топ ami, но только потому, что ты — это ты.

Он поднялся из-за стола и жестом пригласил Витуса следовать за собой. Они прошли через нишу, за которой Хайме лежал в такой крохотной комнатке, что Витус принял ее за самую сердцевину раковины «L’Escargot». Но, к его вящему удивлению, Ахилл привел в действие какой-то потайной механизм на стене, который открыл невидимую дверцу. Они очутились в комнате-двойнике перед занавесом цвета ночного неба с разбросанными по нему серебряными звездами. Витус мало что понимал, но от расспросов воздержался, и его любопытство вскоре было удовлетворено. Это помещение оказалось своего рода зеркальным кабинетом, который «позволял представлять предметы в трансформации», как выразился Ахилл.

В передней части помещения предмет за стеклом освещался. Зритель видел вначале только его. Потом свет медленно гас, и одновременно с этим в противоположной половине кабинета высвечивался другой предмет. Потому как первое помещение уже было погружено во тьму, стекло работало как зеркало и являло четкое отражение. Возникал эффект совершенной метаморфозы.

— Полагаю, я понял механизм действия, — сказал Витус. — Но какое отношение все это имеет к матери Франсиски?

— А! Терпение, топ ami, терпение. Скажи, у тебя остались еще эти кока-листья от симарронов?

— Кока-листья? Ах да, конечно. — Как-то Витус поведал ему о коке и наркотическом действии листьев этого кустарника. Сам он до сих пор не знал, насколько силен этот наркотик. — А что ты собираешься делать с листьями коки?

— Ах, топ ami, когда Франсиска будет говорить с татап, хорошо бы ее немножко… э-э… одурманить. Мы бы с тобой до того могли проверить их действие на себе.

— Проверить на себе? — Витус заколебался, но его интерес к исследованиям взял верх. — А почему бы и нет? Пойду принесу!

Спустя какое-то время Витус вернулся с двумя готовыми дозами. Они состояли из завернутой в листья коки золы. Зола была простым наполнителем, таким же пользовались и индейцы. Оба с любопытством сунули по свернутому листу в рот и принялись жевать.

— Не слишком délicat[92], топ атi! — промычал Ахилл с набитым ртом. — N’est-cepas?

— Точно.

И тем не менее они проглотили по порции кашицы из сока коки, слюны и золы и принялись прожевывать дальше. Вскоре выяснилось, что голод, который одолевал обоих недавно, отступил. Еще немного погодя ими овладело состояние эйфории, все показалось простым и ясным. Мир был прекрасен, и они готовы были свернуть горы.

— Не понимаю, чего это я так убиваюсь по Арлетте! — весело воскликнул Витус. — Да я завтра же найду ее, или послезавтра, или через пару дней. В конце концов Гавана не стог сена, а Арлетта не иголка.

Ахилл прыснул, при этом из его рта вылетели ошметки бурой кашицы:

— Ах-ха-ха, топ ami! Твоя, ах-ха-ха, возлюбленная не иголка! Ах-ха-ха, уверен, что формы ее получше! Хо-хо! — Внезапно он вскочил и бросился к ведущему наружу витку «улитки». — Мне надо пи-пи.

Витус кивнул, не прекращая жевать. Ему пришло в голову, что не стоит проглатывать больше еще одной порции, потому что он не знал, как поведет себя наркотик дальше. Пока что он чувствовал себя великолепно и хотел как можно дольше сохранить это состояние. Наконец-то, после стольких дней, у него было легко и радостно на душе, и его не покидало ощущение, что Арлетта где-то близко, и он обязательно найдет ее.

— Арлетта? — изумленно спросил он, поднимая взор.

Он так неотступно думал о любимой, что фигура, возникшая в дверном проеме показалась ее призраком. Или она была из плоти и крови? Он часто заморгал, чтобы распознать видение, и на какое-то мгновение в мозгу скользнула мысль о Магистре, который ушел добывать себе бериллы, дай Бог, чтоб успешно… И Магистр материализовался в дверях. Да нет, это Энано, хитрюга Коротышка… Или Хьюитт, на которого всегда можно положиться? О, друзья, верные друзья! Да это все они здесь… Витус с трудом сконцентрировался и снова вгляделся в фигуру перед собой.