— Выглядит так, словно по тебе прошлась мотыга. Наверное, тот, кто шел впереди, сильно размахнулся и задел тебя. Так, Мбамо?

— Да, ледимисс, Мбамо идти второй. За Бонго. Бонго не виноват. Он не нарочно. — Мбамо заволновался. — Бонго не хотел! — Он знал, что грозит за такую неосторожность, ведь сохранность рабочей силы — дело первостепенной важности. Если раб выходил из строя, по своей или чужой вине, за это можно было заработать дюжину плетей.

— Я верю тебе. Но почему ты, ради всего святого, не подошел ко мне раньше?

Не дожидаясь ответа, Арлетта вынула из седельной сумки перевязочный материал. У нее уже вошло в привычку возить его с собой — на полевых работах то и дело случались травмы.

Пока она быстро и умело чистила рану, ее мысли снова унеслись к тому, кто называл себя Витусом и утверждал, что он Коллинкорт. Тогда, после морского боя с испанцами, он держался великолепно, этого она не будет отрицать. Час за часом он работал, не разгибая спины, чтобы оказать помощь раненым, и немало из них были обязаны ему своей жизнью. Витус сказал, что он хирург, а она, Арлетта Коллинкорт, помогала ему изо всех сил. Арлетта отогнала бессмысленные воспоминания, достала цинковую мазь и стала накладывать ее на рану. Потом прикрыла рану компрессом и зафиксировала его несколькими витками льняных полос.

— Готово.

Мбамо не реагировал.

— Эй, Мбамо, спишь, что ли?

— Мбамо грустный… Все плохо. Так и так.

— Что? Что плохо?

Арлетта испытующе посмотрела на него. Настроение негров, подчас меняющееся чуть не каждую минуту, оставалось для нее загадкой.

— Не огорчать, ледимисс. Ледимисс ласковая. Не надо.

— А теперь быстро говори, ну? — она мягко встряхнула его, чтобы привести в себя.

Мбамо поколебался, но все-таки заговорил:

— Мбамо думать, табак будет плохой вкус. Последний год так же. Осенью придет урожай. Много работы. Табак сушить. Набивать бочки. Много работать. Хорошо работать. Нет мусор, нет камни, нет сырость. Все равно табак не будет хороший вкус. Масса говно удобрять поле. Поэтому.

Арлетта удивилась:

— Ты хочешь сказать, что если удобрять поле… э-э-э… калом, то табак приобретет неприятный вкус?

— Говно — плохо. Всегда плохо! Не хорошо удобрять. Я знать! — Мбамо усердно закивал.

— Да, теперь вспоминаю, что весной удобряли… этим… — Она обвела взглядом поле, которое бесконечно тянулось во все стороны.

Надсмотрщик Мерфи как-то сказал, что величина площади — это еще не все. Для хорошей плантации куда важнее регулярно закладывать новые поля. А для этого нужны большие земли. Вот где собака зарыта: Роанок-Айленд был маленьким островом. И, вместо того чтобы пускать в оборот новые площади, Томасу приходилось удобрять старые поля — пусть даже таким способом. Неужели все его усилия кончатся крахом? Не будет же дедушка снова и снова бросать на ветер огромные суммы, чтобы поддержать плантацию!

Она вздохнула. Если здесь все пойдет прахом, ей ничего не останется, как вернуться в Англию, туда, где старый лорд сидит в своем родовом гнезде, — в Гринвейлский замок. Он, конечно, захочет узнать, почему за все месяцы она не написала ему ни слова. И будет нелегко убедить его, что не писала она от стыда. Она тогда просто взяла и уехала, ничего не объяснив. А потом все, что могло пойти вкривь и вкось, вкривь и вкось и пошло. Она совершила ошибку, большую ошибку, и не стоит уповать на понимание и сочувствие.

Арлетта сложила мазь и перевязочный материал в суму у седла гнедого.

— Завтра утром еще раз посмотрю твою рану. Если не будет лучше, придется тебе дня два пропустить работу.

— Ледимисс, ах, ледимисс! — Голос Мбамо был полон ужаса.

— Ну что в этом страшного? — Она подняла на него глаза и поняла, что возглас негра относился вовсе не к ее последнему замечанию. Он в паническом страхе воззрился на север, туда, где густой кустарник заслонял вид на море. Там во весь рост стоял индеец.

У Арлетты перехватило дыхание. Еще ни разу она не сталкивалась с дикарями лицом к лицу. Этот выглядел устрашающе. Он был жутко размалеван и вооружен до зубов. Через плечо висел плоский лук, в руках копье, а к поясу был прицеплен боевой топор с отточенным каменным лезвием.

Арлетта невольно схватила Мбамо за руку.

— Он один-единственный, — попыталась она успокоить и себя, и негра.

Но не успела она сказать это, как из кустов выступили еще двое индейцев. Арлетта почувствовала, что и ее охватывает паника. И тут увидела уже целую цепочку дикарей, поднимающихся из-за гребня. Расстояние от нее до них было не больше трех сотен шагов. Боже, с запада тоже идут индейцы! И с востока! И их еще больше! Сколько же? Пять дюжин? Шесть? Дикари сомкнулись в полукруг, с трех сторон окружив дальнюю оконечность табачной плантации.

Остальные рабы тоже заметили опасность. С воплями они побросали все и побежали к Арлетте, ища у нее защиты. «Спокойно! — сказала она себе. — Только спокойно. Ты должна подавать пример!» Ее рука потянулась к поясу, где был заткнут пистолет с колесным замком. Когда-то ей дал его Томас и строго-настрого предупредил, чтобы девушка всегда возила пистолет с собой заряженным и с взведенным курком. Он долго толковал ей о пружинах, зубцах и пирите. Из всего этого она поняла только, что для стрельбы надо сделать три вещи: снять крышку с полки замка, отвести курок и привести в действие спусковую скобу. Потом все само собой произойдет молниеносно. Только сейчас пистолет ей не помощник — вон их сколько!

Первый индеец поднял вверх руки и издал долгий протяжный клич. Похоже, это был сигнал к нападению. Враги как один бросились вперед. Арлетта судорожно соображала. Что делать? Сражаться? Вместе с неграми? Нет, и подумать смешно. Значит, бегство. Но куда? Единственный путь к отступлению вел на юг. Да, надо бежать на юг! Там хижины рабов, а чуть подальше дом Тома.

— Мбамо, послушай меня! Ты и твои люди бегите изо всех сил к вашим жилищам. Не думаю, чтобы дикари стали преследовать вас, но на всякий случай забаррикадируйте двери. И держите наготове свои мотыги. Господь с вами!

— Да, ледимисс, да! — Его голос осип от страха.

— Я поскачу в усадьбу и подниму тревогу. Да сохранит Господь всемогущий наши жизни!

Гибким кошачьим движением она взлетела в седло и пустила лошадь в галоп.

Когда после бешеной скачки ее глазам открылась усадьба Томаса Коллинкорта, Арлетта поразилась тишине и спокойствию. Не было видно ни души. Лишь козел, привязанный к колышку возле кухни, пару раз мекнул. Хотя нет, какой-то незнакомый ей чернокожий пробежал по двору и шмыгнул через слишком низкую для него дверь внутрь хозяйского дома. Да, этот негр был исполинского телосложения, и в его руке что-то блеснуло. «Странно! — промелькнуло у нее в голове. — Чего этому чернокожему искать в доме?» Но она была слишком взволнована, чтобы обдумать эту мысль.

Арлетта пришпорила лошадь и вскоре уже была у дома Томаса. Она только-только протянула руку, чтобы толкнуть дверь, как козел снова заблеял. Ее пронзило нехорошее предчувствие. «Ну, что ты медлишь! — одернула она себя. — Надо кричать, звать на помощь!» Но вместо этого взяла пистолет наизготовку.

Она затаила дыхание и осторожно открыла дверь. В просторном помещении, которое служило и жилой комнатой, и спальней, было темно, хоть глаз выколи. Видно, Томас снова приказал закрыть все ставни, спасаясь от невыносимой жары. Арлетта сощурилась, задвигая тяжелый железный засов. А где же Томас? Он должен быть в доме, не иначе. Арлетта снова прищурила глаза и обвела взглядом помещение. И тут она его обнаружила.

Томас лежал ничком на своей широкой кровати у стены напротив. Он был совершенно голым, а его спина была красной от крови. Такой же красной, как нож, который огромный негр держал над ним в руке. Арлетта вскрикнула.

Чернокожий тоже что-то выкрикнул и отскочил в сторону. Оба разглядывали друг друга.

— Индейцы… — наконец сказала Арлетта и тотчас осознала нелепость своего предупреждения.

Ее рука сама подняла пистолет. Холодная рукоять оружия несла в себе нечто успокаивающее. Арлетта наставила дуло на исполина.