Человек, который командовал под этим флагом, стоял сейчас на главной палубе в окружении своих сотоварищей и обводил взглядом толпу, требуя тишины. Тот, кому не приходилось видеть его раньше, при встрече с ним сразу бы понял, почему его флаг выглядел так необычно. Потому что сам он был обладателем челюсти щелкунчика — широкой, зубастой, перемалывающей все.
Он вымахал крупным, тяжеловесным и, вооруженный до зубов, своим видом внушал панический страх всякому. Шпагу, которая висела в позолоченных ножнах на одном его боку, с другого боку дополняла острая как бритва рапира; спереди всем на обозрение за пояс были заткнуты два огромных разбойничьих пистолета и кинжал дамасской стали. Но мало кто знал, что этим арсенал капитана далеко не исчерпывался. В каждом сапоге у него было спрятано по остроконечному стилету, а на спине, промеж лопаток, под камзолом и рубахой — нож, на крайний случай. Кто бы ни намеревался победить Джона-Челюсть Каттера, должен был одолевать одно оружие за другим, а это пока никому не удавалось. Поэтому Джон-Челюсть и был до сих пор неизменным предводителем и капитаном на этом корабле.
Он вытащил из-за пояса кинжал и коварно улыбнулся, глядя, как двое его людей схватили одного из своих и потащили к грот-мачте.
— Ты меня обворовал, Хьюитт, — произнес он сладко, как если бы делал комплимент красивой женщине.
Хьюитт, молоденький, едва вышедший из отрочества парнишка нежной наружности, взвился, но тут же был грубо скручен за руки.
— Нет, Челюсть, нет! Я ничего не крал у тебя! Клянусь своей бессмертной душой, это был не я! Поверь мне!
Джон-Челюсть кивнул. «Конечно, не ты, маленький засранец, — подумал он. — Я точно знаю, что это были Смит и Эванс, оба сейчас вон как стараются держать тебя. Это они сперли алмазы из моей каюты. Только вот, башка твоя стоеросовая, и тот и другой в авторитете на борту и строят мне козни, поэтому-то я уж лучше покараю тебя, балду. Я ученый: никогда не затевай боя, пока не уверен, что выиграешь его! А со Смитом и Эвансом я еще не на той позиции. Парочка доносов отсюда, парочка ябед оттуда, пара угроз — и я покажу им, с кем они имеют дело! С живых шкуру спущу! Так пусть до этого не подозревают, а то мало ли что взбредет им в голову! Жаль, засранец, но придется тебе поплатиться!»
А вслух он сказал:
— Ты украл у меня алмазы, Хьюитт. Прошлой ночью. Ты пробрался в мою каюту, пока я был на палубе, и стибрил их. Смит и Эванс тебя видели, так, парни?
Оба мазурика удивленно вытаращились, а потом ревностно закивали:
— Да, да, Челюсть, так оно и было! Да! Да, точно, да!
— Вот видишь? А знаешь, Хьюитт, как мы поступаем с такими, как ты? — Его взгляд озверел, глаза налились кровью. — Давай, Смит, придави правую руку этого собачьего отродья к мачте!
Смит повиновался, хоть это было и нелегко, потому что Хьюитт отчаянно сопротивлялся, выкрикивая при этом:
— Это не я, Челюсть! Клянусь Богом, это был не я! Обыщи меня, обыщи мою койку, мой сундук — все обыщи! У меня нет твоих алмазов!
Джон-Челюсть обвел тяжелым взглядом своих людей, его нижняя челюсть задвигалась.
— Кто-то из вас верит тому, что мелет это собачье отродье?!
Многоголосое «нет!» раздалось ему в ответ. Джон-Челюсть с высоко поднятым кинжалом двинулся к мачте. В глазах Хьюитта плескался дикий ужас. И под рев всей банды главарь вонзил свой кинжал прямо посередине ладони паренька. Клинок намертво пригвоздил руку «вора» к грот-мачте. Хьюитт издал такой страшный крик, что и у видавших виды пиратов кровь заледенела в жилах.
Челюсть Джона-Челюсти работала безостановочно:
— Ты знаешь правила, Хьюитт. Если сможешь самостоятельно освободиться в течение часа, отделаешься только испугом, нет — так… — предводитель скрылся из виду.
— Хьюитт, бедный сукин сын, а, Том? Это, конечно, был не он. Дьявол его знает, кто мог это сделать, да только не бедный сукин сын, этот бедолага Хьюитт…
— Тс-с-с, Джимми! Вот дойдет до ушей Челюсти! Думаешь, если ты плотник, так он даст тебе спуску, да? Не пыжься! Коли Челюсть рассвирепеет, он любого из нас разделает под орех.
Оба немолодых уже человека, плотник Джим и его подручный Том, стояли у палубного прохода на правый борт, возле двери, ведущей к фальшборту, которую они только что сняли, чтобы заменить обвязку. Прежде оба служили на торговом судне, захваченном пиратами «Тормент», и в живых им удалось остаться только потому, что Джон-Челюсть надеялся, что они смогут изготовить ему новое фигурное украшение для носа галеона, которое он им подробным образом описал. Это должна была быть резная фигура дьявола с крючковатым носом и выдвинутой вперед тяжелой нижней челюстью. Вот уже час они работали здесь и вынуждены были наблюдать, как Хьюитт, выбиваясь из сил, пытается левой рукой вытащить кинжал из грот-мачты, чтобы спасти себе жизнь. Паренек совсем обессилел от боли и кровопотери, потому что Джон-Челюсть глубоко всадил клинок не только в дерево, но и в его руку, и теперь, после множества тщетных попыток, осел и сдался.
— Вон Челюсть возвращается! — с горечью воскликнул Джим и показал в сторону кормы, где появился предводитель в сопровождении своей разномастной своры.
— То, что сейчас будет, не для моих глаз, — пробурчал Том. — Ты как хочешь, Джими, а я смываюсь! — и действительно исчез под палубой.
А Джим остался. Он даже не знал, почему, но какое-то подспудное чувство заставило его это сделать.
Джон-Челюсть в несколько размашистых шагов подошел к Хьюитту, который сейчас являл собой комок боли, крови и слез, и одним мощным рывком выдернул свой кинжал.
— Люди, все видели, что вору не удалось высвободиться, чем он и подтвердил свою виновность! — обратился он с каменным взглядом к толпе. — Смит и Эванс, за борт эту паршивую собаку!
Оба мазурика подняли Хьюитта, который сам уже не держался на ногах, бесцеремонно перегнули его через поручни и сбросили головой вниз в море под раскатистый хохот остальных головорезов.
— И так будет с каждым, кто попытается меня обокрасть! — Джон-Челюсть энергично заработал челюстью, остановив неподвижный взгляд на Смите и Эвансе. — Будет кормить акул! Запомните это все!
Он только-только собрался разойтись в полную силу, как его отвлек зычный выкрик с марса:
— Эге-е-й! Позади слева по борту па-а-арусни-и-ик!
— Точнее, где? Разрази меня дьявол!
Несмотря на все свое тяжелое вооружение, Челюсть с поразительным проворством начал карабкаться по выбленкам на грот-мачту — он должен был видеть добычу своими глазами! Вся банда рванула за ним. И как только все взоры устремились в ту сторону, где на горизонте белело крохотное пятнышко, Джим, плотник, развернулся в противоположную. Он никак не мог оторвать взгляда от одиноко чернеющей фигурки на глади бесконечного моря, которую все дальше относило от корабля. Не слишком раздумывая, он воспользовался моментом: с натугой поднял тяжелую дверь и через отверстие в фальшборте бросил ее за борт. Со страшным грохотом, задевая все, что можно было задеть, она пролетела вдоль корпуса корабля и, ударившись под конец об обшивной пояс, плюхнулась в воду, подняв фонтан брызг. Только теперь до сознания Джима дошло, что он сотворил. Если Челюсть заметил, как он… Господь всемогущий! Скованный ужасом, Джим кинул взгляд на другой борт судна, где предводитель стоял высоко вверху на вантах и, приставив ладонь ко лбу, выслеживал будущую жертву.
— Это торговец! — заорал он вниз своим сподвижникам. Происшедшего на правом борту он не заметил. — Жирный торгаш! Может, даже из Англии, не могу разобрать флаг! Ну, братва, зададим ему жару!
Джон-Челюсть подумал о том, что в прошлом году им не выпадало удачи выследить и разграбить ни одного испанского галеона с сокровищами. В придачу к сплошной невезухе в Новый год они имели несчастье угодить в такой неистовый шторм, что их угнало за сотни миль от Антильских островов, на восток, в открытое море. Ему срочно был нужен фарт, хотя бы для того, чтобы держать на поводке таких негодяев, как Смит и Эванс. Покуда ему удавалось сдерживать грызню и не подпускать никого к себе близко, действуя то мытьем, то катаньем. Но где свора собак, там зайцу смерть, и рано или поздно может дать осечку даже самое грозное оружие. Неудачливый вожак — считай мертвец. Все они одного пошиба! Стоит только почуять кровь, и налетят, как коршуны, на подстреленного рогатого! Тот парусник за кормой — его он бросит им на растерзание!
