Капитан перешел на наветренную сторону судна, свое исконное место, и стал наблюдать, как Пауэлл свистит команду к брасам.

— Приготовиться к смене галса! — крикнул боцман через палубу, и вахта на бакборте помчалась сломя голову.

Люди были не в лучшем состоянии, но Стаута это нимало не беспокоило. Матросы всегда недовольны тем или этим. Единственное, что его раздражало, — из-за болезней то и дело кто-то выходил из строя. Но скоро все изменится: теперь у него есть корабельный врач.

Нос «Галанта» медленно разворачивался в сторону правого борта. Стаут смотрел, как матросы возились с бакборт-брасами, среди них и монах Амброзиус, который энергично работал. И снова Стаут поздравил себя: Божий человек был бесценным помощником, хоть и не смог бы отличить беседочный узел от морского. Но кого это волновало, если он мог без устали крутить шпиль и драить палубу! То же и двое других из компании, этот магистр и диковинный карлик. Правда, они заплатили за проезд, но уж он-то найдет способ задействовать и их!

Маневр худо-бедно был завершен. Скорее худо, это Стауту пришлось признать, но, с другой стороны, у него же не военный корабль, где все должно идти как по маслу! В конечном счете все определяется хорошим ветром и хорошей погодой, а то и другое на этот раз не подвели.

— Мистер Джеральд!

— Здесь, сэр! — Первый офицер, который как раз собирался пойти проверить, как идет работа по ремонту кофель-планки на правом борту, поспешил к капитану.

— Человека на ручной лаг. Я хочу знать, сколько узлов мы делаем.

— Да, сэр! — Джеральд исчез.

Стаут отправился к рулевому, который стоял неподвижно, как истукан, и, не отрываясь, смотрел на компа́с перед собой. Возле него находился штурман О’Могрейн, для своей должности сравнительно молодой человек с черными волосами и голубыми глазами, отливающими сталью.

— Курс зюйд-вест-зюйд взят, сэр! — доложил рулевой.

— Прекрасно. Ну-ка пусти меня! — Стаут собственноручно взялся за рулевое устройство и насладился ощущением непосредственного соприкосновения с силой и мощью морской стихии, которое передавалось его руке через руль и румпель. «Галант» шел теперь более быстрым ходом, пение в рангоуте стало на октаву выше, а рокот волн у борта напоминал шелест воды на быстрине.

Если Стаут и любил еще что-то, кроме денег, так это ходить под парусами на хорошей скорости.

— Пять узлов, сэр! — донесся голос Джеральда с возвышения над носом галеона — сооружения, которое на английских кораблях было более плоским, чем на испанских. И поэтому голос, звучавший на одном конце палубы, был хорошо слышен на другом. К тому же в такой конструкции было еще одно преимущество: благодаря ей боковой ветер имел не слишком большую площадь воздействия.

— Пять узлов! Что ж, славненько идем, — пробурчал Стаут, обращаясь к О’Могрейну. — Как полагаете, штурман, когда пройдем Скилли?

— Если ветер удержится тот же, сэр, то до наступления темноты должны увидеть на траверзе Лизед-Поинт, потому что идем действительно быстро. Ta siad ад siuil! Ночью сначала будем держать прежний курс, а позже пойдем на запад. И если Посейдон будет к нам милостив, то поутру увидим острова уже за кормой.

— Так-так. Хм… — Стаут был доволен. Такой ответ пришелся ему по нраву, и по форме, и по содержанию. Ирландская тарабарщина, на которую временами темпераментно переходил штурман, больше ему не мешала. В лице О’Могрейна он разжился в Плимуте человеком, который знал толк в своем деле, и, можно сказать, за смехотворную плату. Снова оказалось выгодным, что он, Стаут, не боялся отчаливать в Новый Свет поздней осенью. Моряку всегда лучше выйти в море хоть за малое вознаграждение, чем полгода сидеть на берегу и сосать лапу. То же и с пассажирами. Они не только платили завышенную цену, но и вдобавок готовы были работать, лишь бы не ждать до следующей весны.

— Я иду в свою каюту, О’Могрейн. Хочу вздремнуть. Если что-нибудь будет нужно, обращайтесь к мистеру Джеральду.

— Да, сэр!

Стаут вовсе не собирался спать — напротив, он намеревался вкусить обильный ланч.

Истекая слюной, он как раз отрезал толстый кусок копченого окорока, когда в дверь каюты настойчиво застучали. Стаут оторвал глаза от окорока. Машинально перепроверил в уме ход корабля — не нашел ничего чрезвычайного. Все вроде бы в порядке.

— Не беспокоить! — недовольно крикнул он.

— Но это важно, сэр!

Стаут узнал голос Витуса из Камподиоса. Он быстро заглотил отрезанный кусок и запил его кружкой джина, чтобы перебить запах. Затем спрятал окорок и бутыль в двустворчатый шкапчик у переборки правого борта. Никто не должен знать, какие деликатесы он включил в свой рацион, в то время как его офицеры и матросы питаются только самыми дешевыми продуктами: бобами, горохом, сухарями, а по воскресеньям получают сверх этого тощий кусок солонины. Если вообще получают. Традиционную вечернюю порцию бренди он упразднил еще в предпоследнем рейсе — слишком дорого выходит…

— Войдите!

— Простите, что помешал, сэр, но мне надо с вами срочно поговорить. — Витус коротко поклонился и окинул взглядом каюту капитана.

Она была обустроена по-спартански. Стаут, похоже, позволял себе иметь только самое необходимое, да и это немногое было не в лучшем состоянии. На старом столе красного дерева, служившем для изучения карт, осыпался лак; занавеска, которая благопристойно прикрывала гальюн, была вся в заплатках; в таком же состоянии и шерстяное одеяло, которым застелена койка. Но и это еще не все: умывальник под бимсовой кницей производил удручающее впечатление. Тазик и кувшин на нем из низкосортного фаянса. По убогим предметам туалета разбегались глубокие трещины, свидетельствовавшие о том, что их не раз роняли, разбивали и склеивали.

Да и внешность самого Стаута вполне отвечала такому окружению. Его одежда, нечто среднее между платьем и униформой, тут и там была изношена и заштопана. Из пуговиц на жилете нельзя было найти и двух похожих друг на друга.

— Выкладывайте, кирургик, у меня мало времени. — Капитан даже не удосужился предложить Витусу один из обитых потрескавшейся кожей стульев. Возможно, предчувствовал, что разговор пойдет о не слишком приятных вещах.

— Что ж, сэр, буду краток. Состояние здоровья членов команды оставляет желать лучшего. Из двадцати семи человек матросов и офицеров двадцать два страдают цингой. Это заболевание, причина которого еще не вполне изучена, однако многие врачи склоняются к мнению, что в основе его плохое питание…

— Я знаю, что такое цинга, — перебил его Стаут. — Нечего моим людям прикидываться. Подумаешь, пара нарывов да чуть-чуть крови из десен! Веками матросы бороздят моря, и цинга сроднилась с ними, как корабельный червь с килем. Тут уж ничего не поделаешь.

— Несомненно, сэр. И тем не менее позвольте посоветовать вам выдать команде в следующие дни парного мяса…

— Нет, кирургик, не позволю! — снова перебил Стаут.

На его виске запульсировала жилка. Парного мяса команде — вот до чего дошло! Овцу, которая содержалась в клетке на палубе, он купил для собственных нужд поскольку имел слабость к баранине. Дорогонько она ему обошлась, ох как дорого! Так дорого, что он воздержался от приобретения другого скота. Единственно, Пауэлл раздобыл где-то в порту петуха за смешную цену. И его Стаут предназначил для себя на рождественское пиршество. Тщательно выпотрошить, начинить фигами и черносливом из личных запасов и поджарить на вертеле до румяной корочки — пальчики оближешь! Слюна тут же заполнила рот, но так же быстро отступила, едва Стаут подумал, что прежде эта прожорливая птица объест его до последней крошки.

— Сэр, я слышал, мы идем в Новый Свет через Мадейру. С вашего позволения в Фуншале я загружу на борт свежие овощи и парное мясо. Они необходимы команде.

Стаут, который удобно расположился за своим столом красного дерева, подскочил, словно ему в задницу воткнулась пружина.

— Черта с два вы загрузите, господин кирургик! Люди будут получать то, что получают обычно, или вы собираетесь переустроить мир? Повторяю: люди будут питаться тем, чем питались всегда! А если кто-то из них болен или собирается заболеть, то лечите, если угодно! На то вы и врач. Это приказ!