— Фи, стал бы я хранить такую рухлядь! — Анжело вовремя опомнился. — Мне пришлось его продать, чтобы хоть как-то возместить ущерб. Нет-нет, сеньоры! Не думайте! И после этого за вами осталось еще столько!..

— Сколько? — Витус заскрежетал зубами.

Хозяин мгновенно перестал раскачиваться, почуяв, откуда ветер дует.

— Момент, сеньор! Я знал, что вы войдете в мое положение. Сейчас, сейчас. — Он проскользнул за стойку и начал царапать на клочке бумаги столбик цифр, не забывая при этом переминаться с ноги на ногу, усердно шевелить губами, прибавляя и вычитая, и, наконец, изрек:

— Все вместе восемнадцать золотых монет, сэр!

— Что?! — Витус лишился дара речи. — Это грабеж!

— Я же сказал вам, что понес потери, большие потери! — В скорбных глазах Анжело поблескивала алчность.

Он знал, как облапошивать простаков: скормить потроха, приправив словом Божиим!

— Сами подумайте, — возопил он, — моя жена каждый Божий день готовила для вас! И не что-нибудь, а хорошую мясную еду. Она стоит дорого, можно сказать, бесценно, сеньор! Как сказал наш Господь: «Примите, ядите, сие есть Тело мое»! А кроме того, сеньор, плата за комнату. Это была моя лучшая комната, без клопов, без крыс, без вшей! Семь дней! Семь долгих дней! Уже одно это, погодите… — Он пососал перо, тщательно проделал расчеты и снова назвал непомерную сумму. — «Всякий труд имеет свою цену, только труд Богу цены не имеет!» — так написано в Священном Писании. А потом, мои расходы, чтобы найти вас! «Ищите и обрящете», — сказал наш Спаситель. И я придерживался этой истины, только найти вас нигде не мог, хотя приложил к этому все мои старания и средства. Из-за вас я пол-Гаваны поставил на ноги! И не только ради денег! «Возлюби ближнего своего, как себя самого», — сказано в Писании.

Магистру все это надоело:

— А не сказал ли Господь наш: «Говори: да-да, нет-нет; что сверх того, то от лукавого»? Об этом вы когда-нибудь слышали, многоуважаемый господин фарисей?

— Я? Да, то есть нет…

— Евангелие от Матфея, глава пятая, стих тридцать седьмой, чтоб вы знали. А теперь, прошу вас, проверьте-ка еще раз ваш счет! — Тон магистра юриспруденции не допускал возражений.

— Ну только что ради вас, господин Магистр!

Пожав плечами, Анжело вновь углубился в свои счета. Некоторое время спустя он удивленно изрек:

— Не может быть! Я точно просчитался!

— И, несомненно, не в убыток себе, господин фарисей?

Анжело, словно не услышав последнего замечания, продолжал:

— Как я рад, сеньор кирургик, что от моей суммы осталась только половина!

Витус, которому порядком наскучила эта игра, обернул копье в другую сторону:

— Я делаю вам встречное предложение, Анжело. Я не плачу вообще ничего, а, идя стезями так часто цитируемого вами Господа, вылечу любого из членов вашей семьи, если он паче чаяния занеможет. Бесплатно. Мы пробудем в городе еще несколько дней, вы просто дадите мне знать.

Вопль хозяина «Приюта» не оставлял никаких сомнений в его ответе.

— Ладно. — Витус вытащил мешочек, подаренный Таггартом. — Плачу половину от вашей половины, хоть это и превышает все разумные цены. И это мое последнее слово.

Под заунывные причитания хозяина друзья покинули «Приют рыбака».

— Ты здорово задал ему жару! — одобрил Витуса маленький ученый. — В следующий раз подумает, как облапошивать постояльцев. Жаль только, что теперь нам некуда деваться. У Анжело было бы самое то.

— Не вводи в соблазн ближнего своего, — назидательно изрек Витус. — Смотри-ка, Педро со своей кобылкой все еще здесь! Похоже, обедает.

— Обед — это хорошо, — мечтательно ответил Магистр, вытаскивая общий скарб на обочину. — Эй, Педро, мальчик, что у тебя там? Гороховое пюре?

Педро не удостоил его ответом: если Магистр знает, что он ест, к чему спрашивать? Витус подошел к мальчишке и спросил:

— Можешь отвезти нас к «L’Escargot»?

Это был правильный вопрос. Педро проглотил последнюю ложку кашицы и дал разумный ответ:

— Да.

Поразмыслив, он добавил:

— Но здесь только повернуть за угол, две сотни шагов, не больше.

— Знаю, да по такой жаре и с багажом их трудно сделать, — сказал Витус.

— Тогда ладно. Щас помогу затащить это…

И пару минут спустя они снова восседали в видавшей виды повозке, которая катила теперь под откос. Магистр, сидевший на козлах рядом с мальчиком, близоруко прищурился:

— Вон вроде бы «L’Escargot», только странная какая-то, тихая, поникшая. Никто не входит, никто не выходит…

— «L’Escargot»-то на месте, только Ахилла нет. Помер.

— Что-о-о?! — Друзья как один подскочили. — Не может быть!

Педро молчал. Ну и дурные люди! Непонятно, что ли, сказал?

— Как это нет?

— Что с Ахиллом?

— Уй, с чего скопытился?

И потому как вопросы звучали разумно, Педро соблаговолил ответить:

— Ахилл умер. Люди говорят: «Курьезный Ахилл курьезно жил, курьезно и умер». Костью подавился. Уже давно. — Педро притормозил лошадку, потому что вот она цель, доехали.

— Да, но… — Витус не мог поверить услышанному. — Ахилл был такой жизнерадостный, такой здоровый… такой…

— И зарыли его неведомо где, — вдруг продолжил Педро. — Он был этим, как его, гуго… гуги… Ну, в общем, неправильным христианином, как сказал пастор. И на христианском кладбище его нельзя… Да, так оно было.

Магистр взмолился:

— Христа ради, это же бесчеловечно! Как будто у Ахилла не было бессмертной души! Фарисей ваш пастор! О, как я ненавижу это невежество! — Он сжал кулаки.

— Все черные вороны — черная нежить и черные стервятники, — пропищал Энано.

— Хотел бы я узнать, где он лежит, чтобы сказать ему последнее прости, — с раскаянием пробормотал Витус.

А Магистр все никак не мог успокоиться:

— Лучшие друзья! Лучшие друзья уходят! И с каждым умирает частица тебя самого! И мир становится беднее!

— А Луиза? Что с ней? — внезапно спохватился Витус. — Где теперь бедняжка зарабатывает свой хлеб? Ей, должно быть, туго пришлось с ее… э-э… с ее необычным видом.

Он вспомнил о той ночи любви, которую она ему подарила и которую он на протяжении долгих дней никак не мог изгнать из памяти, как ни старался. Снова и снова она тревожила его совесть.

— Уи-уи, крошка Луиза, ще с ней? — хотел знать и Энано. — Где эта тыковка под простыней?

— Луиза? Да нет, с ней-то как раз все хорошо. Стала красавицей, как говорят люди. — У юного возницы внезапно развязался язык, может, потому, что ему пришло время созреть и он постепенно становился мужчиной, а значит, проявлял интерес ко всему женскому. — Красивой, как Мадонна, говорят люди. И это тоже было чудо. Однажды… а, вы уже уехали, сеньоры… она снова появилась и… чудо, просто чудо! На ней больше не было ее черного покрывала, сама просто кровь с молоком, нежная и такая белая… Зубы что нитка жемчуга… А волосы! Медь, да и только! Все так говорили, и я могу сказать, потому как один раз сам видел… Что с вами, сеньор?

— Нет-нет, Педро, ничего! — Витусу не хватало воздуха, его обуяла такая фантазия, такая невозможная, немыслимая, от которой недолго и сойти с ума… — Ничего, Педро, ничего.

Маленький ученый, который никогда за словом в карман не лез, тоже на мгновение едва не лишился дара речи:

— Постой-ка, Педро… картинка такая, будто Луиза… будто Луиза…

— У-у-у-и-и-и, дурачье! — раздался пронзительный фальцет. — Луиза — это Арлетта!

Такого, что последовало за этим, Педро не видел никогда в жизни. Радостный рев друзей пронесся вдоль всей улицы Калле-де-лос-Офисьос, вплоть до самой гавани. На маленького возницу обрушился ураган вопросов. Когда из него выпотрошили все, что он знал, выяснилось, что Луиза, которая могла быть Арлеттой, унаследовала от Ахилла «L’Escargot». Курьезный Ахилл завещал ей свое владение, наверное, потому, что она единственная позаботилась о нем в последние часы его жизни. Но уже через несколько дней Луиза поняла, что без Ахилла «L’Escargot» померк, словно из него ушла душа. С тяжелым сердцем она продала его.