Его товарищи по несчастью, сидевшие рядом, дружно кивали. Ничего хуже не было, чем жидкий, слизистый, с кровавыми выделениями от внутренних язв стул! Напасть, которая была не только неприятной, потому что то и дело схватывало живот, но и страшной, потому что никогда не проходила сама по себе.

Сейчас Блаббер сидел над круглым отверстием один, под ним лишь море и носовая волна. Сам с собой и со своими мыслями. Сколько времени у него уже понос? Неделю? Две? Он вспомнил, что вроде бы эта тягостная беготня началась в тот день, когда Челюсть поймал в своей каюте умников. Да, точно. В тот день над грот-мачтой еще кружила черная чайка. Только подумать — черная чайка! Всем на свете известно, что черных чаек не бывает. Только белые.

Блаббер собрался было уже встать, как почувствовал, что все внутренности в брюхе снова свело и позыв стал невыносимым. Придется еще посидеть. Его мысли снова закружились вокруг черной чайки. Он не верит в приметы, не такой он дурак! Но когда Флетчер два дня назад поймал на удочку рыбину с двумя головами — тут хочешь не хочешь призадумаешься! И потом этот странный свет, который появился прошлой ночью… «Тормент» в погоне за галеонами с сокровищами угодили в грозовой фронт, и вдруг верхушки мачт и конец бушприта засветились. Это уж совсем немыслимо — слепящий пучок света, который будто летел впереди корабля и с каждым разрядом молний ярко вспыхивал. Жутко и ничего хорошего не сулит…

Ну хоть сегодняшней ночью нет грозы, только ветер. Ветер, который может завывать на разные лады. То шепчет, то поет, то зверем воет, свистит, фырчит, ревет, то совсем замолкает, то бушует, как штормовой. У ветра всегда есть много чего рассказать.

«Уууууиии, уууууиии, — воет ветер, и снова: — Уууууиии, уууууиии!»

Блаббер, старый морской волк, давно сжился со всеми голосами ветра, они вошли в его плоть и кровь. И вначале он не обратил на него внимания, потому что как раз облегчился после последней схватки. Он начал натягивать штаны, чтобы уже оставить отхожее место, когда ветер завыл снова:

«Уууууиии, уууууиии, блаааааббееер!»

Блаббер рухнул обратно. Что это было? Вроде как ветер провыл его имя? По всему телу побежали мурашки. Разве ветер может складывать слова? Или кто-то дурачит его? Ну конечно, так оно и есть! Медленно он поднялся и пристально посмотрел по сторонам. Тяжелая дубовая дверь в кубрик стояла полуоткрытой и покачивалась в такт ходу судна. Нет, за ней никого. А на полубаке? Тоже никого. На реях фок-мачты? Никого. На снастях за бортом? Никого! На якорных тросах? Под решетчатым настилом? У носовой фигуры дьявола? Никого! Никого! Никого! За парусом бушприта? Он только взят на гитовы и не закреплен, люфты в его полотнище, конечно, есть. Нет, в них не спрятаться человеку, как бы мал он ни был! Наверное, ему все-таки показалось…

«Блаааааббееер!»

Ну вот, снова! Он же совершенно отчетливо слышал! С дрожащими коленями Блаббер опять сел. Штаны, которые он уже наполовину натянул, вновь скатились к его голым ногам. Это может быть только ветер! Другого просто быть не должно, ведь вокруг ни одной живой души!

«Блаааааббееер!»

Гром и молния! Душа Блаббера ушла в пятки, а ведь трусом он не был — наоборот, мог схватиться с любым. Даже с самим вожаком Челюстью! Но здесь было другое. Это был не человек — это ветер! Или привидение, или колдун, или ведьмак! Неужели пришел час расплаты за все, что у него на совести? Час возмездия за всех убитых, обесчещенных, ограбленных?

— Ннне тттрогай меня! — его губы тряслись. — Ннне тттрогай! Пппрошу тттебя!

«Беееееггиииии, блаааааббееер, беееееггиииии!»

Бежать! Он должен бежать! Дважды ему повторять не надо! Скорее прочь, прочь с этого нечистого места! Блаббер подскочил, запутался в собственных спущенных штанах и хлопнулся во весь рост навзничь. Он заорал как резаный — больше со страху, чем от боли, — словно в припадке безумия, задрыгал ногами, стряхнул спутывающие ноги штаны и с голой задницей помчался прочь. Ключ от карцера, который был в мешочке на поясе, выпал. Он лежал на решетке, почти свесившись над квадратным проемом. Из темноты взметнулась маленькая ручка, чтобы подхватить его, но в этот момент «Тормент оф Хэлл» заскользил вниз по волне, ключ сорвался и полетел в пенящиеся воды под бутом.

— Уй ты, дурная отмычка! — забранился тоненький голосок. — Уй, щеб тебя!

Это был фальцет, который не имел ничего общего с шумом ветра.

Прошло еще несколько дней. Под орлоп-деком, где друзья все еще сидели за решеткой под замком, воцарилась скука. Как-то утром — по крайней мере, Магистр предполагал, что это было утро: при тусклом огоньке свечи любое время суток выглядело одинаково, — маленький ученый ворчал:

— Эта пиратская банда, похоже, и слыхом не слыхивала, что такое бить склянки. Никогда не знаешь, который час! Натуральное стадо свиней под предводительством борова Челюсти! И такому сброду мы попались в кормушку! Ну да Господь терпел и нам велел, как говорится. Но мне все это уже порядком надоело. Если мой желудок меня не обманывает, то время близится к обеду, а Хьюитта все не видно, и Коротышка тоже пропал… Провалиться мне на этом месте, если все пошло так, как мы придумали!

— Нам остается только ждать, — Витус осторожно перевернулся на спину, радуясь, что затянувшиеся раны уже позволяют делать это.

— Ждать, ждать, ждать! Ты же знаешь, терпение никогда не было моей добродетелью!

— Лучше подойди и сними мне повязку. Думаю, она больше не нужна.

— Как господин кирургик пожелают! — Магистр, не прекращая ворчать, принялся за дело. — Поначалу в этой дыре было еще не так плохо. Все до боли родное, как в добрые старые времена, когда мы с тобой томились в застенках инквизиции. Но вообще-то в дальнейшем я предполагал нечто лучшее, чем изо дня в день торчать здесь. Интересно, удалось ли Коротышке что задумано?

— Не знаю. Надо ждать.

— Ждать, ждать — только это и говоришь! — маленький ученый ловко размотал последний виток полотна. Порезы по большей части зарубцевались, только в отдельных местах струпья еще не отвалились. — Повязка и правда больше не нужна, шкура у тебя что надо!

— Да и доктор неплох, — улыбнулся Витус.

— Да ладно, о чем разговор! — Магистр отвернулся, чтобы Витус не заметил его смущения. — И все-таки, даже если все пошло сикось-накось, надо подумать, как открыть эту решетку. Пусть с корабля нам и не сбежать, но хоть тюрьма будет просторнее!

— А на что тебе просторная тюрьма?

— На то, что у меня нет никакого желания париться здесь, когда начнется бой и вражеские ядра засвистят над головой. Сам подумай: если скорлупка пойдет ко дну, мы потонем вместе с ней, как крысы, запертые и беспомощные! Нет, конечно, я этому душегубу ничего так не желаю, как того, чтобы он со своими «Муками ада» лег на дно, но только, пожалуйста, когда нас не будет в этой клетке!

— Все так. Скажи-ка, ты ничего не слышишь там, наверху? Что-то там происходит!

И действительно, внезапно все на корабле пришло в движение. Били тревогу, на верхней палубе раздавались какие-то команды, верещали свистки, слышался топот ног, скрип тяжелых цепей, потом над ними загромыхали глухие удары.

— Боже милостивый! — воскликнул Магистр. — Ты думаешь то же, что и я? Челюсть приказал выкатить пушки! Как пить дать показалась жертва!

— Может быть и так. — Витус закрыл глаза, чтобы лучше сконцентрироваться. — А возможно, на него самого напали. Суета там наверху скорее говорит о втором.

— Хм-хм… Стоило только упомянуть бурю, как нате вам — буря на горизонте. А мы застряли здесь…

Магистр хотел закончить «насмерть», но не успел, потому что раздался оглушительный грохот, «Тормент» накренился и его сбило с ног.

— Боковой залп, — прохрипел он, вставая на четвереньки.

Друзья невольно втянули головы в плечи в ожидании ответного удара противника. Но его не последовало. Когда они снова расслабились, над ними опять громыхнуло. Еще залп. И снова без ответа.