— То-то я и удивился! — подозрительность Челюсти растаяла. — Ну, давай, Блаббер, рассказывай дальше, пусть умники знают, только поживее: скоро вечер, и нам пора выходить из бухты.

— Ага, Челюсть. Где я там?.. Ах да… Вот, значит, я его и спрашиваю: «Хьюитт, — говорю, — это ты?» А он мне: «Да». И Джим с Томом его спрашивали, а он все «да» и «да, я Хьюитт». Вот, значит, как оно было. Видок у него, скажу я, еще тот, у парня! Отощал весь, что твоя селедка, и морда распухла от москитов. Ну че еще говорить-то… Джим с Томом обрадовались, что он еще жив-то, и все спрашивают, где он все время был. Ну вот, он вообще поначалу и говорить-то не мог, такой слабый. А потом говорит, что его тогда выудили из воды… ну тогда, Челюсть, ты ведь помнишь, когда мы его за борт…

— Да-да, помню. Давай, кончай!

— Ага, Челюсть. Так где я?.. Вот, значит, его тогда выловили, а после он опять попал в крушение, а после на какой-то рыбацкой посудине доплыл в Гавану. Тут, значит, и прибился… Че я еще хотел?.. Ах да, мы притащили его с собой, дали пожрать, а когда он с парнями туда-сюда — снова свой, ну и рассказали про этих двух, которых ты хотел вздернуть на рее, ты ведь знаешь, Челюсть.

— Да-да, знаю. Дальше.

— Ага. Так вот, че там еще говорить, сам знаешь, Челюсть, он оглядел обоих этих, когда они еще голоса ангелов слушали, и значит, признал их. Говорит, потому что еще в этом Уорт… Уорти… Черт, Челюсть, не помню я, как эта дыра называется, откуда он! Как, а, Челюсть?

— Уортинг или что-то вроде того. Да плевать, давай дальше, хочется мне посмотреть, как вытянется физиономия у белобрысого.

— Ага, Челюсть. Так вот, значит, Хьюитт и говорит, знаю, говорит, обоих. Они, говорит, были важными птицами, и у них целый дворец возле этого Уорт… Уорти… Черт, опять забыл!

— Уортинг! — рявкнул Челюсть.

— Точно. А дворец звали… подожди-ка…

— Дальше, Блаббер!

— Ага, ладно, Челюсть. Вот… Че там еще?.. Хьюитт и говорит, что знает обоих. Один вроде как Витус из Кампы… Кампы-думбум какого-то, а на самом деле он молодой лорд Коллинкорт из замка… а-а… да ты знаешь, как его там… а другой говорит, Рамиро Граци… Грация, магистр юра… юрси…юрсипрундии. Ну вот, говорит, значит, Хьюитт, что обоих знает, и все такое, только не по-настоящему, значит, потому как был тогда еще глупым и из бедных, а Коллинкорты, говорит, они богатые, жутко богатые. Вся земля их, вся земля до этого самого Уорт… Уорти… Тьфу, черт, я опять забыл… Ну вот, Челюсть, и ты сразу там скумекал, как выцарапать за них денежки. Выкуп, значит.

— Все правильно, Блаббер. — Глаза Челюсти горели, челюсть молола. — Этот белобрысый лорд стоит чистого золота, и крючкотвор, конечно, не меньше. Так что я выставлю родным этих заумников славненькую сумму. Только вначале высажу их на укромном островке с провиантом, скажем, на год. Если получу выкуп, открою почтенному семейству его название, а нет — пусть там и издохнут. Что на это скажете, всезнайки? Ну и придурковатые у вас рожи!

— Ты истинно дьявол во плоти, — Витус говорил подчеркнуто размеренно. Его негодование сменилось холодной решимостью. — Но Всевышний определил место дьяволу в аду, и мы с удовольствием посодействуем Ему снова отправить тебя туда.

— А все-таки нам здорово повезло. Куда лучше сидеть здесь в темноте, чем болтаться наверху на рее! Если хорошенько подумать, мы должны даже быть благодарны Челюсти.

Оптимизм маленького ученого и в этом положении был неистребим. Друзья сидели, прислонившись спиной к бортовой стенке. Трудно сказать, сколько прошло времени, с тех пор как Челюсть и Блаббер покинули их. Может, два, может, три часа. Несомненным было только одно, что «Тормент» снялся с якоря: тяжелый скрежет тросов в клюзах и визг шпилей было ни с чем не спутать. Равно как и суету, которая охватила весь корабль. На всех трех палубах над ними слышался топот бесчисленных ног, ревели команды, скрипели шарниры, руль и румпель, и, наконец, «Тормент оф Хэлл», накренившись, сдвинулся с места.

— Перспектива в скором времени погреться на островном солнышке, тоже неплоха, — отозвался Витус.

— Ты сказал. Я голоден. К несчастью, крысы в пищу не годятся, а то бы у нас и забот не было. Их здесь прорва. — Магистр прищурился. — По-моему, вон там, в проходе, как раз парочка. Видишь, темные тени.

Послышалось хихиканье.

— Что это было? — Магистр поднялся. — Крысы не хихикают.

— Уи-уи, скалозубки не хихикают, — раздался фальцет Энано. — А ще-то вы сюда переехали?

— Господи Иисусе! Это ж Коротышка! Это ты, Энано? Как ты сюда попал?

— Не гони коней, Магистр, это долгая история.

— Энано, дружище! — Витус нащупал за решеткой горбатое тельце, притянул его к себе и обнял, если это можно было назвать объятиями. — Как хорошо, что ты здесь! Насколько я тебя знаю, ты тайком пробрался на борт, и никто ни сном ни духом, что ты здесь, да?

— Уи-уи, Витус, так и есть. Только Хьюитт знает. Этот гусь тоже здесь. Тяпает матросом.

— Это мы уже слышали. Мы обязаны ему жизнью. Он представил дело так, что Челюсть поверил, будто может получить за нас выкуп.

— Выкуп? — Коротышка снова хихикнул. — Хорошо натекал! Я тут вам надыбал поклевать. Брусочек с чуркой… Ну, хлеб с сыром, если так больше нравится.

— Спасибо, Энано, ты настоящий друг.

— Чушь, не балабонь попусту. Здесь вот ще влага, не обращенная в вино, — он просунул сквозь прутья кувшин с водой. — А это щеб вы могли позыркать, — за кувшином последовали свеча и кремень с кресалом, чтобы ее зажечь.

Магистр незамедлительно сделал это, и теплый свет озарил каморку.

— Я в восторге! Только что сидели одни, голодные, холодные, во тьме кромешной — и на тебе: еда, свет и добрый друг. Энано, этого я тебе вовек не забуду! — Он запустил зубы в ломоть хлеба, хотел еще что-то добавить, но подавился.

— Сцепи кусалки, — осклабился Коротышка. — Затирай, пока скалозубки не осмелели. Я выцвету, сканаю за чем-нибудь еще. Вскорости нарисуюсь.

— Обожди, Энано, обожди! — крикнул ему вслед Витус. — Куда ты помчался?

— Лучше не спрашивай его, — Магистр жевал с набитыми щеками. — Насколько я его знаю, перво-наперво он обследует весь корабль, а потом переночует, скорее всего, под большой шлюпкой. Помнишь, на «Каргада де Эсперанса» он именно так и делал.

— Помню. Когда он неожиданно появился там на палубе, я так же остолбенел, как сегодня.

— Он маленький огневолосый Феникс, который всегда возрождается из пепла. Он несокрушим. И к тому же верный друг, даже если и есть в нем пара черт, которых мне никогда не понять. Возможно, причина тому его тяжелое детство. Во всяком случае, одно ясно: пока его не обнаружат, голодать мы не будем.

— Так и есть, Магистр. Дай-ка мне сыру… Хм, вкусный, вкусный. Не настолько, как настоящий «Фум Амбэ» у Ахилла, но тоже неплох! После еды потуши свечу, побережем ее.

— Будет исполнено, великий кирургик!

Отремонтированный «Тормент оф Хэлл» курсировал при южном ветре в сотне миль восточнее Гаваны. Он шел не один, а в сопровождении испанского галеона, захваченного Челюстью. Каттер рассудил, что судно испанской постройки придаст им безобидный вид при нападении на ожидаемый караван с сокровищами. Решение тащить за собой невольничий корабль далось Челюсти нелегко, ведь у него не хватало людей, и не в последнюю очередь потому, что в последнем бою он потерял многих из своих лучших бойцов.

Это была стычка с «Фальконом» под командованием сэра Ипполита Таггарта, своенравного старика, который ввязался в тот самый момент, когда Челюсть собирался истребить всю до последнего команду «негритосника». А ведь Таггарт сам корсар, с той лишь разницей, что из рук ее величества Елизаветы I получил каперское свидетельство, дозволявшее ему захватывать и грабить корабли, — так сказать, с высочайшего одобрения.

Бой между Челюстью и Таггартом закончился вничью, потому что не только «Тормент» получил свое, но и «Фалькону» изрядно пощипали перышки — парочку ядер он точно словил. И только опустившаяся тьма положила конец битве. Она была Челюсти как нельзя на руку, под ее прикрытием он сумел удрать вместе со своим трофеем.