Не смотря на то, что всё, вроде бы, складывалось удачно, Анна чувствовала всё возрастающую тревогу. Ей казалось, что они не успевают; от Тарвы не было никаких вестей, но это было нормально, они так и договаривались, и вести, напротив, могли быть только плохие. Анна ловила себя на том, что не просто их боится – уверена в них и ждёт, как чего-то решённого. Тревога нарастала, и Анна стала плохо спать. А однажды её среди ночи вдруг разбудил и вызвал в крипт Грит.

В эту ночь она опять не могла уснуть. Ощущение было сродни тому, что многие чувствительные люди ощущают перед грозой или бурей: её угнетала тишина апартаментов, что-то давило и тревожило. Тревожно стало и от вызова Грита; в коридорах было пусто, полутемно и очень тихо. Покрытие пола не позволяло услышать даже шелеста шагов, как бы тихо здесь ни было. Гул лифта показался Анне райской музыкой. Она вошла в крипт, уселась в кресло, и то нежно подхватило и обволокло её.

– Что с тобой, Грит?

– Я боюсь. – Честно ответил корабль. Анна даже вздрогнула.

– Чего?

– Не знаю. – Сказал Грит после небольшой паузы. – Что-то произошло.

– Где?

– В космосе. Как это называется? Искажение. Прошло искажение. И пропало, но что-то изменилось. Осталось. Я прыгал в другое место, но попал сюда; что-то изменилось уже тогда, и теперь снова.

– Может, это из-за травмы, Грит?

– Нет. Я восстановил систему ориентации и навигации в первую очередь. Если бы это было так, я не боялся бы, а просто просил бы помощи, ремонта. Что-то происходит с космосом.

– О Боже. – Устало произнесла Анна. – Я просто не представляю, как мне реагировать на это. Как объяснить другим.

Она ещё посидела в крипте, разговаривая с кораблём и по мере сил стараясь успокоить и обнадёжить его; но саму Анну его слова сильно встревожили.

. Кейв, когда на следующий день Анна попыталась поговорить с ним о своих ощущениях, её не понял; и не мудрено – она сама себя не понимала. Ей даже слова подобрать для своих чувств было очень сложно.

А потом ей приснился первый сон.

Ей снилось, что она стоит на берегу кортианского моря. Под ногами – серый песок, за спиной – папоротниковые джунгли. Над головой – ослепительное синее небо. Но Анне, наблюдавшей эту райскую картину, было до тошноты страшно. Она смотрела на небо, в котором было что-то ядовитое, что-то ртутное, и в голове постепенно накапливался давящий страх. Виски ломило. Она не смотрела в море, но знала, что там происходит. Она видела морских быков, покрытых страшными язвами; быки из последних сил выбрасывались на песок, и металлическое сияние на глазах сжигало их, превращая в смердящие остовы. Верхушки деревьев, пальм и папоротников сохли, корни гнили. Анна, не отрываясь, смотрела в небо, пока глаза не начали болеть и слезиться. Тогда она увидела чёрную рябь. Небо линяло.

Проснувшись, она почувствовала, что плачет. Подушка была мокрой от слёз, голова болела, виски ломило. Она ощущала себя переполненной этим страшным сном, она помнила его так ярко, как не помнила действительные события. Сон казался явью, настолько он был ощутим, почти вещественен. До вечера Анна носила его в себе, пытаясь как-то освободиться, забыть, выбросить из головы, но не смогла, и рассказала Кейву.

– Странно. – Согласился он. – Странно и страшно. Но это от страха. Такие сны, о гибели планеты, снятся всем, кто живёт под гнётом грядущей войны. Всем, кто знает, как погибли Мерак и другие планеты. Я тоже часто вижу эти сны.

– Но это не было связано с Л: варом. – Печально возразила Анна. – Это было в небе… в воздухе. Не могу сказать точнее.

– Бедная девочка. – Сказал Кейв мягко. – Ты слишком долго жила в космосе. Слишком много мы говорим о войне, о гибели, о разрушении. На тебе лежит такой груз ответственности. Прилетим на Корту, и купим остров в океане, с пляжами, лагуной, джунглями. Будем жить, как овощи, загорать, есть, спать и купаться, по крайней мере, пару месяцев. Это нас обоих должно излечить от лишнего напряжения.

– Здорово. – Пискнула Анна, пряча лицо у него на плече. – Я просто не могу этого дождаться…

Но сказала она так исключительно, чтобы сделать ему приятное. Сон не хотел сдаваться, не позволял отнестись к себе, как к результату стресса. Тем более, что следующей ночью она снова увидела то же самое.

К вечеру Ош и Ив спустились в долину, покрытую выгоревшей жёлтой травой. Иву уже было намного лучше; он увереннее держался в седле и даже получал удовольствие от путешествия. Возможно, он и не мог вспомнить ничего о своём существовании на Биэле и терминалах Лиги, но какая-то часть его всё равно это помнила. Наверное, поэтому он испытывал такое острое наслаждение от простора, движения, ветра и свежих запахов степи? Скакуны неутомимо покрывали километр за километром своей мягкой нетряской рысью, а одинокие фермы, окружённые сложенными из круглых коричневых камней изгородями, садами и хозяйственными постройками, набегали на них, и, мелькнув мимо, исчезали из виду. Пару раз они останавливались, чтобы освежиться, немного отдохнуть и дать отдохнуть скакунам; расположившись в траве под корявыми деревьями с раскидистыми плоскими кронами, они пили, отдыхали и наблюдали за обитателями ферм, давшими им этот временный приют. И всегда поблизости вертелись девицы и женщины, не сводившие с Ива восхищённых взоров. В этом было что-то чрезмерное, и Ош сразу же почувствовал это. На одной из ферм, последней в этот день, стремительно гаснувший, Ив, измучившись от жары, попросил у хозяйки ведро воды, снял майку и вылил воду на себя. Сие действо, а более того – зрелище выливающего на себя воду Ива привело женское население фермы в экстаз. Служанка, нёсшая по двору корзину с мокрым бельём, споткнулась и села на землю, молоденькая хозяйская дочка упала в обморок, а сама хозяйка утешилась тем, что надавала обеим пощёчин и расплакалась от полноты чувств. Под недобрыми взглядами мужчин Ош и Ив торопливо покинули ферму и уже в темноте добрались до опушки леса, где и решились переночевать.

– Что ты с ними вытворяешь? – Спрашивал Ош. – Святые небеса! Да они просто шалеют при виде тебя. Это было всегда с тобой, или Шитаха что-то подмешал в твою кровь?

– Никогда этого не было. – Отвечал смущённый Ив. – Я всегда был обыкновенным, не красавец и не урод, мероканец, каких сотни было на севере Мерака. К тому же, метис, это не считалось в моё время чем-то привлекательным, скорее, наоборот. Знаешь ведь, мероканцы страшные шовинисты.

– Знаю; но если отринуть предрассудки, то… впрочем, здесь их не меньше, и по мнению этих людей, ты варвар, дикарь. Тем более странно! Я уже приглядываюсь к тебе, и даже принюхиваюсь, но пока ничего не обнаружил. А сам ты что чувствуешь? Ну, как тебе женщины, ты меня понимаешь?

– Как обычно. – Ив чуть покраснел. – Некоторые волнуют, красивые цепляют посильнее, всякие… мысли появляются, фантазии… Ну, так всегда было, я не чувствую, чтобы здесь что-то изменилось.

– Ничего не понимаю. – Хмыкнул Ош каким-то своим мыслям. – Может, всё дело в том, что ты практически новорожденный, и твой запах или что ещё сводит их с ума? А может, Шитаха специально наделил тебя такой привлекательностью, только зачем?

Ив ничего не ответил, но насторожился. Впрочем, путешествие, хоть и утомительное, доставляло ему огромное удовольствие, и он скоро забыл о своей тревоге. Ош согласился рассказать ему, как встретился с киборгом и ади на Пскеме, посчитав, что там нет ничего секретного, и красочным рассказом о нападении мутантов занимал Ива всю дорогу до поляны над ручьём, где они решили наконец заночевать.

Здесь были какие-то развалины, каких много было в этой неспокойной стране, но трагедия случилась давно – остовы сгоревших домов поросли дикими высокими травами, не осталось никаких следов насилия и убийства, никаких костей, только передняя стена сгоревшего храма, почему-то уцелевшая и почти не тронутая, напоминала о произошедшем. Под защитой этой стены Ош и Ив быстро соорудили себе лежанки из веток и травы, накормили скакунов, развели огонь. Ош выдал Иву брикет сухой пищи и водяную таблетку, а сам, нанизав на прут кусок мяса и дольки каких-то местных овощей, начал сноровисто поджаривать это всё. Ив уселся напротив, скрестив ноги. Потянулся к аппетитно пахнущему мясу, но Ош отвёл руку с прутиком, прищёлкнул языком: