Вы уже слышите за сценой шаги двух главных героев: трудящегося и присвояющего его труд. Они здесь, близко, но их еще нет. Имейте терпение. Будет момент, когда легкая поступь приближающихся ног обратится в шум и грохот, в бурю и гнев революционной борьбы. Но сейчас к этому прийти еще нельзя. Перед вами не прошел еще заключительный этап анализа обмена – деньги. Анализированы предпосылки обмена, и мы вступаем в его процесс. Деньги – стоимость, служащая всеобщим эквивалентом. И вначале – в первой фразе – ироническая короткая реплика: «Товары не могут сами отправляться на рынок и обмениваться»[196]. Ведь так? Это – один из излюбленных стилистических приемов Маркса: иронически утверждать такие очевидные вещи, отрицать которые не решится никто. Но отправление от этой самоочевидности неотразимо логически ведет к выводу, бьющему по утверждениям вульгарной экономии. Тот же прием, например, в главе пятой «Процесс труда и процесс увеличения стоимости» (отд. второй): «…если для того, чтобы выпрясть 1 ф[унт] пряжи необходим только 1 ф[унт] хлопка, то на образование 1 ф[унта] пряжи может быть потреблен только 1 ф[унт] хлопка»[197].
Отдел второй «Превращение денег в капитал» открывает новый этап изучения и дает примеры художественных приемов. Сейчас выйдут на сцену главные действующие лица. Но пока их еще нет. Перед нами как разряд пружины – главы о деньгах – тройная быстрая смена фаз: Т – Д – Т… Д – Т – Д… «Движение капитала не знает границ»… Но второе Д больше первого. Каким образом? Маркс, давая читателю предчувствовать вывод, бросает с убийственной иронией: стоимость «получила магическую способность творить стоимость в силу того, что сама она есть стоимость. Она приносит живых детенышей или, по крайней мере, кладет золотые яйца»[198]. Убийственно насмешлив прием формулировок «самоочевидности».
На сцену выбегает капиталист. У него растерянные движения. Он только что спокойно спал в трактате Дестюта де-Траси или еще кого-нибудь. Выпускается и еще один – его друг; они будут обмениваться, но не просто, а по всем законам вульгарной политической экономии. В том-то и состоит ирония Маркса: он позволяет им, как кошка мышке, побегать между кошачьих лап. Перед вами пройдут все типы объяснений появления «золотых яиц». Острота сарказма в том, что рабочего еще нет. Объяснения будут даваться без него. Капиталисты хотят объяснять? Пожалуйста. Прибавочная стоимость возникает из процесса обращения? Но ведь если обмениваются эквиваленты, то, «очевидно, никто не извлекает из обращения большей стоимости, чем пускает в него»[199].
Неужели же привилегия покупателя – приобретать товары – ниже стоимости! «Нет надобности даже напоминать, что покупатель, в свою очередь, станет продавцом. Он уже был продавцом, прежде чем стал покупателем»[200]. Нельзя допускать существование класса, который потребляет, не производя. Маркс мягко называет это иллюзией.
Конечно, прибыль можно себе платить из собственного кармана, но… это отнюдь не метод «обогащения»[201]. Конечно, можно и надуть. Старый еврей, торгующий еще более старыми монетами, конечно, может продать фартинг времен королевы Анны за гинею, но увеличится ли от этого запас благородного металла страны? Фигурки фабрикантов, менял, ростовщиков и торговцев суетливо-беспомощно мечутся взад и вперед. Все напрасно. «Весь класс капиталистов данной страны в целом не может наживаться за счет самого себя»[202]. Destut de Tracy думает иначе, может быть потому, что он член Института (De France). Движение, суету, верчение Маркс чувствует и говорит им: «Как ни вертись, а факт остается фактом»[203].
Ваше ожидание напряжено. Загадка налицо – она сейчас и разрешится. Она формулирована так, что интригует: «Итак, капитал не может возникнуть из обращения и так же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении. Сейчас, сейчас…» Маркс бросает: «Hic Rhodus, hic salta!»[204] Маленькая пауза перехода к следующему разделу… Главное действующее лицо сейчас появится на сцену.
Его появлению предшествует несколько секунд подготовки. Чтобы довести до конца напряжение ожидания, логически, совершается последний шаг: раз в метаморфозе Д – Т – Д увеличенной сумме Д предшествует Т, ясно, что увеличение Д может произойти только из товара. Но этот особенный товар обладает чрезвычайно любопытными свойствами: товар, творящий товары… На рынке есть «такой товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости…»[205] «И владелец денег находит на рынке такой специфический товар; это – способность к труду, или рабочая сила»[206].
Итак, появляется рабочий. Его встреча с капиталистом происходит на рынке. Она характеризует лишь определенный исторический этап: ее историческая характеристика – повторение мотива первой фразы «Капитала», первого исторического ограничения темы: дело идет о капиталистическом способе производства. Рабочий должен быть «свободен» в двояком смысле слова: «во-первых, он должен располагать своей рабочей силой как свободная личность своим товаром, во-вторых, не должен иметь для продажи никакого другого товара, должен быть гол, как сокол, свободен от всех предметов, необходимых для практического применения рабочей силы»[207].
Много бичующей иронии влагается Марксом в слово «свобода» в этой главе. Сдержанное негодование чувствуется в каждой строке. Сначала оно не на первом плане: внимание холодно устремлено на анализ своеобразного товара – «рабочая сила». Суть в выводе: стоимость рабочей силы меньше стоимости, создаваемой рабочей силой. В этом – основание возможности эксплуатации, присвоения чужого труда. Еще один холодный логический, но полный ядовитой иронии вывод: рабочий кредитует капиталиста, ибо последний потребляет рабочую силу ранее, чем ее оплачивает. Пока еще мы все на шумном крикливом рынке. Но производство прибавочной стоимости, процесс потребления рабочей силы совершаются не на рынке. Здесь лишь совершается обмен «эквивалентов», покупка рабочей силы.
«Мы оставим поэтому эту шумливую господствующую на поверхности общества, открытую для всех и каждого сферу и вместе с владельцами денег и владельцем рабочей силы спустимся в сокровенные недра производства, у входа в которые начертано: „Вход разрешается только по делу“»[208]. Мы ознакомились сейчас с производством капитала. Наконец-то перед нами откроется тайна добывания прибыли.
Логически тема отдела закончена. Но Маркс не может сдержать накипевшего негодования. Оно прорывается бурной своей страстностью, вскрывая основы творческого процесса: вывод еще неизвестен читателю, но уже известен Марксу. Он дает все предшествующее лишь потому, что знает последующее. Его основной вывод, его критерий для отбора явлений все время в центре его творческого внимания; он сказывается в отборе явлений, но еще не формулируется как таковой.
Расставаясь с рынком, Маркс клеймит его проклятием своей иронии. Вспомним его уже цитированную нами гневную речь: рынок – «настоящий эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бентам! Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например, рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица… Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обменивают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит. Бентам! Ибо каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связывающая их вместе, это – стремление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстие, личный интерес. Но именно потому, что каждый заботится только о себе и никто не заботится о другом, все они в силу предустановленной гармонии вещей или благодаря всехитрейшему Провидению осуществляют лишь дело взаимной выгоды, общей пользы, общего интереса»[209].
