Сжатый, стройный, единый I том – законченное целое. Все синтезировано на мысли: эксплуатация как основа процесса капиталистического производства в ее возникновении, расцвете и революционной ликвидации. Ленин сжато говорит:

«Маркс дает возможность видеть, как развивается товарная организация общественного хозяйства, как превращается она в капиталистическую, создавая антагонистические (в пределах уже производственных отношений) классы буржуазии и пролетариата, как развивает она производительность общественного труда, и тем самым вносит такой элемент, который становится в непримиримое противоречие с основами самой этой капиталистической организации. Таков скелет „Капитала“»[190].

Понять I том можно, лишь постигнув, впитав, усвоив его революционность. Эта основа «Капитала» дает огромную эмоциональную напряженность всему построению I тома, и поэтому построение так художественно цельно. Беспристрастность не значит бесстрастность, и объективизм не лишил Маркса права на гнев. Этот гнев и революционная страстность, нарастающая в I томе от первой главы к последней, – тоже синтезирующий момент, дающий I тому стройную объединенность. Как целое «Капитал» – борьба. Подзаголовок его – «Критика политической экономии» – дает замысел этой борьбы с буржуазным миром. Цель – не только обосновать новую систему, но разрушить старую и обосновать новую, камня на камне не оставить от псевдо-научных апологий буржуазного мира. Маркс не торопится к выводам, он знает, что успеет до них дойти. Он будет железной волей своей логики вести к нему читателя. Он сначала будет показывать, потом доказывать, но показывать с такой убедительностью, что вывод в вашей голове будет готов раньше, чем его даст вам Маркс. Он сольет ваше мышление со своим, и, как лодка, привязанная к кораблю, вы поплывете туда, куда поплывет корабль.

Выработать структуру произведения можно, лишь отчетливо представляя себе всю систему своих выводов в целом и осознав свой центральный замысел. Темы глав, взаимоотношение отдельных частей тоже обусловлены основными выводами. К ним по ходу изложения автор подойдет в конце, но они обусловят форму начала. Читатель еще не знает вывода, а пишущий уже знает. Произведение планируется от конца к началу, а читается, как известно, от начала к концу. Мысль исследователя долгим, извилистым путем шла к выводам, и этот путь подчас неуловим для него самого. Но в изложении своего труда ни один автор не задается целью отразить все извилины этого творческого пути. Но он поведет свое изложение так, чтобы заставить читателя как бы пережить эволюцию наблюдений и выводов. Надо дать читателю возможность сотворчества. Поэтому, несмотря на то что автор знает свой основной вывод, он в начале изложения принимает роль читателя, еще не знающего его и лишь начинающего исследовать. Но суть в том, что этот хранящийся в голове автора и еще не высказанный вывод дает критерий для отбора явлений уже с первой фразы труда. В постепенности рассуждений, в медленном восхождении к выводу читатель в художественно построенном труде переживает радость сотворчества, сольет свое мышление с мышлением автора. Маркс – величайший мастер этой стороны дела.

Это проявляется с первой же страницы «Капитала». Элементы основного замысла Маркса даются в первой же фразе: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как „огромное скопление товаров“»[191]. Уже здесь начало ариадниной нити, конец которой – в основной мысли произведения. Явления, систематизированные в этом первом предложении, отобраны на основании критерия основной идеи. Острым скальпелем проведена историческая грань – «капиталистический способ» (были и будут другие некапиталистические). Это умение заставить читателя сопережить с автором творческий процесс сказывается и в расположении основных частей. Основная мысль I тома, как сказано, – эксплуатация в ее развитии и революционной ликвидации. Вопрос о ней, о присвоении классом капиталистов труда рабочих пронизывает весь том. Каждую экономическую категорию Маркс сумел наполнить социальным содержанием. Характерно, что язык Маркса тем образнее и изложение тем напряженнее, чем ближе Маркс к логическому центру I тома, к раскрытию существа прибавочной стоимости – «тайны» эксплуатации. Образ – прием сильнейшего воздействия эмоционального порядка – сообщает действию величайшую драматическую напряженность. В первых главах Маркс, как бы сдерживая себя, не дает всей изобразительной яркости «раскрытия» этих категорий, но, поднимаясь выше, к выводам, он персонифицирует изложение, в нем сильнее заговорит художник: капиталист и рабочий выйдут на сцену как живые, художником созданные лица.

«Потому-то „Капитал“ и имел такой гигантский успех, – писал В.И. Ленин, – что эта книга „немецкого экономиста“ показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую – с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов…»[192]. А показать общественную формацию «как живую» – для этого надо иметь и художественный талант. Несмотря на то что главные действующие лица у Маркса – рабочий и капиталист, он не выводит их с первой страницы. Основной «герой» произведения, создающий прибавочную ценность, – рабочий – не выводится на сцену сразу. Но его ждешь как героя напряженной драмы. Маркс художественно оттеняет это ожидание, говоря на первой же странице:

«Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь…»

Вещь… Но уже в самой категории товара дано общественное содержание. Вы чувствуете, как «вещь» вдруг отодвигается в сторону и за ней окажутся живые люди, враждующие классы. Далее рассечен анализом товар: потребительная стоимость и меновая в их диалектике, зависимости, переходе в противоположность. Два действующих лица: сюртук и тугой сверток в 10 аршин холста. Они, как живые, ходят, меняются местами и, как это на первый взгляд ни странно, отражают друг друга. К ним привыкаешь настолько, что, когда внезапно в отделе о полной или развернутой стоимости сюртук вдруг начинает обмениваться уже на 20 аршин холста, чувствуешь несправедливость к холсту.

Но объем темы пока все еще невелик: постепенно, по логическим ступеням читатель идет вслед за автором. Границы заботливо очерчены – вот, например, 16-е примечание: «категория заработной платы вообще еще не существует для нас на данной ступени исследования». Маркс сам признавался, что в этой главе «щеголял диалектикой» и, как можно тщательнее, знакомил читателя с основным положением, необходимым для дальнейших выводов. «Самое лучшее, – писал он, – в моей книге [„Капитале“. – М.Н.] подчеркнутый уже в первой главе двойственный характер труда, смотря по тому, выражается ли он в потребительной или в меновой стоимости (на этом основывается все понимание фактов)…»[193].

Следующая ступень, конец первой главы, – вопрос о товарном фетишизме. Раскрыть его содержание было бы невозможно без анализа субстанции стоимости товара. При товарном фетишизме вещи, внешние предметы закрывают людей и их общественные отношения. К этой мысли читателя надо было довести самого – дать ему ее предпосылки, иначе тайна фетишизма осталась бы тайной… «В прямую противоположность чувственно грубой субстанции товарных тел ни один атом естественного вещества не входит в субстанцию их стоимости»[194]. Невозможно без основания этой мысли обосновать раскрытие фетишизма товаров. Ведь субстанция стоимости товаров тем и отличается от вдовицы Куикли, подруги Фальстафа, что «неизвестно, где она находится»[195].

И – как концовка в первой главе: стоимость может быть реализована лишь в обмене, в общественном процессе. А близорукие экономисты буржуазного толка полагают: потребительная стоимость не зависит от вещественных свойств товара, а стоимость меновая присуща ему, как вещи. Добряк Догберри поучает ночного сторожа Сиколя: «Приятная наружность есть дар обстоятельства, а искусство читать и писать дается природой».