Тем не менее, несмотря на оглушительно колотящую в висках тревогу, сквозь нее прорезается тонюсенький голосок здравого смысла. Зеленоглазый брюнет принимает расслабленную позу, прислоняясь плечом к стене в арочном проеме между кухней и коридором. Выглядит таким непринужденным, держа вблизи приоткрытого рта напиток, словно уже не единожды здесь бывал и чувствует себя в своей тарелке. Наверное, он гость со стороны Золотовских. Иного (логичного) объяснения у меня нет.

А еще наглец, быстро налюбовавшись моим перепуганным лицом, устремляет взор ниже и мажет им вдоль обнаженных до середины бедра ног.

– К-кто вы? ― я отпрыгиваю в сторону, прячусь за кухонный островок. Теперь, когда нижняя часть тела прикрыта тумбами, мне спокойнее.

– Артем, ― миролюбиво представляется брюнет.

Я прикусываю губу, заставляя мозговые шестеренки вращаться в ускоренном темпе. Артем, Артем… Не знаю никаких Артемов.

– Вы друг М… ― замираю и морщусь. Рвущиеся звуки, складывающиеся в злосчастное имя, вдруг превращаются в острые, ядовитые иглы и впиваются в плоть. Проглатываю горький ком в горле, препятствовавший упоминанию жениха… бывшего уже.

Мужчина в хлопковых светлых штанах и свободной белой рубашке, расстегнутой на несколько верхних пуговиц, выразительно приподнимает густую темную бровь.

– Кого? Макса? Нет. Дружбой между нами и не пахнет.

По коже от кончиков пальцев вверх ползет холодок, поднимая светлые волоски на предплечьях. Я в растерянности: совсем не понимаю, вызывает ли оттенок пренебрежительности в интонации Артема у меня удовлетворение. На интуитивном уровне ощущаю, что за налетом вялого раздражения он таит нечто более зловещее, мрачнее космических глубин.

– Как самочувствие? ― он меняет тему и шествует вглубь кухни. По велению инстинктов я пячусь к тумбам позади себя, пока не упираюсь в них бедрами. Съеживаюсь, приподнимая плечи и втягивая шею. Не хочу, чтобы он приближался ко мне хоть на миллиметр. ― Не нужно бояться меня.

Моя внешняя скованность не укрывается от проницательности мужчины.

– Я вас совершенно не знаю, ― бормочу и смачиваю губы влагой с кончика языка.

Брюнет хрипло и ехидно смеется, выливает оставшуюся жидкость в раковину и споласкивает кружку.

– Верно. Не знаешь. Тебе ничего обо мне не рассказывали.

– А должны были?

Артем поворачивается в мою сторону лицом, встряхивает капли воды с ладоней.

– Я ― старший брат твоего сбежавшего жениха.

Я пытаюсь сделать вдох, но не получается. Дыхательные пути заблокированы гигантской, пульсирующей опухолью шока. Зачем-то пробую на онемевших ногах сделать шаг… с какой целью? Наверное, хочу убежать. От мыслей о Максе, о несостоявшейся свадьбе. Тьма засасывает в кокон непроницаемой душевной боли. Она вмиг делается повсеместной, затуманивая зрение. Я безостановочно моргаю, желая избавиться от мутной пелены на глазах. Тщетно. Все тщетно!

Я понятия не имела, что у Максима есть брат. Ни он, ни его родители никогда о нем не заикались. Почему?

Я взираю на Артема. Какие нужны причины, чтобы скрывать существование сына и брата? Стыд? Он не похож на преступника, или человека, страдающего наркотическими зависимостями. В чем причина?

– Задаешься вопросом, почему о моей личности умалчивали? ― читает меня, как открытую книгу.

Елизавета Григорьевна и Александр Сергеевич не из тех людей, которые отреклись бы от сына, и неважно, что этому могло бы послужить.

– Если выяснишь, дай и мне знать, договорились? ― подмигивает Артем.

Я мотаю головой.

Что вдруг произошло с моим миром? Он разграблен и разрушен потрясениями. Еще вчера все было иначе, и мое сердце разрывалось от необъятного счастья, а не от горя…

– Почему он так поступил со мной? ― шепчу, беспомощно свесив руки вдоль тела. ― За что?

У Артема должен быть ответ. Они же с Максимом семья.

– Мне жаль, ― только и проговаривает.

– Нет, ― я вплетаю пальцы в волосы и прижимаю подбородок к груди. Не нужны мне ничьи сожаления. ― Ответьте. Почему? ― вскидываю голову и смотрю в сочувствующие глаза Артема отчаянно. ― Он говорил о том, что собирается порвать со мной у алтаря? Рассказал, из-за чего? Он разлюбил? Влюбился в другую? ― я надрывно всхлипываю и на сиплом выдохе опускаю трясущиеся плечи. ― Что случилось? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… скажите, что я сделала не так!..

Закрываю глаза, абстрагируясь от окружающего мира.

– Ксюша, ― тихо зовет Артем. Его ровный голос обволакивает и раздается очень близко. На секунду разлепляю веки, чтобы убедиться в этом. ― Ты все делала правильно, ― брат бывшего жениха стоит напротив, склонив голову и пытаясь заглянуть мне в глаза. ― Ты ни в чем не виновата. Не взваливай на себя ответственность за поступок другого человека.

– Но… ― я заикаюсь, глотая соленые слезы.

– Ты переживешь это, ― чужие, большие руки ложатся на мои плечи.

– Не переживу!

Не представляю жизни без Максима. Я люблю его. Ужасно, непреодолимо люблю. Никто не заменит его. Ни один мужчина. Никогда.

– Боль уйдет, ― Артем притягивает меня к себе.

Щекой соприкасаюсь с его теплой, твердой грудью. Не то. Объятия не те. Они слабые, не сковывающие, но удушающие. Ощущения чужеродные, неизвестные, неуютные.

– Пустите, ― я сгибаю локти и упираюсь растопыренными ладонями в пресс брюнета. Рельефная мускулатура отчетливо чувствуется через одежду.

Артем поддается и позволяет оттолкнуть себя.

– Тебе нужно поспать. Я провожу до спальни.

Мужчина отворачивается, тем самым демонстрируя, что не собирается уточнять, согласна ли я с данным планом. Просто ставит перед фактом и ждет, что я послушно поплетусь за ним.

– Я не хочу спать, ― возражаю с агрессией.

Уж точно не ему, совершенно постороннему человеку, решать, как мне справляться с сердечной болью. Сон не спасет. Да и алкоголь, ради которого я сюда спустилась, тоже.

– Уверена? ― Артем бросает на меня взгляд через плечо, пряча жилистые руки в карманы штанов. ― Ты справишься, оставшись один на один с мыслями о подлости моего младшего брата?

Намерено цепляет за больное? Вскрывает мою грудину и ложкой для мороженого погружается, расковыривает мышцу, что гоняет кровь по венам. Смакует, словно сироп, горечь, что плещется в моих глазах? Он же наверняка видит, как я измучена предательством, и так безжалостно тычет этим мне в лицо.

– Оставьте меня, ― процеживаю я сквозь зубы. Плотно стиснув челюсти, скрываю крупную дрожь в подбородке.

Артем со вздохом кивает.

– Поверь, Макс не заслуживает твоих слез.

И будто по команде новая порция соленой, горячей влаги скатывается по щекам. Я наблюдаю за удаляющейся фигурой и, больше не в состоянии удерживать внутренние терзания, выпускаю их на волю громкими рыданиями.

И плачу, плачу, плачу, сгорая от боли в одиночестве.

― Поешь, доченька.

Я никак не реагирую, продолжая бездумно смотреть в стену.

Мама тяжко вздыхает, шмыгает носом и присаживается на край кровати.

– Милая моя, прошу. Ну хоть пару ложек… ― трясущейся рукой протягивает мне глубокую миску с крем-супом.

Аромат грибов и гренок ничуть не возбуждает. Аппетит наглухо замурован, и чувство голода кажется забытым, неизвестным. Нет ни жажды, ни усталости после бессонной ночи и литров выплаканных слез. Ничего нет. Душевной пустотой искоренилась нужда в базовых физиологических потребностях. Из меня будто вынули жизнь и оставили бесполезную оболочку.

– Ксюш, а? ― мама ставит в сторону тарелку с нетронутой едой и подсаживается ко мне ближе. ― Ксюшенька, девочка моя, поговори со мной.

Гладит меня по рукам, щекам, волосам, смахивает слезы со своего лица и влажными пальцами вновь тянется к моему. Я едва ли могу ощущать ее прикосновения, будто трогает через толстенный ватный слой.

Просто хочу, чтобы меня оставили в покое, но нет сил, чтобы в очередной раз заявить о единственном желании маме. Когда она все-таки покидает меня, приговаривая, что будет рядом, если понадобится, я и вовсе перестаю дышать. Глаза вновь наполняются обжигающими слезами. Чудится, что стены начинают смещаться к центру спальни, ускоряясь и ускоряясь. Пространства меньше, воздуха тоже… В голове гремят чудовищные, хаотичные мысли ― будто взрываются петарды.