Возможно, он не хотел быть среди старых товарищей на собственных «поминках» и предпочел затеряться в толпе. Зачем ему этот званый ужин, если он уже успел потерять самое главное в своей жизни — футбол?

В 1975 году закончилась моя бразильская командировка, и я потерял связь с Гарринчей, Элзой Суарес. Спортивная зарубежная печать рассказывала о Пеле, который продолжал выступать за американский «Космос», заниматься бизнесом, сниматься в кино, затеял бракоразводный процесс. О Гарринче нигде не говорилось ни слова. Теперь мы знаем: те годы были самыми мрачными и печальными в его жизни.

1964 год. Гарринча лишь статист команды «Ботафого». Постоянная боль в колене заставляет его отказаться от игр в чемпионате Рио-де-Жанейро. Руководство клуба незамедлительно штрафует его на половину зарплаты. Сделать операцию колена не разрешают. Лишь в октябре, несмотря на мнение руководителей и медицинского персонала «Ботафого», ему удается сделать операцию больного колена.

1966 год. Гарринча продан «Коринтиансу» за 220 миллионов крузейро. Он вышел играть за команду 2 марта в розыгрыше Кубка страны. «Коринтианс» проиграл этот матч «Васко да Гама» со счетом 0:3. Второй столь печальный результат в жизни Гарринчи.

Игра Мане разочаровала публику.

(Из архива Бразильской конфедерации спорта)

Операция колена самого знаменитого в мире, сделанная бесплатно спортивным хирургом Марио Тоуриньо из футбольного клуба «Америка», прошла успешно.

Через неделю Гарринча начал ходить, а через месяц приступил к тренировкам. Наконец, спустя еще несколько дней он вышел на поле в черно-белой полосатой футболке «Ботафого», как всегда, под седьмым номером, явно соскучившийся по футболу. Несмотря на лишний вес, он уверенно отыграл первый тайм и вместе со всеми спустился на перерыв в раздевалку. Присев на скамейку, привычно снял мокрую от пота футболку, расшнуровал бутсы. Но, нагнувшись, вдруг почувствовал знакомую боль в колене. Поднялся, босиком прошелся по холодному кафельному полу, пытаясь расслабить ноги. Боль не проходила. Тренер заметил его маневры. Пришлось признаться, что снова разболелось колено. Шеф, озабоченный нулевым счетом, заменил Гарринчу молодым футболистом и повел команду наверх, продолжать игру.

Раздевалка опустела. Гарринча заглянул в кабинет массажиста, приоткрыл дверь в коридор. Вокруг ни души. Впервые он почувствовал страх. Вспомнились самые тяжелые матчи, когда он держался только на уколах. Тогда, чтобы не кричать от боли, он брал в рот полотенце. Прихрамывая — нога продолжала ныть, — направился в душ. Долго стоял под струями прохладной воды. На поле к игрокам запаса, сидевшим под прозрачным навесом, он вышел уже в самом конце игры. И даже не глянув на табло, сразу понял по тому, как притих стадион, что у «Ботафого» игра не клеилась. Сумрачные лица товарищей, потухшие глаза, устремленные на поле. Требуемой турнирной ситуацией победы не получалось. Запасные игроки потеснились, освобождая ему место. Молча присел на край скамейки, и в это мгновение по стадиону прокатился оглушительный тяжелый стон. В ворота «Ботафого» влетел мяч. Сидевшие рядом молодые игроки, закрыв в отчаянии глаза, все, как один, схватились за голову. Чемпионат был проигран.

Гарринча не вернулся в раздевалку, сразу уехал со стадиона. Вечером позвонил массажисту, попросил приехать. Но тот обещал встретиться с ним лишь завтра. Нога болела всю ночь, не давала спать. Наутро он сам поехал в госпиталь.

Приговор врача суров и однозначен. Прекратить игры, на неделю в постель. Затем еще пару недель продолжать лечение в госпитале. Рушились все планы, под сомнением оказывался новый контракт с клубом.

Руководители команды с заметным неудовольствием предоставили ему еще один отпуск, разумеется, без выплаты процентов от матчей.

Инъекции, пункции, ледяные компрессы, которые делались ежедневно почти в течение целого года, лишили колено привычной гибкости. Гарринча плохо чувствовал мяч, не мог вести его по полю так стремительно, как прежде. На опасном тридцатилетнем рубеже, критическом для каждого мастера, Гарринча утратил способность «взрываться» для молниеносного рывка. Все это он понял, выйдя из госпиталя. В отношениях с руководством команды возник холодок. На него стали смотреть невидящими глазами. Он стыдился появляться в команде.

Предстояла поездка в Италию. Ему обещали по десять тысяч крузейро за игру, но лишь в том случае, если Гарринча будет продолжать делать уколы. Руководство клуба наивно полагало, что Маноэл утратил скорость, стремясь поберечь от боли прооперированную ногу. Он один знал, что это не так. Просто колено стало совсем чужим. И все же он поехал. Играл и удивлялся сам себе. Итальянская публика освистывала каждый его промах, полагая, что спад в игре заморской знаменитости объясняется зазнайством. Гарринча переставал быть самим собой.

Возможно, нужно было отказаться от этой поездки, продолжить лечение, воспользовавшись паузой в национальном чемпионате. Но ему предложили, и он, благодарный за доверие, поехал. Он еще не понимал, что руководство «Ботафого» пригласило его в Италию, не столько из доверия, а главным образом ради рекламы. На матчи бразильской команды с легендарным Гарринчей приходило больше зрителей, что увеличивало сборы, которые и были основной целью зарубежного турне. О спортивной стороне таких матчей мало кто задумывался в «Ботафого».

— Когда мы вернулись в Бразилию, мне заплатили гроши, чуть больше стоимости банана, — жаловался Маноэл товарищам. — Говорили, что сыграл слабо.

Он серьезно стал подумывать об уходе из команды.

Неудачи на поле подействовали на него угнетающе. Он впал в отчаяние. Друзья советовали сменить обстановку. Вместе с Элзой Гарринча уехал на остров Гобернадор. Но там, в тиши безлюдных морских пляжей и скал, ощущал себя очень одиноким, и это вскоре стало невыносимым. Никто из знакомых на острове не появлялся. Он пристрастился к кашасе, прикладывался к бутылке по нескольку раз в день в надежде забыть свои горести, отвлечься от тяжелых проблем. Для выплаты алиментов Наир пришлось заложить дом на острове.

Газеты писали, что Гарринча, сделав без разрешения руководства клуба, с которым имел контракт, операцию колена, тем самым осложнил турнирное положение «Ботафого», которое оставалось шатким. Всю вину за неудачи клуба взвалили на Гарринчу. О возобновлении контракта не могло быть и речи. Вынужденное расставание с «Ботафого», с которым он был связан двенадцать счастливых лет, совсем выбило его из колеи. Гарринча не находил себе места, думая, что с уходом из «Ботафого» он навсегда расстается с футболом, которому отдал не только многие годы жизни, но и свою душу. Целый год ушел на тяжелые переживания, надежды и разочарования. Наконец, в начале 1966 года, Гарринча был продан в «Коринтианс» — один из ведущих футбольных клубов штата Сан-Паулу.

Гигантский город встретил Гарринчу фейерверком. Болельщики пришли на вокзал, куда он прибыл, со знаменами и с песнями проводили его до гостиницы на авениде Сан-Жоан. Радушная встреча оказала благотворное действие на Гарринчу. Все было как в прежние славные времена. Он немного успокоился. Газеты писали, что Гарринча эмоционально возродился для нового взлета. «Коринтианс», утративший в последнее время часть публики, разочарованной его игрой, приглашая Гарринчу, стремился вернуть ее на стадион. Команда, как и Гарринча, остро нуждалась в деньгах.

Перед самым переездом Маноэла в Сан-Паулу его пригласили участвовать в чемпионате мира, который должен был состояться в Англии. Бразильская конфедерация спорта, ее руководитель Жоао Авеланж, учитывая прежние большие заслуги Гарринчи, считали своим долгом предоставить ему возможность поехать на мировое первенство. Конфедерация могла позволить себе этот благородный жест, чего нельзя было ожидать от профессиональных клубов.

Гарринча серьезно отнесся к приглашению участвовать в чемпионате мира, прекратил выпивки, начал рационально питаться, вернулся к интенсивным физическим занятиям. Заманчивая мечта выиграть для Бразилии в третий раз Золотую богиню увлекла его.