По дороге ловлю несколько заинтересованных пристальных взглядов как мужских, так и женских. Но не останавливаюсь ни на ком, потому что ощущаю безопасность. Иначе это чувство, которое согревает изнутри сложно назвать. Оно такое знакомое. Словно выглядывает откуда-то изнутри, напоминая о своем существование. Хочу его задушить, специально начинаю вспоминать о поступках мужа, но ничего не получается. Сейчас Дима напоминает себя прежнего: сильного, властного, защищающего. Раньше рядом с ним я всегда могла расслабиться.

Как все так могло измениться?

Дима подводит меня к фуршетному столу, который тянется по всей дальней стене. У меня тут же скручивает желудок, но не из-за тошноты. Здесь, скорее, дело в голоде. Кажется, моя маленькая ложь все-таки оказывается правдой. Когда я смотрю на обилие канапе, разного рода нарезки, десерты, желудок вновь начинает урчать. Бурлит так громко, что, не смотря на музыку, Дима бросает обеспокоенный взгляд на мой живот.

Официант в черных брюках, белой рубашке и галстуке-бабочки предлагает мне шампанское, но я качаю головой. И тут же ловлю вопросительный взгляд мужа.

— Не хочу пить на голодный желудок, — невинно улыбаюсь, хотя внутри натянута хуже струны. Когда я научилась так правдоподобно врать? И, похоже у меня неплохо получается, если судить по тому, что Дима недолго смотрит на меня и отворачивается.

Сужаю глаза, наблюдая за тем, как он берет тарелку и накладывает туда всякую всячину: канапе с вялеными томатами и салями, тарталетки с икрой и рыбой, несколько видов сыра, овощи, и парочку шоколадных пироженок. После чего кладет на тарелку горстку шпажек и возвращается ко мне.

— Держи, — он сует тарелку мне в руки.

Мне приходится умудриться, чтобы не уронить ее, ведь в одной рукой я все еще держу клатч и телефон, у которого до сих пор горит фонарик. Хорошо, что руки заняты, или я точно ударила бы себя по лбу. Дима-то свой телефон давно в карман положил.

Я даже к еде прикоснуться не могу, и Дима это, конечно, замечает. Он забирает все, что мне мешает.

— Ешь, — указывает подбородком на тарелку, пока выключает фонарик и кладет телефон в клатч. Но не отдает его мне, а сжимает его в руке, пронзительно смотря на меня. Приподнимает бровь, как бы говоря: «И чего ты ждешь?».

Жар приливает к щекам. Чувствую себя ребенком, которого «строгий папа» заставляет поесть, прежде чем отпустить гулять. Но как только смотрю на еду, желудок снова урчит. Сметаю содержимое тарелки слишком быстро, предусмотрительно оставив рыбу и икру на самом краю тарелки. Один взгляд на них вызывает отторжение, и это я еще не слышу запах.

— Еще? — Дима разглядывает меня так пристально, словно пытается прочесть мои мысли.

Скрываюсь за маской безразличия и мотаю головой.

Музыка становится громче, но не мешает. Слабость растекается по телу. Единственное желание сейчас — развалиться на каком-нибудь стуле и немного отдохнуть.

Но у Димы другие планы. Он забирает у меня тарелку, ставит на поднос, проходящего мимо официанта, и протягивает мне руку:

— Потанцуй со мной.

Я не двигаюсь. Такое чувство, что вообще прирастаю к месту. Смотрю на открою ладонь так, будто от моего решения зависит наша дальнейшая жизнь. Всматриваюсь в глаза Димы и, как обычно, не вижу эмоций — только пустоту, но почему-то на этот раз она меня не вызывает отторжения. Она ощущается родной что ли. Прежде чем успеваю подумать, вкладываю пальцы в протянутую ладонь. По телу проносится дрожь, когда они оказываются в своеобразной ловушке.

Дима двигается в сторону танцпола, все еще неся мой клатч, а я вовремя вспоминаю еще об одном неудобстве.

— Подожди, — сжимаю

Дима снова ведет меня на танцпол. По залу разливается нежная мелодия. Я улавливаю скрипку и флейту. Несколько пар уже кружат в вальсе, когда Дима останавливается посреди танцпола, разворачивается и притягивает меня к себе. Одна его горячая, шершавая ладонь ложится мне на спину, а вторая — сильнее сжимает мою руку. Я едва успеваю коснуться его плеча, как он делает первый шаг, а потом еще один. Дима подстраивается под мелодию, а я следую за ним.

— Я не знала, что ты умеешь танцевать вальс, — шепчу я, и чувствую, смешок у себя в волосах.

— Мы многого друг о друге не знаем, — Дима крепче прижимает меня к себе.

Жар его тела проникает в меня. Аромат хвои и мускуса больше не вызывает тошноту. Рука на спине прожигает кожу. Я подстраиваюсь под его ритм, полностью отдаюсь его воле и забываю обо всем… почти.

Воспоминания проникают в опустевший разум. Они картинками пролистываются перед глазами и вызывают один вопрос, который рвется наружу. Я не могу держать его в себе. Больше не могу.

— Почему? — срывается с губ. — Почему ты так поступил со мной? С нами?

Напряжение сковывает тело. И если честно, даже не пытаюсь скрыть его. Мне надоело прятать эмоции. Они наполняют меня, занимают каждую клеточку тела и причиняют такую боль, какую раньше я никогда не испытывала. Она колет, режет, разрывает изнутри. Одновременно с этим объятья Димы лечат. Если он сейчас отпустит меня, оставит одну, я не выберусь. Не смогу. Но в то же время, мне нужно получить от него ответ. Он нужен мне, чтобы наконец вздохнуть, чего я не могла сделать с того момента, как обо всем узнала. Хотя я прекрасно понимаю, что ответ, скорее всего, излечит и разрушит меня одновременно.

— Неправильно расставил приоритеты, — грубый голос раздается у уха, я вздрагиваю. — Для меня всегда важна была лишь цель, и для ее достижения можно было использовать любые средства. Только я забыл, что они могут ранить других людей.

Глаза наполняются слезами. В груди режет так, что не могу сделать вдох. Даже попытка причиняет боль.

Оступаюсь. Дима подхватывает меня и крепче обнимает. Я льну к нему, прижимаюсь лбом к его плечу и судорожно вздыхаю. Мы продолжаем двигаться. Я просто вторю его движениям. Он ведет в танце так уверенно, что хочется следовать за ним, следовать, следовать…

— Знаю, что причинил тебе боль, — Дима отпускает мою руку и кладет вторую ладонь на спину. Мне ничего не остается кроме, как обнять его за шею. — Я не хотел.

Вскидываю голову и смотрю на него. Больше не сдерживаю слез, которые катятся по щекам. Дима останавливается посреди танцпола. Он не отводит от меня глаз. Больше ничего не говорит, только поднимает руку и большим пальцем ловит очередную слезинку. Этим вызывает еще больший поток слез. Закусываю губу, чтобы не разрыдаться в голос. Но от Димы даже не пытаюсь их скрыть. Мне нужно поделиться с ним болью, все это время разрывающей меня. Нужно, чтобы он почувствовал, что сделал со мной. Нужно, чтобы понял. Не могу больше держать все внутри. Не теперь, когда во мне растет его еще одна жизнь.

Ребенок… Ради него я должна быть сильной. Возможно, будет лучше уехать от Димы. Вот только смотрю на него сейчас и понимаю, что не смогу. Ему нужно сказать. Несмотря на последствия, он должен знать, что станет отцом. Только мне тоже кое-что нужно… обещание, слово генерала.

Очередная слеза скатывается по щеке, которую Дима стирает.

— Прости меня, — его пальцы сильнее впиваются в мою спину. Музыка прекращается, в зале разливаются аплодисменты. — Спасибо за последний танец.

Он делает шаг назад, отпуская меня.

Руки падают вдоль тела. Я смотрю на Диму и понимаю — это конец. Он все решил. За нас обоих. Снова. Даже не спросил, чего хочу я. Место печали занимает гнев. Слезы тут же высыхают, остаются только влажные следы на щеках. Нет. Так не пойдет. Сначала мы поговорим, а потом я уйду. На своих условиях. Тянусь к Диме, собираюсь сделать шаг, когда чувствую пальцы на запястье.

— Вот ты где? — Лиза останавливается рядом со мной. — Я уже думала, тебя похитили, — ее голос полон сарказма и понятно на кого он направлен.

Я не реагирую на ее выпад. Смотрю на Диму, который в свою очередь отводит от меня глаз. Он ничего не говорит, но я все понимаю. Его решения не поменять. В груди сжимается. А может оно к лучшему?