Папа пересекает палату, а я тяжело вздыхаю. У меня нет сил бороться с ними двумя.

— Я задал вопрос! — папа смотрит на Диму, при этом беря меня за руку. — Моя дочь в больнице несколько дней, находится на грани жизни и смерти, а я узнаю об этот только сейчас. Объяснишь?

Несколько дней? Хмурюсь. Я так долго спала?

Папа еще крепче сжимает мои пальцы, а я зажмуриваюсь. Сейчас начнется.

— Я разобрался, — два слова от мужа, из-за которых папа резко отпускает мои пальцы и делает шаг к Диме.

Они оказываются друг напротив друга. Одного роста, почти такой же комплекции, только Дима чуть шире в плечах, они напоминают двух быков, которые только и ждут выброшенной тряпки тореадора, чтобы начать таранить друг друга.

— Разобрался? — брови папы взлетают вверх. — Ева — моя дочь, а ты даже не потрудился сообщить мне, что она в больнице.

Голос папы полон стали. Он мне тоже очень хорошо знаком — много раз слышала, как он отчитывал своих подчиненных. Говорил тихо, но при этом наводил такой ужас, что здоровенные мужики выходили из его кабинета с испариной на лбу.

Только Дима всегда мог составить ему конкуренцию, поэтому, наверное, и стал папиным приемником.

— Алексей Корнеевич, — Дима заводит руки за спину, — Ева — моя жена. Ответственность тоже на мне. Ее состояние нормализовалось только сегодня, и я бы сразу сообщил вам, если бы вы сами не пришли. До этого, я не видел смысла вас с женой волновать.

Мне показалось, или я услышала скрип зубов? Спина папы напряглась, а сам он будто увеличился в размерах.

— Когда я отдавал тебе дочь, то предупреждал: можешь делать, что хочешь, но заботиться о ней ты обязан, в первую очередь, — папа тычет пальцем в грудь Димы, а я замираю. — Вот это, — он, не гладя, обводит рукой пространство вокруг меня, — это не похоже на заботу.

Дима что-то отвечает папе, но я не слышу. Мужские голоса превращаются в гул, потому что я концентрируюсь на самом главном: «я отдавал тебе дочь», «можешь делать, что хочешь». Так вот в чем дело? Меня отдали приемнику, как племенную кобылу. Просто передали из одних рук в другие, а остальное — побоку. Мои чувства побоку!

Отец женился на маме не по любви, они никогда этого не скрывали. Но я всегда хотела другого. Мне нужна была настоящая семья. Хоть у мамы с папой получилось, для меня они оставались исключением из правил. И более того, папа уважал маму, относился к ней как к равной, но нежности и любви, которые сквозили бы между ними, я не замечала. Не было ни мимолетных касаний, когда кто-то проходил мимо, ни объятий в темноте на кухне, ни тем более поцелуев, когда они думали, что никогда не видит. Сдержанная любовь, конечно, тоже любовь. Но я никогда такой не хотела. Вот только попалась в ловко расставленные двумя мужчинами сети.

— … а потом я забираю дочь домой! — голос папы врывается в поток мыслей и прерывает их.

— Тогда вам придется пройти, через меня!

Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — никто не собирается уступать. Один неверный шаг, одно лишнее слово, и кто-то из них сорвется. А мне этого точно не нужно. Единственное, чего я хочу, чтобы они ушли!

— Убирайтесь, — тихо произношу я, и, естественно, никто не обращает внимания.

Дима и отец прожигают друг друга взглядами. Они опять без меня решают мою судьбу. Опять не считаются с моим мнением!

Прочищаю горло, набираю воздух в легкие и кричу:

— Убирайтесь! Оба!

— Я принесла тебе телефон, — Лиза, одетая, будто собралась на ковровую дорожку, в бежевое платье-комбинацию, жакет и туфли лодочки, протягивает мне еще упакованный айфон и коробку с сим-картой. — А еще предупреждаю, что через час мы выезжаем из дома.

Я вытаскиваю руку из-под пледа, забираю у Лизы коробку и кладу ее на столик рядом с плетеным креслом, в котором я свернулась клубочком.

— Куда вы едете? — снова укутываюсь пледом до шеи и кладу голову на колени.

Наблюдаю за ветками деревьев, кустарников, травой, которые раскачиваются из-за очередного порыва ветра. Все это приносит мне успокоение, а Лиза, наоборот, ежится вместе и обхватывает себя руками.

— Не «вы», а «мы», — она подходит ко мне и загораживает обзор на деревья, за которыми мне так нравилось наблюдать. — Тебя уже два дня как выписали из больницы, и там ты почти неделю провела. Может, хватит хандрить и изводить себя?

— Я не извожу себя, — поднимаю на Лизу взгляд, и сразу же опускаю его. Лучше смотреть на руки, упертые в бока, чем видеть тревогу, которая исказила красивое лицо девушки.

— Ева, — Лиза присаживается передо мной на корточки, что, наверное, жутко неудобно с учетом каблуков. — Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Но ты не можешь запереть себя в доме. Нужно продолжать жить

— У меня все хорошо, — повторяю я в который раз и тяжело вздыхаю. — Он звонил?

Я не видела Диму с тех пор, как выгнала их с отцом из палаты. Они, конечно, сопротивлялись. Но пришла Лиза с Абду, и выбора у них не осталось. Спорить с разъяренной женщиной, у которой за спиной, сложив руки на груди, стоит шейх — гиблое дело.

Лиза вообще взяла на себя роль моего защитника: уговорила Абду представить к моей палете охрану, которым было приказано кроме нее никого не пускать, приходила каждый день и даже забрала меня из больницы. Не знаю, как ей удалось не подпустить ко мне Диму во время выписки, но у больницы я его не видела. Вот только стоило мне войти в дом его родителей, в котором обосновались Лиза с Абду, сразу раздался визг тормозов. Я замерла на месте, потому что знала это мог быть только один человек. Но Лиза взяла меня за руку и повела по лестнице наверх, предварительно кивнув Абду, который уже и без того собирался выходить на улицу. Не знаю, о чем они говорили. Но грубый голос мужа преследовал меня чуть ли третьего этажа, а потом стих. В тот момент, мое сердце снова начало биться ровно. Но ненадолго.

— Приезжал, — Лиза покачала головой. — А он упорный.

Я усмехнулась.

— Этого ему не занимать.

— Я знаю, ты еще не готова с ним говорить, — Лиза тянет на себя мой плед, я приподнимаюсь и перестаю его держать. Он падает на пол, а Лиза берет меня за руки. — Ты не обязана с ним говорить. Поверь, в этом я и Абду единодушны. Пока не захочешь, Дима к тебе не подойдет. Но и запереть себя в этом доме ты не можешь. Тебе нужно развеется, — Лиза тянет меня с кресла, я поддаюсь: спускаю ноги на пол и встаю. — Поэтому иди одевайся, через час жду тебя в машине.

Я до сих пор в пижаме с котиками, которую также, как и в прошлый раз, одолжила у Лизы, поэтому переодеться точно нужно. Тем более, судя по непрерывному взгляду девушки и приподнятой брови, понимаю — без боя мне от нее не отделаться. А чтобы победить в схватке, хоть и словесной, нужны силы, которых у меня нет. Остается один вариант — подчиниться. Скорее всего, Лиза права, запереть себя в доме родителей Димы — это не лучшее решение. Каждый угол этого дома похож на пороховую бочку с воспоминаниями о нашей свадьбе. Я стараюсь от них отделаться, но не всегда получается.

Поэтому поднимаюсь к себе на второй этаж. В прежнюю комнату я категорически отказалась идти. Тем более милая хоть и небольшая спальня с обоями в цветочек и одноместной кроватью, меня вполне устроила. В ней есть все необходимое, шкаф в углу с одной дверцей, столик у окна, стул, приставленный к нему и, конечно, куда без двери в отдельную ванную. Там находится только раковина, зеркало и душевая кабина, но мне этого хватает.

В отличии от Лизы я не собираюсь наряжаться, поэтому вытаскиваю из шкафа первые попавшиеся бежевые брюки, и белую рубашку, нахожу черные лодочки и маленькую. Про аксессуары я совсем забыла, когда убегала от мужа, поэтому решаю хоть немного привести себя в порядок, чтобы на фоне сияющей Лизы, не выглядеть бедной родственницей.

Волосы, собранные в тугой пучок и легкий макияж с розовой помадой, которые все также пришлось одолжить у Лизы, сделали меня похожей на себя прежнюю. Только глаза изменились. Стали безжизненными что ли. Но, по крайней мере, румяна скрыли бледность лица.