— Что такое? ах, как я устала… который час?

— Еще не поздно, спите.

И вот она снова неподвижна, так утонченно красива, так молодо кокетлива ; ах, как печально ее существование ; сколько нужно любви тому, кто ее любит, чтобы смягчить эту горечь ; бедняжка, которая в двадцать лет переживает такое… вместе же, напротив, спать вот так, в забытьи… вдвоем, вместе ; она убеждена в моей верности, я — в ее очаровании ; и сквозь все, что есть, сообща, вдвоем, радостно… так мы пойдем этим вечером, выйдем в тенистый сад, в отголоски далекой музыки… “ ты любишь меня ” … “ и ты меня ”…да, не будем больше говорить “ я люблю ”, но лучше “ ты любишь ”, “ ты любишь ”, и будем целовать друг друга… она спит ; я тоже засыпаю ; закрываю глаза… вот ее тело ; грудь вздымается ; и нежный, смутный аромат… дивная апрельская ночь… скоро пойдем на прогулку… свежий воздух… мы уйдем… скоро… две свечи… вон они… по бульварам… “ ты мне милей моих овечек ”… ты мне милей… эта хрупкая девочка, бесстыдные глаза, красные губы… спальня, высокий камин… комната… отец… все трое за столом, отец, мать… я… почему мать бледна? смотрит на меня… мы будем ужинать, да, в роще… горничная… принесите стол… Лея… накрывает на стол… отец… консьерж… письмо… от нее?… спасибо… волна, гул, небесный восход… и вы, навсегда единственная, первая любовь, Антония… все сверкает… вы смеетесь?.. фонари, бесконечный ряд… ох… ночь… холодная, ледяная ночь… А-а!!! черт подери!!! что? меня толкают, срывают, убивают… Ничего… ничто… спальня… Лея… Сапристи… я заснул?

— Поздравляю, друг мой… — это Лея. — Ну что ж, как вам спалось?.. — это Лея, она стоит и смеется… — Теперь вам лучше?

— А вам, моя дорогая?

Она отворачивается, смеясь ; я тоже смеюсь ; она идет в прихожую… Она, очевидно, только что проснулась, увидела, что я сплю, и высвободилась из моих объятий… Ну разве не шут гороховый? что делать? что она теперь думает? Я встаю и сажусь на табурет у пианино ; она смотрится в зеркало напротив.

— Значит, вы вчера не ложились? — весело спрашивает она.

— Кажется, ложился, мадемуазель, и спал вроде бы достаточно. Это ваше очарование меня одурманило…

— Мы пойдем гулять, не так ли? на улице так хорошо ; покатаемся часик по Елисейским Полям ; хорошо?

— С радостью.

— И надеюсь, вы не уснете.

— Нет ; вы расскажете мне что-нибудь.

— Отлично ; буду вас развлекать ; только задайте программу.

— Не будьте злюкой.

Бог свидетель, иногда приходится умолять ее разговаривать.

— Пойду надену шляпу.

Она приближается ; улыбается, видны ее белые зубы ; ее глаза блестят, чуть влажные ; ее розовые губы приоткрыты ; розовые губы с белым треугольником зубов ; ох, этот ваш очаровательный меланхоличный вид, мадемуазель! Белые и розоватые ямочки ваших щек ; ваш грациозно склоненный, меланхоличный лоб ; и еще ваши большие глаза, которые смотрят на меня.

— Моя милая, как бы я хотел, чтобы вы были счастливы!

Я притягиваю ее за руки, кладу ее голову, ее волосы себе на плечо ; обвиваю руками ее талию ; незаметно целую ее волосы ; незаметно ; какое счастье! она мягка, моя любимая, она красива и она нежна ; она хороша, моя любовь, и так чудесно любить ее!.. Она понимает голову ; она разглядывает меня внимательно и с удивлением ; поднимает руку ; делает знак молчать ; что? она прислушивается ; тихо спрашивает :

— Что с вами такое?

— Что именно?

— Вам плохо?

— Да нет же…

— У вас сердцебиение?

Она кладет руку мне на грудь слева и слушает ; действительно мое сердце бьется сильнее обычного.

— Вы уверены? — спрашивает она снова.

— Нет ; это ничего ; уверяю вас ; это вы у меня там ; ну и…

— Вы дитя… — нежно говорит она.

Она говорит это так нежно, “ вы дитя ” ; она говорит это таким спокойным голосом, таким правдивым ; ее улыбчивые глаза становятся серьезными, пока она говорит мне “ вы дитя ” ; и это исходит из сердца такой глубины, такой женственности и глубины, она говорит мне, что я дитя, и отдаляется, отдаляется, красивая и чарующая.

— Подождите меня немного, мой друг.

Она подходит к двери ; я отвечаю “ хорошо ” ; она открывает дверь.

— Надену шляпу и вернусь.

Дверь остается полуоткрыта ; я сажусь ; я жду ; я занимаю себя ожиданием, ожиданием ее.

— Я скажу Мари найти нам экипаж… Мари!

— Если хотите, я могу это сделать сам.

— Не надо ; пусть Мари.

В комнате она разговаривает с Мари ; о чем они говорят? я не слышу ; я ничего не делаю ; мне нечего делать ; завтра встреча с Риваром, в одиннадцать ; в кафе на бульваре, конечно ; когда ложишься поздно, порой сложно быть на месте в одиннадцать или десять тридцать ; лучший способ встать вовремя — не ложиться спать у себя ; здесь, например ; поскольку, в конце концов, что я здесь делаю?

— А вот и я.

Лея, у двери, на ней красная шляпка из велюра ; ступает величественно, шутливо ; я подыгрываю, наклоняюсь ; она отвечает реверансом ; шум экипажа снаружи.

— Экипаж, — говорит она. — Идемте.

— Лея, вы ничего не забыли?

— Нет ; вот мое пальто.

— Давайте сюда… Спасибо.

— Идемте.

Мы выходим ; у меня в руке подбитое мехом пальто, мягкое, теплое.

— А перчатки? На вас только одна.

— А! забыла ; она на пианино ; возьмите, будьте добры.

Говорил же я ей, что она обязательно что-нибудь забудет.

— Ну вот.

Входит Мари.

— Экипаж внизу, мадемуазель.

— Я вернусь через час, разведите огонь в спальне.

— До свидания, Мари.

Нужно старательно прощаться с Мари ; Лея спускается ; черный сатин ее платья в складках ; она спускается ; я иду следом ; ее плечи чуть движутся назад при каждом шаге ; красное перо на шляпе ходит вверх, вниз, вверх, вниз ; спускаясь, она следит за осанкой ; она медленно застегивает пуговицы на длинной черной перчатке левой руки ; она спускается ровным шагом, стройная, ступень за ступенью ; улица, бледное и красноватое освещение ; и экипаж, который застит свет своей черной массой.

— Вы не боитесь, — спрашиваю я, — что в открытом экипаже будет холодно?

— Нет ; погода славная.

— После вас…

Она садится ; я сажусь.

— Осторожно, не сядьте на мое платье. Я долго вам этого не прощу.

— Поедем со стороны Триумфальной арки?

— Да.

— Кучер, по бульвару до Триумфальной арки.

Я сажусь ; экипаж двигается с места ; Лея принимает серьезный вид пансионерки “ Комеди Франсез ”.

VIII

Экипаж виляет по улицам…

…Один в бесчисленном множестве жизней, только так отныне я держу свой курс, окончательно один среди других ; такими во мне создаются сегодня, здесь, час, жизнь ; душа, летящая к мечтам об объятьях, вот что это такое ; это мечта о женщине, мое сегодня ; это прикосновение к женской плоти, мое здесь ; я приближаюсь к женщине, это мой час ; вот куда движется моя жизнь, эта девушка этим вечером… И гудят улицы, бульвар, сдавленный шум, экипаж виляет, тряска, колеса по мостовой, светлый вечер, мы сидим в экипаже, проносится шум и тряска, вещи пролетают мимо, чудесная ночь…

— Не правда ли, — говорит Лея, — эта ночь поистине поэтична и чудесна?

Выходя из дома, она сказала своей горничной, что вернется через час и хочет, чтобы был разожжен камин ; я покатаюсь с ней, и мы поднимемся вместе ; на бульваре все больше зелени ; я поднимусь с ней вместе, останусь на пятнадцать минут и уйду, потому что так надо ; как она хороша, когда сидит, чуть откинувшись на спинку сиденья! Ее лицо то освещается, то погружается в темноту, раз за разом в дрожащей тени и в свете огней, пока экипаж продолжает движение ; вокруг фонарей так много света, затем, чуть дальше, он пропадает ; и снова ; с правой стороны света больше ; о, ее милое белое лицо, матово-белое, цвета слоновой кости, белое как снег в тени, в темноте вокруг, и раз за разом белее, светлее на свету, и тускнеет в тени, и появляется снова ; экипаж тем временем мчит по деревянной мостовой ; в складках платья я нежно касаюсь ее пальцев ; она слегка их отдергивает ; я говорю :