— Я был возле Пале-Руаяль.
Блондинка, встреченная у Лувра, такая соблазнительная и тонкая, высокая, гордая, увы! упущена в толпе.
— Мой друг собирался пойти сегодня на “ Рюи Блаза ” в “ Комедии Франсэз ”, я отказался.
— Ради меня ; настоящее геройство.
Было бы здорово еще раз посмотреть “ Рюи Блаза ” ; но я отказался ; потом я ужинал.
— Потом я ужинал ; где? в кафе на авеню Оперы ; вам эти скромные места неизвестны. Хотите знать мое меню?
— Расскажете мне в следующий раз, когда мы будем ужинать вместе. Там вы тоже встретили друзей?
— Ни одного.
Но эта красивая женщина, которая сидела напротив меня с лысым господином, стряпчим или судьей ; красивая женщина, которую я хотел бы увидеть еще раз и которая смеялась.
— За соседним столиком, правда, одна красивая женщина сопровождала старого господина, то ли судью, то ли адвоката.
— Мои поздравления.
В оживленном кафе, ослепительно красочном и светлом, медленно, с удобством ужинать и наблюдать за незнакомцами… вино, игра, красотки… И внезапно, сверкающая ночная улица, и в тени — фасад театра “ Эдем ”, виденный когда-то “ Эксельсиор ”, шествие танцовщиц ; и мой друг, который женится, безумно счастливый, любимый тою, которую любит.
— Я вернулся домой без приключений, повстречав только одного мужчину, влюбленного в ту, которая его любит ; позвольте отметить.
— Это бывает не часто, мужчина, который любит.
— Вы так считаете?
— Так мало женщин, которых можно любить ; женщина, которой многие признаются в любви, не любима никем.
Это скверно, то, что она говорит ; что бы такого ответить, чтобы не задеть ее? почему это они не любимы, все эти женщины ; должно быть, они сами не хотят быть любимы.
— Если женщина, — говорю я, — нелюбима, то это часто потому, что она не хочет быть любима.
…Поскольку, виновна или достойна, всякая женщина — сообщница того, кто ее не любит. Лея улыбается, чуть насмешливо ; она следит за огнем, который гаснет ; она почти что такая, как на фотографии.
— Вам доставили мою записку? — спрашивает она.
— Да ; но что, если бы я не вернулся домой?..
— Вы должны были вернуться.
— У меня был лишний час ; я остался дома.
— Что вы делали?
— Ничего особенного ; писал.
А затем — дивная ночь в оконной раме, в саду, в деревьях, в высоких деревьях перед моим окном, пустующий и вымерший сад, грандиозный, и этот ночной аромат, которым веет из открытых окон ; а затем — ночь, гуляющая по пустым улицам и шумным бульварам, эта самая ночь, с шарманкой и с популярными куплетами, такими нежными в тени… рассказать об этом Лее?
— Когда я шел к вам сегодня, меня преследовали звуки шарманки, они наполняли мой путь своими стонами.
— Вы же любите музыку.
— Больше, чем когда-либо, но меньше вас.
И ее письма… “ Лея д’Арсе просит месье Даниэля Принса… ” Зачем ей знать, что я перечитывал ее письма? она наверняка посмеется надо мной ; и что ей сказать об этих грустных письмах? и эти планы, сто раз обдуманные, пожертвовать ради нее моим желанием! может, она и права, может, и правда не часто встретишь мужчину, который любит, и что никогда она не была любима ; значит, и мне ее не полюбить? увы! как мало я ее люблю, как мало, как сильно стараюсь полюбить!
— Вы прекрасно провели день, — говорит она.
— И еще прекрасней был вечер, несмотря на то что я заснул некстати…
Она смеется.
— И в довершение всего — замечательная прогулка в экипаже с девушкой, очаровательной, но такой злой.
Ну разве не была она злой! и этот господин, который преследовал нас на бульваре ; холм Монмартра, различимый в тумане ; ряд освещенных домов и темные ночные деревья ; да, но как она очаровательна в своей поддельной гордости, важная и смешная! а теперь очаровательная и без подделок ; она подняла голову, белую и светлую в светлой белизне воздушных тканей ; и тонкое детское, женское тело, стройное, хрупкое и пухлое ; завлекающая улыбка, обещание ласк, томность, готовая отдаться в чужие руки ; поскольку в этот час, когда день ускользает и исчезает, как только он гаснет, начинается ночь, время любви.
— …О, мой друг… ваши легко
мысленные губы уносятся ветром…
И ее ладони ; и с ее ладоней через мои ладони и руки, и мое сердце, дымка, дрожь, жар, мука поднимаются до самых глаз ; колебания? к черту все это вечное уважение, и эту смиренную любовь, и прекраснодушные проекты, и запоздалую любовь, после долгих приготовлений, к черту уходы, отказы, к черту отказы, я хочу ее! и я смотрю на нее, на бледность ее тела, предвещающего радость, от которой я не откажусь ради какой-то мечты. Но она высвобождает свои руки из моих ; я отхожу на два шага ; она приближается ; кладет руки мне на плечи ; и, поскольку я опьянен и одурманен ею, она говорит…
— Приходите в субботу на праздник в “ Континенталь ” ; увидите, как я буду красива…
Да, еще бы…
— …Мне будет так грустно, если вы не придете ; и к тому же я окажу вам честь…
В самом деле…
— …Вы же принесете мне этот передник для костюма, не так ли?..
Для ее костюма?.. ах да, этот передник, эти деньги, которые я наобещал… совсем забыл… они нужны ей тотчас ; я обещал ; впрочем, и то хорошо ; ладно! Разделаемся с этим сейчас же…
— Если вы скажете мне, во сколько примерно это вам обойдется, Лея, и позволите мне переложить на вас заботу о…
— Я не знаю… это выйдет… самое большее… франков сто.
— Позвольте, я достану кошелек.
У меня в бумажнике есть купюра в пятьдесят франков, еще несколько луидоров в кошельке ; одни двадцатифранковые ; получится сто десять франков ; ладно ; три луидора и пятьдесят франков, вот, пожалуйста, на камине.
— Вы очень милы, — говорит Лея.
Она возвращается ко мне ; я доставил ей удовольствие ; все это дороговато ; но она будет довольна, а значит, мила со мной ; и, кроме того, так мне проще остаться с ней эту ночь, больше прав ; получается, я не могу доказать ей свою любовь, не отказав в ней? так нежно, так сладко, так хорошо любил бы я ее этой ночью, что это стоило бы всех разговоров и всех отказов ; конечно, если я сумею себя вести как следует, то лучше я останусь с ней, чтобы доказать истинность моей любви ; вот что нужно сделать ; и я говорю ей в волосы :
— Так что же, я могу остаться?
Ее большие глаза, ее большие удивленные глаза смотрят как будто с состраданием… что они говорят?
— О нет, не сегодня! прошу вас ; я не могу…
Как? не сегодня? не хочет?
— В следующий раз, обещаю вам… я не могу.
Снова, снова не хочет?.. не могу же я заставить… нет, не хочет.
— Лея, вы не хотите?
— Уверяю вас…
Зачем настаивать?
— Тогда доброго вечера.
Зачем я вообще спросил? почему я не держался принятого решения ; почему не ушел, как должно, сохранив свою честь?
— До свидания, друг мой.
Я целую ее в лоб ; ускользающие и невозможные наслаждения, смертельные и безнадежные наслаждения!
— Приходите в среду в три часа, — говорит она.
— Спасибо, с удовольствием.
И зачем это я хотел ею обладать? Увы, опять не выйдет. Нужно уходить ; мое пальто, шляпа.
— До встречи, — говорит она, — до среды, в три часа.
Берет подсвечник и открывает дверь в гостиную ; Мари здесь ; мы пересекаем вестибюль.
— До среды, в три часа, — говорю я.
Нет, больше я ее не увижу ; нельзя мне снова ее видеть ; зачем мне ее видеть? навсегда загублена любая возможность любви между нами… Моя милая, белая и прекрасная, незабываемая протягивает мне руку.
— До встречи.
— До встречи.
Она по-дружески улыбается ; на ее груди колышутся бледные ночные блики.
[1] © Даниил Лебедев. Перевод, 2017
