У меня от этого слова и от воспоминаний об акклиматизации противные мурашки по телу пробежались, похихикали и смылись в не известном направлении. И мышцы тоже с ними хотели, но кожа не позволила!
– Не, всё окей, – ответила новым словечком Джону. – Я сейчас же приступлю к своим обязанностям.
– И это, – поспешно сказал Джон, вспомнив что-то. – Отпуск из зарплаты вычту.
– Хорошо, – протянула я, вспоминая, давали ли мне вообще тут зарплату или нет?
Нет, не давали. Личных денег у меня не было.
– Ну и ок, – поспешил ответить Джон и быстрым шагом покинул жилой отсек.
Фух, выдохнула я. Не уволил и то хорошо.
– Интересно, что же там Герц учудил, что сам Джон меня попросил проверить? – задумалась я.
Заинтересовавшись этим вопросом, так, что забыла обо всем на свете, я, прихватив своё любимое ведро и швабру. Ну, спокойнее мне с ними! Я спустилась в альма-матер ученого. Лабораторию!
– Ох, ты ж, батюшки! – хлопнула себя по лбу, перед входом на медицинский этаж. – Забыла прихватить с собой баллончики бурбадунцев. Они же так хорошо всё чистили. Вот всегда из-за мужиков одни расстройства! – выругалась я.
Но продолжить душещипательную философскую беседу на тему «кто козлее козёл или мужики» мне не дали. Точнее я так ошалела от увиденного, что все слова на свете позабывала! Волосы на голове встали дыбом, руки ноги покрылись потом. Меня передёрнуло, словно ударили током. Сердце бешено затрепыхалось в грудной клетке и захотело вылезти через холодные пятки.
– Мамочки! – пискнула я, а швабра застучала об ведро.
Я пыталась унять дрожь в руках, но честно слово это плохо удавалось! В лаборатории стоял полумрак, разбавляемый мерным мягким розовым светом от многочисленных колб, стоящих на полках. В этих пузатых сосудах плавали сгустки будущих клонов. На полу сквозь белёсый холодный туман просвечивали саркофаги, откуда через прозрачные окошки неживыми глазами смотрели в темный потолок почти готовые клоны-люди.
Моя кожа покрывалась цыпками, не от холода точно. О нём, в лаборатории сумасшедшего ученого, где всё свободное место занято липкой розоватой жидкостью, вперемешку с разбитым стеклом и жизнедеятельностью невылупившихся клонов, думаешь в последнюю очередь. И в завершении этой композиции мрака и ужаса стоял ученый больше напоминающий труп, освещённый голубым светом, падающим на него из одинокого светильника с люминесцентной лампой.
Решила я бороться с собственным страхом с нападения на грязь, а потом и борьбой за чистоту!
– Герц Акимович! – возмутилась я, разглядывая этот несусветный бардак. – Вы меня в тазике и то чище содержали!
Учёный сосредоточенно рассматривал под микроскопом свой очередной эксперимент: дергающуюся оранжевую плесень и естественно на мои восклицания не обратил внимания. Только когда я воинственно стукнула ведром об пол, он оторвался от окуляров и флегматично сказал:
– Убери пока в главной зоне. Я тут закончу через двадцать минут, и тогда приступишь к уборке в этом помещении.
– Есть товарищ начальник! – буркнула я.
И осторожно по самым чистым участкам в лаборатории, этаким кочкам в болоте, куда может ступать человек, не боясь вляпаться в какую-нибудь каку, – по следам, оставленным учёным на полу, пришла в главную зону.
Здесь таки тоже было не лучше. Нет, разумеется, чище, светлее и менее мрачно. Но не менее грязно!
– Брр! – сказала я. – Герц Акимович, вы совсем тут без меня совесть потеряли?! – накричала я на ученого.
Схватила тряпку, накрутила её на швабру, подняла и стала снимать паутину с положенных в аккуратную стопочку в три ряда пустых саркофагов. А ещё надо придумать, как стряхнуть пыль с колбочек, расставленных по полочкам, чтобы не разбить их все. Благо внутри саркофаги и колбы пустые, только заляпанные толстым слоем засохшего питательного раствора.
– А чёй-то они все паутиной заросли? – не унималась я, крича учёному.
– Нюра, – услышала в ответ недовольный окрик ученого. – Без твоего присутствия в лаборатории было тихо! Сейчас ты поднимаешь много шума! Лучше почисти семь колб и семь капсул! Поступил крупный заказ!
– Капсул? – удивилась я, ища искомое и одновременно игнорируя возмущение учёного по поводу шума в лаборатории.
– Это капсулы, Нюра, – указал ученый на саркофаги.
– А, ну, допустим, – улыбнулась я. – А кто прислал заказ? У вас видно дела идут в гору?
– Дела наши, Нюрочка, идут потихоньку, – Герц Акимович оставил свою плесень и подошел ближе ко мне. – Хотелось бы масштаба! А новый заказ поступил от архонтов.
Я дернула шваброй и нечаянно скинула колбу. Она медленно летела вниз, так же неторопливо разбивалась на мелкие осколки, которые очень быстро разлетелись по разным углам комнаты.
– Вот я неуклюжая! – поругала сама себя и с усердием продолжила оттирать другие колбы.
Герц Акимович сощурил глаза, хотел явно что-то спросить, но передумал и лишь махнул на меня рукой. Вернулся к своему оранжевому опытному образцу и продолжил спокойно рассматривать его в микроскоп.
Я тщательно, очень тщательно удалила пыль с ещё одной колбы и чуть не лопнула от любопытства, поэтому вроде невзначай, так, чтобы продолжить светскую беседу, поинтересовалась:
– А для чего им клоны?
Герц Акимович рассмеялся и ответил:
– Это тебе лучше знать. Они требуют, чтобы клоны были похожи на тебя.
– Что?! – закричала я, выбросила швабру и подбежала к Герцу.
Поставила руки на бока и с прищуром следователя дознавателя прошипела:
– По подробнее, пожалуйста!
– Ого, Нюра, – начал ехидно учёный. – Тебя и архонты обидели?
Он не добился от меня внятного ответа, да и вообще ответа. Но ему и не надо было слов, ибо моё лицо в этот момент выражало лицо зверского психопата убийцы, готового голыми руками разорвать архонта.
– Мстить хочешь? – деловито уточнил Герц Акимович.
– О да, – кровожадно ответила я. – Идеи?
– Краткая история «обижания»? – попросил он.
– Вождь решил, что я отлично подхожу на роль его жены, – растеряла весь свой воинственный запал и со слезами на глазах, с поникшими плечами ответила я.
Герц Акимович всё бросил и тепло на меня посмотрел.
– Девочка моя, – сбивчиво сказал он. – Эта скотинка вождь тебя сильно обидел?
– Сильно! – всплакнула я. – Но я успела сбежать в ответственный момент.
Учёный выдохнул и вернулся к своему оранжевому творению.
– Предлагаю, – сказал он через пару секунд, – сделать клонов сильными и выносливыми. Очень сильными и выносливыми. И любвеобильными. Вот, чтобы мужик заикаться стал от их любвеобильности. Нравится?
– Одобряю, – я потёрла ручки в ожидании. – Только два условия: чтобы были не совсем на меня похожи и любвеобильность проявляли только к вождю по имени Вортого. Так можно сделать?
– Да, я вживлю в них команду, активирующую любвеобильность при его присутствии. Было бы замечательно, если бы у тебя была его ДНК, но и голосовая команда сойдёт, в момент их знакомства.
– Герц Акимович, я вас люблю! – искренне воскликнула я.
– Всё, всё, хватит, – сказала он смущённо. – У тебя работы полно. Кыш!
И я дольная жизнью, как кот укравший крынку сметаны и сожравший её, а хозяйка не заметила, приступила к уборке лаборатории. Эх, ещё бы посмотреть, как вождь Вортого будет отбиваться от моих любвеобильных семи копий!
Житие-бытие то налаживается, товарищи! Особенно в той части, где бытие отвечает за месть…
Но…
– А что с ними будет после? – поинтересовалась я у Герца Акимовича.
– С кем? – не понял учёный.
– С клонами, – я опустила взгляд в пол, размышляя над тем, что что-то не правильно во всем этом.
– Будут жить, – пожал плечами учёный.
– И всё? Так постоянно и будут любвеобильными? – ужаснулась я.
– Нюра! – возмутился учёный. – Неужели ты полагаешь, что я изверг и супостат?
Я отвернулась от него, понимая что да, так и думаю, он же по факту меня продаёт…
– Никто ими не владеет. Они будут жить, как бы жили многие из нас, – Герц подошёл ко мне, поднял мой подбородок заставляя посмотреть ему в глаза. – Вы же всё как мои дети! Или ты подумала, что я вас буду продавать, как работорговец какой-то? Да, я не отказывают от того, что получаю некоторую сумму комиссии за это дело. И весьма немалую, но клоны свободны, выбирать ту жизнь, которую они захотят. И не важно какой набор генов и команд я вношу в их ДНК. Для них только одно условие есть: – не возвращаться на Землю, пока всё человечество не узнает о существовании инопланетян.
